Страница 35 из 64
— Неужели ты все еще не понял? Чтобы спасти тебя.
— Почему? Я ведь тоже «античеловек».
Выражение беспомощности тенью прошло по ее лицу.
— Не знаю, — сказала она тихо. — Потому, наверно, что ты единственный мужчина, которого я любила. Но сейчас не время для сантиментов. Я слышала, как мой муж предложил шефу гестапо ликвидировать тебя еще в Берлине. Но тот ответил, что будет лучше, если это сделают наши агенты в Палестине. Когда вернешься туда, не появляйся нигде без охраны.
Виктор поднялся, обошел ее кресло и встал сзади. Магда тоже хотела встать, но почему-то ноги отказались ей служить.
А Виктор вдруг страстно захотел ее. Не ласкать, нет. Валькирию нежностью не укротишь. Валькирию надо брать грубо, прямо на полу, заломив ей руки.
Когда он перенес ее с пола на кровать, она была кроткой, как котенок.
Уходила она поспешно, не глядя на него. Просто сказала «Прощай!» — и ушла, почти убежала.
Чаша полыни
Часть вторая
Кровь на песке
Вольф
Консул Германии в Иерусалиме Фридрих Вольф с утра был в хорошем расположении духа. Меморандум, который он отправил два месяца назад своему начальству, встретил благожелательное отношение в высших кругах нацистского руководства. Этот факт был особо отмечен в полученных им из берлинского МИДа инструкциях.
Вольф понимал, что, отправляя такой меморандум, он ставил на кон абсолютно все. Но выхода у него не было. Мизантроп по натуре, он делал свою политическую карьеру без каких-либо реверансов в сторону набирающего силу нацистского движения, что не могло пройти незамеченным. В глубине души Вольф считал, что пришедшие к власти нацисты хуже своих предшественников, потому что фанатичнее, а фанатизм — это самый невыносимый вид глупости.
Для того чтобы сохранить шансы на дальнейшую карьеру, ему нужен был какой-то смелый ход. Такой ход, который мог бы выиграть, казалось бы, уже безнадежную партию. И он такой ход нашел. Меморандум о нейтрализации экономического бойкота Германии. Нужно было действовать решительно, что, по его понятиям, не означало рубить сплеча. Напротив, его меморандум был составлен с величайшей осторожностью и обдуманностью, и представлял собой почти математическую комбинацию, основанную на точности расчета.
Вольф ребром поставил вопрос: «Можно ли сломить бойкот Германии?» И ответил: «Да, можно. Для этого нужно ослабить напряженность между Германией и мировым еврейством. Немецкие интересы от этого только выиграют, потому что евреи, рассеянные по всему миру, обладают огромной экономической мощью и могут причинить Третьему рейху большой вред».
Вольф предложил свой рецепт, как этого избежать. Он порекомендовал оставить немецким эмигрантам часть их капитала в обмен на зеленую улицу для экспорта немецких товаров в Палестину.
«Я понимаю, — писал Вольф, — что основным бастионом бойкота являются Соединенные Штаты, а не крошечный палестинский рынок. Но нерв всего дела находится здесь, в Палестине. Если мы добьемся успеха здесь, то выиграем сражение и на главном американском фронте. Потому что именно сионисты планируют стратегию и тактику мирового еврейства, а создаваемое ими в Палестине государство можно рассматривать как своеобразный „еврейский Ватикан“».
Его точка зрения была принята там, наверху. Это означало, что и в дальнейшем к его мнению будут прислушиваться. Правда, в инструкциях, которые он получил, содержался один пункт, на первый взгляд не очень важный, но Вольф обострившимся чутьем понял, что не выполнить его нельзя.
Берлин почему-то потребовал ликвидации одного из самых влиятельных лидеров палестинских лейбористов. Это было странно, потому что именно этот человек был инициатором плана, лежащего в основе меморандума Вольфа. Меморандум-то одобрили, а вот его закулисного вдохновителя приказали уничтожить. Непонятно, но есть вещи, в которые лучше не углубляться.
Вошла секретарша и доложила: г-н Майер. Вольф встал навстречу гостю.
Посетитель сел в кресло и закурил, не спрашивая разрешения. Вольф поморщился, но ничего не сказал. Таким людям, как Франц Майер, не делают замечаний.
Высокий, худой, голубоглазый, с длинными, зачесанными назад волосами, он был бы очень красив, если бы его не портил жуткий пепельный шрам, тянувшийся от правого глаза до левого уха.
Франц Майер был создателем и руководителем всей немецкой агентурной сети на Ближнем Востоке. Он бегло говорил по-арабски, был мастером перевоплощения и мог, в случае необходимости, сойти за араба. Его называли немецким Лоуренсом.
Вольф считал его одним из умнейших людей, которых когда-либо встречал. Они давно знали друг друга.
— Хочешь кофе? — спросил Вольф, отгоняя рукой дым от своего лица.
— Нет, спасибо. У тебя не кофе, а пойло. И вообще, настоящий кофе умеют делать только в Бейруте, откуда ты меня зачем-то вытащил. Ну, в чем дело?
— На вот, посмотри.
Вольф пододвинул к Майеру коричневую папку, лежавшую у него на столе. Майер просмотрел находившиеся в ней бумаги — и усмехнулся.
— Распоряжение относительно этого человека я уже получил. Ты напрасно беспокоишься. Впрочем, я рад повидаться с тобой, к тому же есть у меня здесь кое-какие дела.
Вольф открыл сейф и спрятал туда папку. На стол поставил бутылку и две рюмки.
— Это твой любимый «Ballantine’s», — сказал он, разливая виски.
Вольф завел разговор о полученных им инструкциях.
— Создаваемая фюрером новая Германия, — сказал он осторожно, — готова сотрудничать с сионистами — причем не на словах, а на деле. Не означает ли это, что вся политика рейха по еврейскому вопросу может быть пересмотрена?
Майер быстро и удивленно взглянул на него:
— Ты всерьез или шутишь? Для Гитлера евреи представляют исключительно расовую проблему, а в этой сфере он непреклонен. Чтобы освободить Германию от евреев, он не остановится перед самыми радикальными мерами.
— Что ты имеешь в виду?
— Ничего особенного, — пожал плечами Майер. — Просто мне вспомнился китайский император, который приказывал выкалывать глаза своим пленным, а затем небольшими группами отсылал их на родину с одноглазыми проводниками. Тяготы пути приводили к тому, что одноглазые проводники тоже теряли зрение. В итоге гибли все.
Майер помолчал, разлил виски по рюмкам и тихо спросил:
— Ты хоть понимаешь, что я имею в виду?
— Понимаю. По сравнению с той участью, которую фюрер готовит евреям, этот твой император может считаться образцом гуманности, — сказал Вольф.
— Ну да, фюрер ведь полагает, что евреи в ответе за все беды человечества. Он убежден, например, что Иудея восстала против Рима, чтобы погубить Германию.
Майер засмеялся, но как-то невесело и вдруг спросил:
— А тебе не кажется опасным такой разговор? Я ведь, как разведчик, могу высказывать любые мысли. А вдруг я тебя провоцирую?
Вольф только слабо улыбнулся в ответ, хоть шутка Майера отнюдь не показалась ему забавной:
— Скажи лучше, когда будет выполнен приказ Берлина относительно этого человека?
— Тема закрыта, — подвел черту Майер. — Давай еще по рюмке. В последний раз я пил «Ballantine’s» с Черчиллем. Он произнес тогда фразу, которая меня позабавила: «Я не антисемит, потому что не считаю евреев умнее себя». Правда, неплохо?
«Который час?»
Сима хотела присоединиться к Виктору в Каире, но передумала, так как верила в дурные приметы и не желала, чтобы встреча произошла 13-го числа. Она встретилась с ним уже в Реховоте, где в 6 часов утра 14 июня сделал короткую остановку поезд из Каира. Увидев мужа, она улыбнулась вымученной улыбкой, стянувшей кожу на ее лице. Он встал ей навстречу, посмотрел в ее осунувшееся лицо, и у него сжалось сердце.
Они обнялись.