Страница 13 из 132
А Кравчук как бы в воздух вымолвил, глядя в сторону: "Начальство в дивизии б надо оповестить, что сюда раненых негоже возить".
Потапова ухватилась за эту поданную идею.
— Точно, так и надо сделать! Кравчук, доберитесь до штаба – доложите там о состоянии дел, чтоб помощь прислали.
— Один могу и не дойти. Для гарантии бы с дружбаном идти лучше, мало ли меня по дороге немцы подстрелят – вон как разлетались! — опять как бы в воздух высказался Кравчук.
— Да, да, понимаю! Конечно, идите вдвоем! Поспешите только! — попросила она мужчин.
— Есть, товарищ доктор! Тильки паек возьмем из запасов суточный, а то конец неблизкий, а мы не ели! Держи, Петренко! Ну, покеда! — и парочка санитаров без суеты, но быстро покинули и растерявшуюся докторицу и напуганного товарища, который шарахнулся на пару метров в сторону, когда невозмутимый Савченко протянул ему раскачивающуюся на пряди волос часть черепа.
Вот, настоящие мужчины, приятно с такими находиться, обстоятельные. А Петренко – трусоват, видно, конечно, хотя могли бы с куском головы Левина и поучтивее обойтись, но ведь тоже напугались, переживают. Опять же простые люди, у них все без этикета, опять же и про еду не забыли крестьяне. Ну а с локоном этим… Они же санитары, всякое видали, вот и не боятся трупов и крови. Простые люди без этих всяких интеллигентских мерихлюндий, прочно стоящие на земле, даже немножко завидно, какое у них самообладание!
Тут она спохватилась и кинулась собирать выживших. Люди поднимались из травы, опасливо вылезали из леса, очумело трясли головами. Многие стали плохо слышать и словно бы поглупели. Убитых оказалось совсем не так много, как показалось вначале – всего 18 человек. Раненых оказалось гораздо больше, в разы – причем сразу было не понять, кто просто перемазан в чужой крови, а кто серьезно покалечен сам, только еще не понял, насколько все плохо, вроде миловидной медсестрички из приемного отделения. Той, которая стеснительно улыбаясь, спросила Потапову – смогут ли ей пришить в госпитале руку, а когда врач захлопала непонимающе ресницами – девушка и впрямь показала, что ее правую руку как топором ссекло прямо по запястью. И она беломраморную изящную кисть, на первый взгляд показавшуюся Потаповой куском скульптуры, аккуратно держит здоровой рукой. И по повязке не скажешь, что кровотечение сильное. Врач не нашлась – что ответить. Просто голова кругом пошла! И словно бы этого было мало, так поперли наконец раненые, самоходом, на каких-то телегах, попутных грузовиках и черт знает как.
И тут словно бог услышал ее молитвы – появился наконец пропавший начштаба. Немного отстраненный, явно не в себе – но к нему Потапова бросилась, как к спасителю.
То, как к нему кинулась Потапова, как с надеждой посмотрели толпившиеся вокруг нее люди, встряхнуло старлея. Понял, что тут кроме него командовать некому. И еще он понял, что медсанбата больше нет. На этой помойке, которой стала разбитая вдрызг поляна не осталось ни одной целой палатки, запасы, складированные чуть поодаль ровно так же попали под бомбы и теперь там все было перемешано с землей и листвой.
Сам Берестов видал бомбежку еще во время Финской войны, но издалека, не ближе пары километров. Почти совсем невидные в небе самолеты бомбили с горизонта, на высоты ниже 1000 метров не спускались, а то и с большей высоты бомбы кидали. И как-то все это несерьезно было. Довелось видеть и штурмовку финских позиций "Чайками" и "Ишаками", но опять же не близко, на расстоянии опять же пары километров.
Совсем другое дело оказалось самому попасть под бомбо-штурмовой удар, да еще особенно незабываемые впечатления в первый раз это испытать. Непонятно куда самолет с высоты целится, кажется что именно в тебя.
В укрытии, даже самом примитивном, пережить бомбежку и штурмовку явно легче. Теперь Берестов винил себя в том, что не приказал заранее выкопать хотя бы простые открытые щели, даже не говоря про капониры для укрытия техники и блиндажи для персонала и раненых. Тяжело налилось чугунной гирей чувство вины, что не подготовился заранее, не успел сделать всё то, что должен был, что именно из за этого погибли подчиненные, в том числе и жена с будущим ребенком. Давило это душу.
Он тут был единственным военным человеком, со штатских-то чего спрашивать! И этот командир дивизионного медсанбата, военврач Левин, действительно не понимал, что произойдет, интеллигентный, неадекватный, совершенно гражданский человек. Старлей с трудом вспомнил, что кинулся его искать с самыми худшими намерениями. С трудом вспомнились странные детали – малиновое желе с какими-то девчачье – розовыми комками, словно манную кашу с вареньем со стола уронили. С чего вспомнилось? Что-то неправильное с этой кашей. Тут же всплыла перед глазами странная сардоническая ухмылка. У Левина снесло осколками половину головы и зрелище было совершенно выходящее за все рамки нормы, нехорошо таким мертвеца видеть, а уж то, что оставшейся половиной головы покойник как бы нагло ухмыляется – и совсем переклинило. Потом со стыдом начштаба вспомнил, как пинал ногами грязный труп, ругаясь самыми скверными словами. Оставалось только надеяться, что все пули из нагана он выпустил в самолеты.
— Вы хоть шио-то мошете сдевать? Помошь ганеным? — спросил старлей терапевта.
Та виновато развела руками.
— Только подбинтовать, разве что. Этого категорически недостаточно! Нужно обязательно хирургически обработать раны. Вы же видите что тут творится!
Он видел и при том совершенно не мог понять – чем немцы накрыли поляну. Вороночки масенькие, мацупусенькие – ротный миномет и то глубже роет. А все снесло, как корова языком. Равномерно. И странно выглядел неразорвавшийся боезапас, несколько штук попались на поляне, много не взорвалось у немцев этих странных бомбочек. Покрашенные в яркий желтый цвет они сначала совсем непонятны были для Берестова, только когда уже шестую увидел, сообразил, что это как консерва сделанная штука, навроде здоровенной банки с тушенкой. И внутри жестяной банки была чугунная цилиндрическая колобаха с толстым проволочным штоком сбоку. А сама банка ловко раскрылась на две половинки и два круглых донышка, послушно сдвинувшись от сопротивления воздуха до шарика на конце штока. Видать чтоб как парашют работала.
Только собрался рявкнуть, чтоб не болтались люди на поляне, где лежат неразорвавшиеся боеприпасы, как ахнуло совсем неподалеку. И еще раз! Вылезшие было на поляну люди ломанулись обратно в лес, сам Берестов погнал перед собой тех, что были с ним рядом. А на поляне кто-то выл нечеловечески и еще грохнуло.
— Суки в бога душу… — не удержался старлей, сообразив, что не просто так не взорвались эти странные фиговины одна за другой. Замедление. Как раз минут 15-20 прошло с момента, как самолеты улетели.
Схватил за шкирку Потапову, которая совсем собралась было бежать к тому, кто выл тянущим душу стоном оттуда с поляны. И не один там стонал, даже не десяток.
— Куда? Низя!
— Там же раненые! — удивилась терапевт, пытаясь вырваться.
— Бомбы с замедвением. Низя!
На поляне еще раз ахнуло. И еще.
Не вылезая на открытое место, в обход, по лесу, вывел медиков старлей к дороге. И только охнул, увидев, сколько тут уже раненых накопилось. Несколько ходячих кинулись с криками, вопросами, матом, требуя, жалуясь, советуя и создавая сущий базар.
— Все! Нету медсанбата! Давше эвакуидовать бум! — рявкнул старлей, ловко выдернул из толпы легкораненых несколько самых крикливых, привычно загрузил их поручениями, расшугал остальных. Двух бойцов потолковее отобрал из общей кучи, оба с перебинтованными руками – у одного левая, у другого – правая, спросил фамилии.
Парень в комсоставовской артиллерийской фуражке и с диковинным автоматом на плече хмуро представился старшиной Корзуном, товарищ его в пилотке и с винтовкой, только усмехнулся невесело, отрекомендовавшись рядовым Ивановым.