Страница 36 из 65
— Нет, разумеется, — ответил Рудаков. — Тогда бы их пришлось передавать с остальными трофеями в Минск. А я хотел, чтобы с ними поработали наши саперы, поэтому никак их не оформил.
— И где они сейчас?
— У меня в кабинете, лежат в ящике стола.
— Отлично! — удовлетворенно констатировал я. — Мы положим мину в посылку, которую Вахман отвезет в Берлин. Скажем, одному из моих друзей. Твое дело: выставить механизм мины на необходимое время. На минском аэродроме работает команда обслуживания, состоящая из чехов, так что в случае подрыва самолета подозрение падет на них. Это реально?
Рудаков некоторое время молчал, анализируя мое предложение. Затем он сказал:
— Этот вариант может сработать. У партизан я изучил конструкцию этих мин. Они советского производства, достаточно компактны. Единственный недостаток: большой разброс времени срабатывания. Зато, в отличие от часовых мин, они абсолютно бесшумны: взрыватель срабатывает после постепенного перерезания предохранительной чеки. Я поставлю взрыватель на шесть часов, с учетом того, что через пять часов после взведения взрывателя мина будет в Минске. Это при условии, что мина будет все время находиться при температуре 15–20 градусов по Цельсию. В принципе так оно и должно быть. Итого — плюс — минус полчаса. От Минска до Варшавы, где самолет должен совершить промежуточную посадку, не менее полутора часов лёта. Так что самолет гарантированно должен рухнуть на землю где — то между Барановичами и Варшавой. Но… тебя не смущает, что вместе с Вахманом погибнет экипаж самолета и те, кто будут с ним лететь?
— Твой вопрос странный, — жестко заметил я. — Но все равно отвечу. Нет, не смущает! Лететь вместе с Вахманом будут не женщины и не дети, а офицеры вермахта и СС, а они должны быть готовы умереть в любой момент во славу фюрера и рейха. Так же, как и мы. Вот поэтому меня ничего не смущает.
— Я все понял, — после короткого размышления отозвался Рудаков. — Можешь на меня рассчитывать.
— Я не рассчитывал на иной ответ, — ответил я, и это было правдой. В случае проявления колебаний со стороны Рудакова он не вышел бы живым из моего кабинета.
Вечером я пришел к Марте. Она читала Гёте: с немецким у нее обстояло неважно, хотя это и оправдывалось ее якобы польским происхождением, но я велел ей читать немецкую литературу, чтобы она чувствовала себя более свободно в общении с немцами.
Увидев меня, Марта отбросила книжку, вскочила с постели и порывисто обняла меня.
Я с трепетом ждал такие моменты: только тогда я чувствовал, что живу и моя странная жизнь обретала смысл. Мне стал не нужен ежедневный стимул в виде дозы алкоголя или первитина: Марта чудодейственным образом вдохнула в меня энергию и жажду жизни.
Вся моя жизнь всегда протекала под влиянием обстоятельств и помимо моей воли; все, что я делал, диктовалось обстоятельствами. И сейчас я делал то, что диктовали мне обстоятельства, изменилась лишь цель. Теперь для меня главным стало не карьера, не самоутверждение в иерархической структуре Третьего рейха и РСХА, а стремление создать собственную ячейку личной жизни. Такое стремление возникло у меня впервые, и я отдался ему всецело, с отчаянным порывом последнего всплеска страсти стареющего мужчины.
Следующим утром за завтраком Вахман передал мне телефонограмму из штаба рейхсфюрера о его вызове в Берлин. В свете беседы с Рудаковым я был готов к этому и даже почувствовал некоторое облегчение: я готов к этому варианту, остается лишь привести в действие механизм защиты. Мною опять правят обстоятельства, и делаю лишь то, что вынужден делать. Никто не виноват!
— Счастливчик! — улыбнулся я Вахману. — Увидите Берлин, хоть на время забудете проклятые леса и болота Вайсрутении. Кстати, у меня будет к вам небольшая просьба: передайте посылку моему старому другу.
— С удовольствием, штандартенфюрер, — ответил Вахман. — Но вам следует поторопиться: я уезжаю в Минск после обеда, за мной уже закреплено место в вечернем самолете.
— Вы можете воспользоваться нашим штабным самолетом, — закинул я удочку. — Здорово сэкономите время, да и воздух безопаснее лесных дорог Вайсрутении.
— Благодарю, штандартенфюрер, — сдержанно улыбнулся Вахман. — Но два авиационных перелета за один день… Это для меня слишком!
— Хорошо, вы сами имеете право определить способ передвижения, — сдался я. Жаль, что Вахман не захотел лететь штабным «шторхом»: это здорово облегчило бы дело. Ну, ничего! Все равно нынче я за его жизнь не дам и пфеннига.
— Так поторопитесь с посылкой, штандартенфюрер! — напомнил Вахман.
— Не думайте об этом! Если я не успею до вашего отъезда, то посылку вам подвезут прямо на аэродром, — сообщил я. — Ну, а если не успею до вашего отлета, — значит, не судьба.
Сразу после завтрака я зашел к Рудакову.
— Сегодня после обеда он уезжает в Минск, улетает вечерним самолетом.
— Тогда я приступаю, — ответил Рудаков. — Что положить в посылку?
— Зайди к Махеру, он выдаст из моих личных запасов три килограмма сала и копченый свиной окорок. Думаю, среди этого богатства ты успешно спрячешь то, что не должно привлечь внимание.
— Кто передаст посылку? — деловито осведомился Рудаков.
— Поступим следующим образом: отсюда Вахман уедет без посылки, ее доставят прямо на аэродром, — приступил я к изложению своего плана. — Тебе не следует мелькать. Непосредственно Вахману посылку передаст Флюгель: самое подходящее дело для мальчика из гитлерюгеида с кристально чистым взором. Ты обеспечишь операцию прикрытия. Все ясно?
— Яснее некуда, — нервно отозвался Рудаков и тут же пожаловался. — Взрыватель в мине химический, после приведения в действие остановить его нельзя. Что делать, если вылет задержат?
— Что угодно, но посылку надо будет изъять, — ответил я. — Сделай точно такую же упаковку, с абсолютно одинаковой надписью и тем же весом. Сала и свинины на вторую посылку у меня нет, положишь туда… ну, скажем, книги. Сойдет за дружескую шутку, если дело дойдет до проверки. Если вылет отложат, незаметно поменяешь коробки. Понятно?
— Легко сказать «незаметно», — недовольно проворчал Рудаков.
— Если у тебя есть другие варианты, то ни в чем себя не ограничивай, — иронически посоветовал я. — Мне важен результат. Не буду напоминать, что в случае провала нас обоих ждет пуля. Только мне в качестве привилегии для истинного арийца позволят самому пустить эту пулю в лоб, а о тебе возьмет на себя заботы расстрельная команда.
— Обязательно об этом напоминать человеку, который должен подготовить мину? — недовольно поинтересовался Рудаков. — У меня и так руки трясутся.
Оставив Рудакова наедине с трясущимися руками и миной, я отправился повидать Флюгеля. Я отвел ему важное место в своих планах, и следовало заблаговременно убедиться, что его не вывел из строя внезапный понос или еще какой — нибудь форс — мажор.
Флюгель оказался в добром здравии, и операция развивалась так, как ей следовало развиваться.
Около четырех часов дня ко мне зашел Вахман. В руках он держал тонкую черную кожаную папку.
— Я уезжаю, штандартенфюрер, — сказал он. — Ваша посылка готова?
— Увы, — сокрушенно вздохнул я. — Рудаков должен был достать какой — то совершенно фантастический копченый свиной окорок, но до сих пор не появился. Езжайте, Вахман, не могу вас более задерживать. Счастливого пути! Передайте привет милой Унтер ден Линден.
Мы обменялись рукопожатием и через пять минут машина с Вахманом в сопровождении двух мотоциклов с колясками, на которых были укреплены пулеметы, покинули территорию базы.
Какая глупость, этот мотоциклетный эскорт! Хоть и выглядит внушительно, но в случае партизанской засады толку от него будет не больше, чем от команды велосипедистов. Но спущенная из штаба Баха инструкция предписывала штабным автомобилям передвигаться именно с таким эскортом.
Через полчаса появился Рудаков с двумя фанерными ящиками в руках.
— Вот! — с довольным видом произнес он, выставляя коробки на стол. Я внимательно осмотрел их. На крышках одинаковым аккуратным почерком был написан адрес одного из моих берлинских приятелей. Из небольших дырочек на боковинах ящиков доносился аппетитный запах копченой свинины.