Страница 28 из 65
— Откуда такая уверенность, пан Клембовский? — поинтересовался я.
— Оттуда, что до сих пор меня не повесили на центральной площади Минска в компании с фройляйн Редлих, — ответил Клембовский.
Логично.
— Откуда вы знаете фройляйн Редлих?
— Она чинила у меня часы, — ответил Клембовский. — У меня часовые и антикварные магазины в Волковыске и Минске. Я лично все проверяю, потому что воруют, пся крев! И потому я знал фройляйн Редлих. В первый раз она принесла обычные часы с кукушкой. Но мы боремся за клиентуру, особенно среди тех, кто может заплатить, а фройляйн Редлих, вокруг которой постоянно крутились немецкие офицеры, могла это сделать. Потом она стала приносить антикварные вещи, видимо по просьбе знакомых немецких офицеров. А господа, что наезжают к нам в командировки из Риги и Берлина, охотно скупают предметы старины. Так дело и пошло. А когда ко мне явились люди из СД и забрали все, вот тут я понял, что гешефт был не слишком удачным. И теперь я хочу спросить вас, господин штандартенфюрер, что я должен сделать, чтобы вы мне поверили?
Хороший вопрос. Но вместо ответа я, в свою очередь, спросил:
— Откуда вы знаете, что я штандартенфюрер?
— У меня была обширная клиентура среди господ немецких офицеров, — снисходительно улыбнулся Клембовский. — Среди своих клиентов я даже видал петлицы груп- пенфюрера. Но, разумеется, это строго между нами, господин штандартенфюрер.
— Давайте подытожим, Клембовский, — прервал я словоохотливого собеседника. — Вы категорически утверждаете, что ваши связи с фройляйн Редлих носили исключительно деловой характер?
— Если я подпишу протокол допроса как Майер, то это есть именно так, — мгновение подумав, ответил Клембовский. — Ну, а если я буду отвечать за все как поляк Клембовский, да еще выдававший себя за немца Майера… думаю, мне лучше помолчать… тем более что мой возраст и состояние здоровья позволяют мне надеяться не выдержать методов дознания, принятых в местном СД.
Вот сукин сын! Он всегда четко представлял себе положение вещей.
— Вы меня интересуете как Майер, — сухо ответил я. — А Клембовского я не знаю. И знать не хочу!
— Так давайте протокол, господин Герлиак! — воскликнул Клембовский. — Я уверен, что вы справедливо разберетесь в моем деле.
Да, Клембовский — еще та штучка! Но сейчас меня интересует исключительно фройляйн Редлих. А с Клембовским я разберусь позже. Никуда он не денется.
Он сразу понял ту роль, которую я ему отвожу. Он очень умный, этот Клембовский.
— Кажется, вы в свое время слыли неплохим специалистом по сейфам? — небрежно напомнил я.
— Осмелюсь сказать, что у вас не совсем верная информация по этой части, — обиделся Клембовский. — Когда еще Польша была разделена между тремя империями и мне выпала честь родиться в Варшаве, которая, если вы помните, принадлежала России, то я, по молодости, дал волю своим многочисленным талантам. И что касается вашего конкретного замечания, то в одна тысяча девятьсот двенадцатом году сам господин начальник петербургской сыскной полиции сказал, что от Варшавы и до Владивостока он не знает более грозного шнифера, чем «Ксёндз», он же Станислав Клембовский, он же ваш покорный слуга.
Я все это знал. В свое время я использовал Клембовского «на подхвате» при проведении операций, также принесли пользу его широкие связи в европейском криминальном мире. А кличка «Ксёндз» прилипла к нему потому, что он любил одеваться польским священником. Иногда, впрочем, он использовал форму офицеров и полицейских. Но священники всегда были его слабостью.
— Ладно, это я просто память освежил, — примирительно сказал я, закрывая тему. — Подпишите протокол допроса, и на этом закончим.
— Подписать… как Майер? — осторожно осведомился Клембовский.
— Не валяйте дурака! — поморщился я. — Раз я с вами разговариваю, значит, у меня на вас есть виды. В противном случае вас бы уже отправили в концлагерь, как польскую свинью, выдававшую себя за арийца.
— Не осмелюсь даже предположить, какие у вас на меня планы, господин Герлиак, — мгновение подумав, отозвался Клембовский. — Но я глубоко признателен вам за участие, и если мне не понадобится убивать или подводить кого — либо под виселицу, то можете на меня всецело положиться!
— У меня целый батальон людей, задача которых убивать и подводить под виселицу, — усмехнулся я. — Вы же помните, Клембовский, что я никогда не заставляю соловья кричать петухом.
Я расстался с Клембовским в хорошем расположении духа. У него явно рыло в пуху, и думаю, что документы фольксдойче — не единственная его афера здесь, в Вайсрутении. Тем лучше — он весь в моих руках!
Теперь я был готов к разговору с Мартой Редлих. Она была крепким орешком, эта девочка. Но со мной у нее не было никаких шансов: еще не увидев ее, я уже знал то слабое место, простое прикосновение к которому заставит ее согнуться от боли так, как не смогли это сделать изощренные мясники из команды Штрауха. И этим слабым местом, без сомнения, был ничтожный испуганный слизняк по имени Крыжевич.
Марта Редлих оказалась миловидной шатенкой лет девятнадцати: она и выглядела на столько лет, несмотря на то, что с ней плотно поработали люди Штрауха Видимо, Штраух боялся, что хрупкая девушка может неожиданно помереть во время допроса, и дал команду особенно не усердствовать: разумеется, следы побоев присутствовали, но полной потери человеческого облика, характерного для «особого обращения», не было и в помине. Ну, что же, это хорошо! Это обнадеживает: значит, она еще в состоянии адекватно оценивать реальность.
Я начал с обычного уточнения биографических подробностей. Родилась 2 марта 1923 года в Берлине, родители рано умерли, и она их не помнит; воспитывалась у дальних родственников матери в поместье Редлихов под Острудой; родственников не видела с осени 1939 года, когда вместе со своим возлюбленным, польским «жолнежом», бежала на Восток с отступающими войсками Речи Посполитой. Добежала до Волковыска, где большевики арестовали ее возлюбленного, — и больше она его не видела. Потом пришли германские войска, надо было как — то жить, — и тут возник отец возлюбленного, предложивший работать на польских партизан. В итоге она оказалась агентом одного из подразделений Армии Крайовой, действовавшего на Кресах Всходних.
А что, если этот самый «отец» на самом деле работал на НКВД? Зачем Армии Крайовой внедрять своего агента в штаб СД Минска, когда гораздо полезнее для них Редлих оказалась бы в управлении СД Варшавского дистрикта? Хм…да и был ли он, этот «отец»? Может, она просто не хочет вдаваться в подробности и кого — то покрывает?
Впрочем, в сложившихся обстоятельствах для меня такого рода загадки не представляли интереса. Я уже отвел Марте Редлих в своих планах конкретную роль, и меня интересовало лишь одно: насколько хорошо она сумеет справиться с этой ролью. То, что ей придется играть определенную мною роль, я нисколько не сомневался: более десяти лет работы в полиции и СД выработали во мне нюх на такие вещи.
— Мне поручено провести дополнительное расследование в отношении вас, фройляйн Редлих, — сказал я. — Я СС-штандартенфюрер Герлиак и в ближайшее время буду единственным связующим звеном между вами и остальным миром. Я внимательно изучил ваше дело и боюсь, что пресловутое «ближайшее время» окажется весьма маленьким промежутком — не больше недели между нашей сегодняшней беседой и виселицей.
— Вы хотите меня запугать? — равнодушно улыбнулась Редлих. — Вряд ли получится. Вы видите по мне, что меня уже пробовали запугать, били и пытали… У них ничего не получилось. Почему вы думаете, что у вас получится?
— Фройляйн Редлих! Вы думаете, что вас пытали?! — саркастически воскликнул я. — Уверяю вас: с вами просто побеседовали, а… э-э… небольшое физическое воздействие применили лишь для того, чтобы вы поняли: все очень серьезно. Впрочем, что я вам говорю… Идемте!
Я вывел фройляйн Редлих в коридор.
— Ведете меня пытать? — с презрением осведомилась она. — Сами не хотите пачкать руки и передадите меня своим подручным?