Страница 9 из 99
Марина молча кивнула.
— Ну так вот. И в конце концов оказалось, что именно там у нас теперь наш настоящий дом. Во всяком случае, мой. Да и Дениса, по-моему, тоже. Хотя у него, в отличие от нас с Аленой, папа с мамой нормальные. А потом еще Алена родила Соньку, ну, это, знаешь, настоящее чудо, а не ребенок. Вот увидишь! Ей сейчас два с половиной года, и она… Ох, этого не опишешь, нет, я, конечно, Кита тоже очень люблю, но Сонька совсем другое. Не знаю даже почему. Может, потому, что девочка. А может, потому, что родилась, когда у нас с Аленой все уже по-другому было.
— А откуда у Алениного папы такая огромная дача? — полюбопытствовала Марина. — Он новый русский, что ли?
— Нет, этот дом у него давно, еще с до перестройки. Он писатель, ну, в смысле настоящий, в Союзе писателей был. Романы писал. Сысоев его фамилия, не читала?
— Нет, кажется, — Марина попыталась припомнить.
— Ну как же, у него такие романы известные были! «Воля», потом эта, «Семья Русановых», и детская даже одна была книжка, «Маришкина заимка».
«Маришкину заимку» Марина в детстве читала, хотя сейчас ничего не смогла бы оттуда припомнить, кроме того, что главная героиня была ее тезкой.
— Самая знаменитая у него «Воля». Эпопея в пяти томах. — Валерьян, не удержавшись, хмыкнул. — За нее ему Ленинскую премию дали. На эти деньги Аленин папа сразу себе дом и отгрохал. Ух и дом! — опять оживился Валерьян. — Да что я тебе говорить буду, сама скоро увидишь.
— Туалет небось на улице? — язвительно поинтересовалась Марина.
— Вот и фиг попала! И туалет в доме, и даже ванная есть! — торжествующе сказал Валерьян.
— Это надо же, какое чудо! — протянула Марина все в том же тоне.
— Можно подумать, у тебя есть богатый выбор! — вспылил Валерьян, и они замолчали.
Марина все-таки спросила:
— Значит, мы сейчас едем к Алене?
— Да не к Алене мы едем, а ко мне, понимаешь, ко мне! — Валерьян окончательно рассердился. — Алена там теперь не одна живет!
— Понимаю, еще там живет Денис.
— Да ничего ты не понимаешь! Там сейчас целая куча ребят живет. Женька, например. О ней так просто не расскажешь. Когда познакомишься с ней, она сама тебе про себя объяснит, кто она и откуда. Еще Илья, но он бывает наездами, как и я, впрочем. Вообще, знаешь, мужчины там — существа приходящие, но кто-нибудь всегда есть, девчонок мы одних на ночь не оставляем, не город все же. А так… — Глаза Валерьяна подернулись мечтательной дымкой. — Крольчатник там у нас. Место для женщин с детьми. У Алены вот Кит с Сонькой, у Женьки — Димыч, да у всех кто-нибудь есть. Или будет. И знаешь, Марина, — сказал Валерьян неожиданно охрипшим от волнения голосом, каким он ни разу еще не говорил с нею.
«Сейчас, — подумала Марина, холодея, — вот сейчас он наконец-то скажет, что любит меня, и тогда… О чем еще можно говорить таким голосом и с такими глазами?»
Но Валерьян сказал совсем другое.
— Марина, — повторил он еле слышно, — ты себе просто не представляешь, ты не можешь себе представить, как мне важно, что теперь в нашем Крольчатнике будет наконец-то и мой, собственный крольчонок!
О! Разве это она ожидала услышать?! Она вспыхнула, облизнула губы и, чтобы не дать себе — что? закричать? заплакать? — быстро, чуть охрипшим голосом заговорила:
— А кто еще там у вас есть? Ты же сказал, много народу?
Валерьян посмотрел на нее тоже чуть повлажневшими глазами, дернул кадыком, точно сглатывая комок в горле, однако все-таки собрался и продолжал:
— Ну, еще у нас есть сестренка Олюшка. Она старше нас всех, ей двадцать пять лет, и у нее пятеро детей. Александр Александрович — Алениного папу так зовут, говорит, что она за всеми нами присматривает и что он ей больше всех доверяет. Вообще-то Сан Саныч мужик не промах, но тут-то он дал маху. По-моему, из всех нас Ольга — самая сумасшедшая. Зато видела бы ты, как она детей рожает! Вот тебе у нее поучиться, я тогда бы и за тебя и за крольчонка своего был спокоен!
— А ты что, видел, как она рожает? — затаив дыхание, переспросила Марина.
— Еще бы! Роды в Крольчатнике — это, скажу я тебе, событие, кто же такое пропустит!
— И я тоже… должна буду рожать при всех?! И на меня тоже будут все смотреть? — От ужаса глаза у Марины расширились. Валерьян, посмотрев на нее, рассмеялся.
— Не бойся, мышь, если ты не захочешь, к тебе никто не подойдет и никто тебя не увидит. В конце концов, желание женщины закон, особенно когда женщина рожает. Но, мышь… — Он нежно привлек ее к себе и зашептал в самое ухо: — Мне-то дашь посмотреть? Я ведь имею к этому отношение, пе с'est pas?
Марина густо покраснела, словно он сделал ей дикое и непристойное предложение. На секунду Марине почудилось, что, слушая его, она переживает самый сладостный, самый полный в ее жизни экстаз. Она закрыла глаза и, уткнувшись пылающим лицом в грудь Валерьяна, то ли прошептала, то ли попросту выдохнула горячее «да». Валерьян знакомым и бесконечно нежным движением приподнял за подбородок Маринино лицо и поцеловал так, как никогда никого не целовал.
2
— Мы разожжем камин, и ты увидишь, как у нас здорово. У нас такой камин! Сан Саныч сам сложил! Печника, конечно, тоже звал, но тот только показывал, а так Саныч все сам, своими руками: и камин, и трубу, и кафель сверху. Решетку вот только не сам варил, врать не стану. Решетку Сан Саныч заказывал. Такая решетка — закачаешься! На ней история любви Леды и лебедя. Знаешь, миф такой есть древнегреческий.
Марина молча кивнула. Миф, значит. Ей грешным делом начинало уже казаться, что и вся эта дача — с кучей комнат и с камином — тоже миф. Не бывает же такого в жизни, во всяком случае, в ее жизни не было никогда. И вот они уже сколько времени идут и идут по снегу, темно совсем стало, а они все никак не придут.
И вдруг Марина увидела свет, да не из одного окна, а из многих окон, и откуда-то с той стороны донеслись до Марины какие-то знакомые звуки — музыка? Да, точно. «Полонез Огинского».
Они еще немного прошли и уткнулись в высокий, полностью скрывающий нижнюю половину светящихся окон забор. Музыка звучала все громче.
— Пришли, — сказал Валерьян и зашарил по карманам.
«Интересно, кто там у них играет?» — подумала Марина.
Валерьян отпер вделанный в литые ворота замок, и они вошли. К ним навстречу с лаем бросился громадный лохматый пес.
— Ох! — Валерьян перехватил его на лету за ошейник. — Потише ты, Русый, с ног собьешь! — И уже Марине: — Извини, что не предупредил.
— Ничего, — сказала Марина, с нежностью лаская громадную голову, с наслаждением запуская в пушистый мех озябшие за дорогу пальцы. — Я не боюсь собак. Как его зовут?
— Руслан. Это московская сторожевая.
— Да? А я решила — сенбернар. Очень уж у него будка громадная.
И снова Валерьян посмотрел на нее с уважением. Надо же, будка. Слова какие профессиональные. М-да. Похоже, крепко недооценивал он Марину.
И снова раздались звуки музыки.
— Кто это играет? — спросила Марина.
— Не знаю, — ответил Валерьян, — наверное, Оля. Сейчас посмотрим.
За массивными дубовыми дверьми оказалась небольшая квадратная прихожая с необъятных размеров вешалкой. Прямо из прихожей уходила куда-то высоко вверх винтовая лестница. От лестницы шел коридор, конца его не было видно.
Валерьян помог Марине снять шубу, повесил ее на один крючок со своей, переобулся и, нагнувшись, не без труда отыскал в длинном разношерстном строю подходящие тапочки для Марины.
Они пошли прямо на звуки музыки и оказались в огромной, обшитой деревянными панелями комнате. В центре ее стоял стол, в середине противоположной от двери стены высился камин, а у самого окна стоял небольшой белый кабинетный рояль.
За роялем сидела высокая рыжеволосая девушка с толстой серой крысой на плече. Хвост крысы раскачивался в такт звукам, льющимся из-под девушкиных пальцев. На сей раз это была «Аппассионата». Волосы девушки были перехвачены красивым фиолетово-черным хайратником, хвостик которого то и дело хлопал крысу по носу, поскольку девушка то низко склонялась к клавишам, то резко, неожиданно выпрямлялась.