Страница 4 из 7
Шпеер в «тайном дневнике» всё время сообщает, что он не знал об убийствах евреев.
«Если бы я слушал [Гитлера] более внимательно, наблюдал более пристально, я бы, безусловно, понял, что он… оправдывал массовые убийства, совершённые по его приказам», «я действительно не знал об убийствах евреев».
Он едет в машине с Гитлером через триумфальные арки, увешанные антисемитскими лозунгами, никак не реагируя на них. Его вполне устраивали решения Гитлера об уничтожении миллионов евреев, и не только евреев. Ни отвращения, ни стыда, когда, сидя с Гитлером за обедами, слышит его фанатичные признания. «Ненависть к евреям была главным делом Гитлера, – пишет Шпеер. – Гитлер готов был поставить под угрозу свои планы завоевания мира ради своей мании к их истреблению».
Сидя в тюрьме, уже после Нюрнбергского процесса, Шпеер вспоминает «совместные поездки на автомобиле, пикники… его обаяние, заботу о семьях людей, его кажущаяся скромность». «Гитлера поддерживали идеализм, преданность таких людей, как я».
Это попытка объяснить, а не покаяние. Только теперь, на девятнадцатый год заточения в Шпандау, в 1965 году он обнаружил: «…с моих глаз упала пелена». И что же?
Он не осуждает себя, он лишь был очарован, а теперь он всего лишь прозрел и увидел, что у Гитлера были не только достоинства, но и недостатки. Себя, свою деятельность министром вооружения гитлеровской Германии он считает «организационными достижениями».
Понятно, почему Магду интересовала подробная психология. «Есть другой Гитлер», – пишет Шпеер, тот, которого он знал, а не тот, которого возненавидел мир и от отвращения к которому содрогались народы.
Бомбёжка погубила «шедевры» Шпеера-архитектора. Его создания превратились в развалины. От его мечтаний стать великим архитектором сохранились маленькие макеты.
Магда хочет дать таланту льготы Творца. Не судить по общим законам. Нельзя изображать Гитлера лишь злодеем, всё сложнее, была в нём и человечность, к примеру, она приводила дружбу со Шпеером, покровительство молодому таланту. Антона это возмущало, ничто не может оправдать нацизм, и тем более Гитлера, его вдохновителя.
– Пойми, миллионы людей придумывали ему наказание помучительнее, – говорил Антон. – Он ведь воплощал беспросветное зло, а ты ищешь ему какое-то снисхождение. Человечность? Он – создание адское.
Магда не прерывала его, не понимала его яростной ненависти.
– Как будто он твой личный враг. Прошло столько лет.
Антон хотел уступить ей и не мог. Он обрывал их споры шутками, поцелуями. Ему пришло в голову, что даже Достоевский не сумел оправдать Раскольникова. Так и не добился от него раскаяния. Почему нельзя убить старуху ростовщицу ради того, чтобы помочь людям? Ни Евангелие, ни любовь не помогают Родиону Раскольникову раскаяться, осудить своё преступление. Конец романа не убеждает Антона. Автор, считал он, навязывал своему герою нравственное поражение.
– А может, это и входило в замысел романа? – возражала Магда. Возражала нерешительно. Достоевский был для неё одним из кумиров русской литературы, выше Чехова, выше Толстого.
В этом они тоже расходились. Антону нравилась её самостоятельность, их споры. С ней не было скучно, её несогласие не огорчало, чаще всего оно кончалось поцелуями.
Магду живо интересовала личность Сталина. Его Антон никогда не видел, биографию его знал по книжке, которую Сталин сам сочинял либо правил. Жизнь вёл закрытую. Никто, даже его соратники, толком не знали про его родителей. Мать его жила в Грузии, но он никогда не навещал её. Известно было, что он читает литературные журналы, смотрит кинофильмы, любит папиросы такой-то марки и грузинские вина. Неизвестно, были ли у него друзья, любовницы, ходил ли он в гости. Магда сравнивала его с Гитлером. Антону не нравилось такое сравнение. Магда удивлялась, о Гитлере он знал больше, чем о Сталине. Впрочем, однажды он вспомнил старую историю, которую при нём отец рассказывал на каком-то застолье у них дома.
После войны, когда началось «Ленинградское дело», отец ушёл из института, где был ректором, уехал в Москву, стал у приятеля работать, ставить камины на дачах. Хотел затеряться. Как-то послали его в Серебряный Бор ставить камин на даче Льва Шейнина. Личность примечательная, известный тогда писатель, сценарист, драматург. Неплохой у него фильм «Встреча на Эльбе», повсюду шли его пьесы, сделанные на детективном материале. Дело в том, что кроме литературы он был следователем по особым делам. Следователем высшего ранга. Это он провёл процессы над Бухариным, над Каменевым, Зиновьевым. Ему доверяли эту работу органы, доверяли, самого сажали, освобождали, опять приручали. Его инструктировал сам Сталин по изготовлению наиболее сложных подсудимых. Процессы он готовил мастерски.
Камин был богато украшен, работа сложная, отца Шейнин поселил на даче, благо она пустовала. Была зима, отец готовил себе кашу, варил картошку, полагал, что он скрылся, исчез в тень Льва Шейнина.
После какой-то своей премьеры, уже поздно вечером, Шейнин приехал на дачу. Привёз вино, всякие деликатесы. Накрыли стол, принялись за ужин. Выпили. Закусили. Разговорились. Шейнин обычно про себя, про свои дела помалкивал, а тут разомлел, стал описывать отцу внутренности Рейхстага, его бункеры. Он там всё облазил. В войну отец, как и все солдаты, мечтал добраться до Берлина, до финала войны, финалом они считали Рейхстаг. Что-то ему надо было в этих развалинах, что-то он искал.
Шейнин рассказывает, как его вызвали к Сталину. Вождь принял его любезно, расспросил, как чувствует, что делает, затем сказал, что есть слух, что на самом деле в Рейхсканцелярии обнаружили труп не Гитлера, а его двойника. Считается, что после покушения охрана подобрала Гитлеру двойника. Он, Сталин, предлагает Шейнину отправиться в Берлин и выяснить, действительно ли Гитлер и его жена покончили с собой, попытаться добыть вещественные доказательства, мог ли он на самолёте или подводной лодке бежать из Германии. Сталин уверен, что товарищ Шейнин сумеет выполнить это поручение и будет покончено с этими вредными слухами от недобитых фашистов. Товарищ Шейнин выполнил сталинское поручение и окончательно уничтожил фюрера. Свидетелей опросил, добыл кое-какие останки.
Наутро они опохмелялись, и Лев Шейнин сказал, что пока не стоит об этом рассказывать. Видимо, Сталин досадовал, что упустили Гитлера.
Антон раздумывал над возражениями. Пушкинская формула «Гений и злодейство несовместны» для него была непреложна. Пусть Шпеер не гений, но всё равно, какая могла быть дружба с такой личностью, как Гитлер.
Шпеер до конца оставался верен фюреру. Он не считался с мнением генералов, тех, что обвиняли Гитлера в бездарных приказах и называли его виновником поражения. Шпеер ничего этого не хотел знать. Магде нравилась его верность: «Как у наполеоновских солдат». Когда Гитлер решил покончить с собой, Шпеер посетил его, чтобы попрощаться, сделал это с печалью и уважением к его предсмертному подвигу. Он до конца считал фюрера героем.
Антон сказал:
– Мой отец всегда досадовал, что фюрер ускользнул от возмездия, покончил с собой – сбежал, не посмел выступить перед судом, перед народами… Слушай, Магда, а кто твой отец, он воевал?
Магда ответила не сразу:
– Да, воевал. Наверное, воевал.
– Кем воевал?
Она продолжала смотреть на него.
– Он был красноармеец.
– Это как, не понимаю.
– Очень просто, – сказала Магда, – он изнасиловал мою мать.
Антон взял чашку, допил кофе.
– Изнасиловал? То есть как?
– Ты не знаешь, как насилуют?
– Он был солдат?
– Лейтенант…
– И что дальше?
– Его собирались судить, но он сбежал в английскую зону.
– И с тех пор о нём…
– И с тех пор я числюсь бастардом. Понятно?
Антон долго смотрел в пустую чашку, где лежал чёрный осадок.
– Чего тут не понять.
– А мне было не понятно.
– Что не понятно?
– Не понятно – кто я, жертва или наоборот.