Испытательный срок

Я хотел начать ворчать, типа как обычно я это умею. Но тут вдруг Макс башкой своей дернул в сторону. Ну, типа увидел что-то справа. Повернулся, несколько секунд поглядел пристально так и пошел себе дальше. Спокойно, не торопясь. Даже автомат с плеча не снял.

Никто ничего не заметил, кажется. Кроме меня. Да и я сам-то внимание обратил только потому, что на Макса у меня зуб имеется — убить он меня хотел, зараза. А это такая вещь, которая навсегда запоминается.

Ну, посмотрел я туда же, куда и Макс, — ничего. Слева от нас все в порядке, пусто, а справа — сплошные развалины. Вначале еще ничего было, ровненькое место, обломки не выше пояса. А сейчас, когда мы уже к Балаклавскому проспекту приближаемся, пошли развалины. Не люблю я развалины. Там кто хочешь укрыться может.

И самое поганое то, что мы как раз рядом с домом идем, от которого целых два этажа осталось. Торчит в серое небо обломками, словно зуб гнилой. А что там в дупле, у зуба этого, никому не известно. Серые стены, разводы копоти на них, словно флаги над окнами зачем-то вверх вытянулись, оплавленный камень, трещины, как паутина. Неприятное зрелище, опасное. Да и вообще, здания я не люблю. И на фига их такими здоровыми строили?! Жуть! Но Макс вроде ничего, спокойно так типа мимо проходит. А я на всякий случай пистолетик свой вытащил.

Эллина сразу же на меня глазами зыркнула — услышала. А Дашка впереди глянула на Эллину, усмехнулась и что-то Максу сказала. Тот заржал. Наверное, она про Эллину что-то сказала. Насколько я понял, не очень-то эти девочки ладят между собой. Интересно, каким местом Данихнов думал, когда всех нас вместе посылал? Не головой думал, это точно. Головой бы такого вовек не придумать...

«Пээмка» моя занюханная капризничает, с предохранителя еле снял. Вот ведь суки какие! Просил же нормальное оружие — не дали. Хуже Косого... Мне бы сейчас...

Но додумать эту сладкую мысль я не успел.

Потому как справа кое-что произошло.

Темнота в одном из окон разрушенного здания сделалась вдруг плотнее, зашевелилась и черным комом вылетела наружу. В воздухе что-то загудело — низко так, на грани слышимости. А затем темнота эта вмиг вздернулась вверх и такой черной волной метнулась к нам. И не просто к нам — мимо меня, мимо Макса с Дашкой — туда, к Эллине, Катьке и Колобку.

Я только заорать успел. А толку-то? Волна эта накрыла ребят с головой и начала сжиматься в правильной формы шар. И в воздухе гул какой-то стоял — тяжелый, давящий. Хотелось бросить все, сесть на землю и трясти башкой — казалось, что так легче станет.

Максим-то, смотрю, на ногах держится. А Дашка и правда согнулась, голову руками обхватила и приседает потихонечку так. Что там с Гнусем и Юркой было — не знаю, не оглядывался. Потому как сам уже не понимаю, что со мной произошло, когда я этот черный шар увидел. Ясно же, что ребятам крындец настал, и все такое. И стрелять нельзя — я сразу понял, что против этой черной волны никакие пули не помогут. Особенно из моего фигового пистолетика.

Я кидаюсь вперед, отталкиваю Макса и — прямиком на этот черный шар. Вот интересно, я про Данихнова только что размышлял... А сам-то я каким местом думал, когда это делал?..

Черная поверхность уже совсем рядом. И что теперь? Ногой пинать? Плюнуть на нее? Криком напугать? А башка-то трещит, гудит, раскалывается. Перед глазами все плывет, ноги не держат. Но показалось мне вдруг, что из этой чернильной мглы до меня крики доносятся. И тогда я туда и нырнул.

Не, нормально, да?

Прямо башкой, прямо туда!

Словно в ледяную воду окунулся. Холодный воздух, дышать невозможно. По коже словно песком кто трет. Тело не слушается, рукой-ногой пошевелить нельзя. Чувствую, как сила какая-то приподнимает меня, начинает со всех сторон давить. В голове полная каша. И сквозь эту кашу до меня доносится голос Кати. Что-то она там орет, визгливо так, на пределе. Чего орет — не понять, не по-русски что-то.

Но мозги у меня уже совсем не работают, и мне почему-то кажется, что то, что она там орет, и не дает этой черноте с нами окончательно разделаться. И тогда я начинаю повторять эти слова за ней следом. Понимаю же, что крындец нам полный и Тверь свою я, может быть, никогда уже больше не увижу. Но повторяю. Старательно выговариваю незнакомые слова, душу в них вкладываю зачем-то, типа того.

И кажется мне, что чернота эта вдруг слабеть начала, какая-то она уже типа не совсем черная делается. Да и давление ослабло, если поднапрячься, можно уже руками пошевелить слегка. Хотя и незачем. И вдруг!..

Прямо перед глазами у меня что-то полыхнуло так, словно выстрелил кто. И вижу я... ее! Ту самую женщину!

Красное платье трепещет, словно на ветру, хотя ветра никакого, сами понимаете, нету и в помине. Волосы — зеленее зеленого — вокруг головы, словно вихрь. Руки в стороны развела, лицо — бледное совсем, почти белое — вверх запрокинуто, глаза закрыты, губы шевелятся... в такт моим. Точно она, как и я сам, повторяет всю ту дребедень, что там Катька кричит.

Почувствовал тут я что-то. Не могу сказать — что, но почувствовал. Словно сила какая в меня вселилась. И уже сам я знаю, какие слова произносить нужно. И уже, кажется, Катя за мной повторяет, а не я за ней. И голос ее почему-то кажется мне каким-то ободряющим, что ли? Будто обрадовалась она, что не одной ей тут разбираться со всем этим дерьмом. Хотя наверняка ведь показалось мне это. Не знаю, не успел я разобраться. Потому что меня неожиданно о землю шмякнуло, как будто кто из-под задницы скамейку выбил. И я шлепнулся.

В башке гудит, перед глазами туман, а она — опять исчезла, как тогда... как всегда. Блин! Я же даже имени ее не знаю! И стало мне вдруг обидно. Но обидно мне недолго было, потому как на меня сверху хлынуло. Как будто какая-то сука ведро воды надо мной опрокинула. Холодной.

Я ругаюсь и все такое. На ноги вскакиваю, протираю глаза...

...и вижу прямо перед своим носом ствол автомата...