Город

Михайлов Сергей Юрьевич

Город

Город

В городе творилось что-то непонятное. Никто не хотел разговаривать с ним. Все спрятались, и ощущение было такое, что город затих в ожидании чего-то. Исчезли даже проститутки, всегда стоявшие на выезде c Елисейских полей у гаражей с надписями по-русски. Мент, встреченный у входа бар 'Макауми', на прямой вопрос - что происходит? - взглянул на него, как на идиота, и сбежал. Так же повел себя и расфуфыренный полицейский на гнедой кобыле - молча развернул коня и, хлестнув его плеткой, постарался побыстрей исчезнуть, только высокий плюмаж на шляпе закачался.

Сашка понял, что все-таки придется топать к Вовке-морячку - в его баре трется вся портовая шваль и тот всегда в курсе всего. Шагая по непривычно пустым улицам Москвы, он ломал голову над тем, что произошло тут за время его вынужденного отсутствия. Голова болела, три дня он пил в подвале с китайцем Ли и здоровенным толстопузым хохлом по кличке Цибуля. Сначала их компания отмечала удачное окончание одного дельца, принесшего некоторый доход, а после продолжали уже по привычке. В этом сраном городе не принято было пить по одному дню - все же время пройдет быстрее - этому их научил старый ацтек, которого научили пить еще конкистадоры:

- Спать надо до обеда, в гости ходить на три дня, а пить - не меньше недели, тогда ещё не так скучно... - бесстрастно вещал он, поглощая выпивку в баре на перекрёстке Пятой авеню и строгой, прямой как стрела, улицы имени Ким Ир Сена.

- Ты чё, идиот, припёрся в такую рань? - 'ласково' встретил Сашку, выглянувший в окошко двери негр Костя; его круглая чёрная рожа лоснилась, похоже, в заведении Морячка было жарко.

- Открывай!

У Сашки не было никаких сил вступать в перепалку с 'шестёркой' Вовки. Толстая дубовая дверь со скрипом отворилась, и чёрный бугай отодвинул пузо, чтобы пропустить гостя. Войдя в заведение, Сашка ошалел - заведение было пустым: не так как всегда, когда Вовка говорил 'заходи, у меня пусто', и это значило, что зал полон лишь наполовину. Нет, сегодня в зале все столы пустовали, и даже на барной стойке никто не спал. Он потряс головой - за все время пребывания в этой Москве не видел ничего подобного. 'Может, я все ещё сплю пьяный в нашем подвале? - подумал он. Уж очень реальность походила на кошмар.

- Где сам?

Негр молча ткнул пальцем в сторону кухни и, уронив голову на грудь, задремал в своём кресле у двери. Санька поплёлся к своему столику в дальнем от эстрады углу, и тяжело плюхнувшись на жесткий стул, задумался: 'Что сделать, чем подлечиться?' Решив, что всё-таки русский рецепт лучше, крикнул пустой стойке:

- Принеси рюмку чистого! И запить!

- Чё орешь? Не видишь, нет никого!

Из дверей, ведущих на кухню, наконец, появился хозяин. Он зашёл за стойку, булькнул из бутылки в гранёную стопку и, прихватив бутылку пива, направился к вошедшему.

- Отмечали?

Сашка кивнул, держа в трясущейся руке стопку со спиртом, потом решился и опрокинул содержимое в горло. Моряк сунул в его руку открытую бутылку, и тот залил раскалённый свинец тёмным английским пивом. Посидел, прислушиваясь к организму и вытирая выступившие слезы. Это было его личное изобретение - опохмеляться чистым спиртом - убыстрялся весь процесс лечения, правда, больше в этом городе никто так и не последовал его примеру.

- Как ты хлещешь чистый? - привычно сморщился Вовка. - Ладно, сам знаю, потому что ты настоящий сибиряк, а мы все так - шушера.

За годы, проведенные в городе, все уже знали друг о друге почти все. Сашка примиряюще махнул рукой:

- Брось. Я же так только по пьяни считаю.

Вовка усмехнулся:

- Ты и огребаешь только по пьяни...

- Черт с ним, сам знаю, что пьяный - дурак. Ты мне скажи - где все люди?

Светлые серые глаза хозяина округлились:

- Так ты не прятаться сюда пришёл?

Теперь наступила Сашкина очередь вытаращивать зенки.

- От кого?

Вовка покачал ёжиком седоватых волос, на его худощавом, обычно бесстрастном, лице появилось любопытство.

- Сколько ты уже здесь?

- Наверное, года два...

Санька врал, он точно знал, сколько уже живет в этой непонятной реальности - год, семь месяцев и девять дней. В его конуре на стене висел календарь с зачёркнутыми числами. После того, как год кончился, он стал ставить маленькие цифры внизу на белом глянце. Для чего он это делает, он и сам не знал. Теперь это уже рефлекс: каждое утро, когда он дома, трезвый или пьяный, он берет лежащий на полке под календарём огрызок карандаша и рисует цифру. Как в армии - масло съели, день короче.

- Но это значит, что при тебе уже было...

- Что было? Что сегодня все на меня, как на дурака, смотрят?

- Ты мне скажи, где ты был тринадцатого января в прошлом году?

- Тринадцатого? - Сашка сделал вид, что задумался. - Кстати, какой сегодня день?

- Третье марта, если по-нашему, по-русски. Или ты перешёл на летоисчисление придурков из секты?

- Кончай шутить. У меня голова сегодня не варит.

Тринадцатое января прошлого года он помнил, очень хорошо помнил. Это ведь, если по правилам прошлой жизни, праздник - старый Новый Год. Здорово звучит 'старый новый' - совсем под стать всей окружающей сегодняшней жизни. Здесь все перепуталось: годы, страны, стороны света - все! И если задумываться об этом, то долго не протянешь - засосёт. Поэтому старожилы никогда не разрешают новичкам оставаться в одиночестве и надолго уходить в свои мысли. Слишком много уже здесь 'серых', скоро их не сможет вмещать "приют" - старый склад на причале, опоясанный двумя рядами колючки. 'Серые' почти не опасны, пока на них не найдёт, тогда их или связывать, или и того хуже... На его глазах франтоватый полисмен из старой Англии застрелил одного такого сбесившегося 'серого'.

Тринадцатого января Сашка познакомился с Элен. Тут его словно током ударило: 'За три дня пьянки я её ни разу не видел'. Она не любила, когда он пил и старалась в такие дни к нему не приходить.

- Слушай, Вован, ты Ленку не видел?

Сашка знал, что тот её недолюбливает, считая француженку слишком манерной и не приспособленной для этой жизни, но он никогда не соврёт, если она приходила.

- Видел я твою кралю, заходила, тебя искала. Думал, нашла.

- Когда?

- Позавчера.

Сашка вздохнул: "Идиот, как выпью, про все забываю".

- Про тринадцатое - так что, сегодня должны появиться охотники?

- Ну, ты, Санька, точно все мозги пропил. Старый негр предсказывал это уже три месяца назад.

- Так у него же предсказания пятьдесят на пятьдесят. Могут сбыться, а могут и нет.

- Это так, но уже три дня все оракулы об этом твердят.

- Так я, блин, как раз три дня и ...

- Понятно. Пробухал. На что пьёшь?

- С китайцем и хохлом одно дело провернули.

- Знаю я ваши дела. Опять ходили к дальнему складу?

Сашка не видел смысла отпираться и кивнул.

- Слышь, Вован, мне бы ещё стопарь.

- Иди к черту, ты уже заговорил. И сегодня не тот день, чтобы нажираться. Надо быть готовым ко всему. Вдруг появятся не охотники, а ангелы или ещё какая-нибудь неведомая хрень. И деньги свои мне не показывай! - Сказал он, увидев, как Сашка хочет высыпать камни на стол.

Сашка хотел было обидеться, но было не на что: 'Вован прав, пить сегодня нельзя, один раз мне удалось пережить прорыв по пьяне, во второй раз так не повезёт. Где же Ленка? Она-то про сегодняшний день точно знает, спряталась где-нибудь", - успокаивал он себя. Однако червячок сомнений продолжал понемногу подгрызать сердце: "Что это со мной? Никогда меня предчувствия не мучили". Но в этот раз его опасения оказались не напрасны.

В обшитые железом двери раздался настойчивый стук.

- Что это, блин, сегодня? Совсем народ страх потерял, вместо того чтобы прятаться, все в кабак лезут, - проворчал Володя, выходя из-за стола. Стучал кто-то из своих, потому что негр стал открывать засов, не дожидаясь разрешения Володи. В зал вошел сухонький старичок - художник с площади Тяньаньмэнь - то ли чех, то ли словак, Сашка знал его, но знаком не был. Они прошли с Володей за стойку и что-то тихо обсуждали.