Вкус запретного плода

— Ясно. — Марина засмеялась. — Нашему забору двоюродный плетень это называется.

— Ну не скажи. — Илья слегка обиделся, но не выдержал и тоже рассмеялся. — А ты где белье развешивать собралась?

— Пока не знаю.

— У нас тут все на чердаке вешают, пойдем покажу.

— Пошли.

И они отправились на чердак.

На чердаке Марину ждала новая неожиданность. На крыше оказалась голубятня, полная голубей.

— Это Денискины, — объяснил Илья. — Он сам у нас — крылатая натура и до смерти любит, чтобы вокруг него все время что-нибудь летало. Вот смотри!

Илья распахнул окно, выбрался на крышу, осторожно встал во весь рост и взмахнул шестом. Голуби разом снялись и описали вокруг него ровный, красивый круг.

— Ну как? — крикнул Илья.

— Здорово! — откликнулась Марина, с восторгом выглядывая из окошка.

— Вот и я думаю, — возвращаясь к ней, сказал Илья. — А теперь бегом вниз, а то простудишься.

Он только сейчас заметил, что на Марине тоненький халатик.

Потом этот пестрый голубиный круг часто виделся Марине во сне, словно воплощение недоступной ей крылатой свободы.

18

День дежурства, хоть и начался ужасно, заканчивался хорошо. После приготовленного вдвоем с Женей ужина Марина тщательно вымыла в кухне пол, оттерла до блеска плиту и уже по собственной инициативе протерла кафель на стенах. Кухня заблестела, засверкала, в ней сделалось светло и в тысячу раз уютней, чем было. Марина вымыла засиженное мухами стекло, покрывавшее небольшую картину, висевшую над столом. На картине был замок на вершине горы, освещенный полной луной. У подножия замка сидел волк и выл на луну. Подножие горы утопало в густых, непроходимых темно-зеленых лесах. По темно-синему небу, направляясь к полной луне, плыло большое сиреневое облако. Это Марина так думала, что оно плывет к луне, а может, оно обратно плыло. Кто там его знает?

Вытерев стекло и повесив картину обратно, Марина еще раз с удовлетворением осмотрела плоды своего труда, выключила свет и вышла. На лестнице был полумрак, где-то наверху тускло мерцал ночник. Марина осторожно обошла спавшего на полу Руслана и стала медленно подниматься вверх. Усталые ноги не слушались ее, в голове все как-то плыло, ей было тоскливо, оттого что приходится лезть на самую верхотуру в совершенно чужую комнату, а ее там никто и не ждет…

От жалости к себе Марине вдруг тоже захотелось завыть, как тому волку, но этого она себе позволить никак не могла! И потому Марина тихонько, тоненько заскулила: «У-у-у!» Бедная она, никто ее не любит, никому до нее нет дела, все ее позабыли. В скулении этом была, разумеется, изрядная доля игры, но Марине сейчас было и впрямь очень одиноко. Она заглянула с лестницы в темный коридор второго этажа. Ни из-под одной двери никакого света. Да, долгонько она провозилась на кухне! Все уже, наверное, спят. И уже совсем горько Марина последний раз проскулила «у-у-у», после чего не оглядываясь полезла дальше.

Но не успела Марина миновать и трех ступенек, как на ее плечо легла легкая, узкая рука. Марина резко обернулась и с размаху уткнулась в чье-то уютное, теплое мягкое плечо. Несколько минут Марину обнимали и целовали, и она постепенно тонула в блаженстве от того, что страшное ночное одиночество кончилось, не успев начаться. И только спустя минуту Марина смогла заставить себе очнуться и поднять наконец глаза. Перед ней стояла Алена. На секунду Марину кольнуло разочарование, хотя кого она ожидала увидеть, она и сама не знала. Валерьян ведь еще не приехал. На глаза Марины навернулись слезы, но высвободиться из Алениных объятий она даже и не пыталась. Перспектива оказаться снова одной такой темной и длинной ночью слишком пугала ее.

— Не плачь, — прошептала Алена, обжигая губами край Марининого уха и не снимая руки с Марининого плеча. — Пойдем, посидишь у нас.

Предложение это Марину почему-то слегка напугало, но оставаться одной было гораздо страшнее.

В комнате Дениса оказалось почти светло от снега, ковром лежащего внизу, во дворе, и здесь, на крыше, от полной луны, круглым рыбьим глазом глядящей сквозь стены-окна. Кровать была разобрана, и огромное прекрасное тело Дениса, едва прикрытое одеялом, ясно вырисовывалось на ней. На Алене был легкий шелковый халатик без пуговиц, с незавязанными тесемочками, и Марина в своем длинном махровом халате и в белье показалась себе слишком одетой. Ночь возбуждала ее, покалывала, изменяла на свой лад, подталкивая сделать что-нибудь такое, на что при других обстоятельствах Марина никогда бы не решилась. Но она ведь пока еще ничего не сделала. Чего бы ей хотелось? Она и сама толком не знала. Наверное, раздеться и раствориться в них двоих, Алене и Денисе, перестать быть собой и стать вместо этого ими обоими сразу. Лучше вообще забыть о себе, по крайней мере сейчас, в этой комнате, ибо вопиющее неприличие заключено было в ее присутствии здесь такой одетой и совсем на них двоих непохожей. В них никакого неприличия не было, с ними все было в порядке.

Войдя, Алена сразу опустилась на кровать, а Марина так и осталась стоять в дверях, как столб, тараща на них испуганные глаза и тщетно пытаясь справиться с обуревавшими ее чувствами. Она простояла бы, пожалуй, долго или убежала бы, если бы не прозвучал в темноте голос Дениса:

— Эй, ты что стоишь, как у праздника?

«Как у праздника», — мысленно повторила Марина. Какое точное определение! Действительно, она стоит у чужого праздника! И Марина вдруг пожалела, что на ее долю никогда ничего такого не выпадало и никогда не выпадет, потому что она не такая — не такая красивая, не такая теплая, не такая любящая, поэтому не для нее в этой жизни прекрасные праздники. Ей бы хотя бы прекрасные будни.

Мысль эта так расстроила Марину, что губы у нее снова задрожали, ноги ослабли, и она просто вынуждена была присесть на теплую, полную волнующих запахов кровать. Изо всех сил Марина старалась не замечать следов этого не имеющего к ней отношения праздника. Съежившись в уголке, она тихо заплакала, стараясь по возможности не слишком часто хлюпать носом. Алена перебралась поближе к ней, обняла, прижала тяжелую, горячую от слез Маринину голову к своей мягкой груди, а Денис с другой стороны стал нежно гладить Марину по плечу, слегка массируя руку где-то возле ключицы своими длинными пальцами.

— Забирайся под одеяло, — прошептала Алена. — Ты же совсем замерзла.

Только сейчас Марина заметила маленькую, под самым потолком, открытую форточку. Это через нее в комнату проникал холодный колючий воздух, принося с собой танцующие в лунном свете снежинки.

Марина почувствовала, что теперь, после слез, наваливается на нее тягучая, обволакивающая усталость. Она молча легла. Они лежали по обеим сторонам от нее, гладили ее, ласкали и ни о чем не спрашивали. Марине казалось, что под их ласками все тяжелое, темное, всю жизнь не дающее ей нормально дышать, постепенно куда-то уходит, сползает с нее, как надоевшее платье, как расстегнутый чьими-то руками, ставший ненужным халат. Алена осторожно просунула ей руку под спину и один за другим, словно играя, перебрала крючочки на лифчике. Другой рукой Алена подтянула лифчик вверх, к шее, и тут же Денисова рука легла на твердые, маленькие Маринины груди с закаменевшими от возбуждения сосками. Чьи руки были у Марины между ногами? Она не знала, едва успевая отвечать, принимать эти безымянные ласки, выгибаясь, двигаясь им навстречу всем телом и чувствуя, как там, внизу, становится влажно.

Марина очнулась, только когда лицо Дениса внезапно оказалось над ней. Он пытался войти в нее, а Алена ему помогала, раскрывая Марину осторожными ласковыми движениями. Марина вздрогнула и тут же пришла в себя. На секунду она зажмурилась, затем широко-широко раскрыла глаза.

— Нет! — закричала она так громко, точно эти двое были где-то далеко и могли ее не услышать.

— Тише! — Аленина рука стремительно зажала ей рот. — Весь дом перебудишь.

И тут же Марина с облегчением почувствовала, как скатился с нее Денис.