Ткачи времени

— Больше я их никогда не видел. Ей было всего шестнадцать, а нашей дочери — три месяца.

Не в силах подобрать слов, я просто взяла его руку и нежно пожала ее своими перебинтованными пальцами.

— Я здесь потому, что это последнее место, где станут искать, — завершил свой рассказ Джост, наконец-то ответив на мой вопрос.

— Искать что? — спросила я, сомневаясь, хотелось ли мне в самом деле услышать ответ.

— Революцию.

Глава четырнадцатая

Мне снились любимые люди. Во сне мне было всего пять, и мама, стоя у раковины, наносила косметику на лицо. Однако каждый штрих стирал часть ее лица, а не подчеркивал красоту. Тушь уничтожала ресницы, румяна разъедали щеки, а помада крала улыбку. Мама расчесывала медные волосы, и вниз летели тонкие пряди. А потом ее обезображенное тело повернулось ко мне и будничным тоном спросило:

— Ну, как я выгляжу?

Я взяла на руки совсем крошечную Ами, но чем сильнее я прижимала ее к себе, тем прозрачнее она становилась. Я не в силах была ее защитить. Потом я увидела ее переплетенной — теперь она была молодой девушкой со светлыми косами. Я помахала ей рукой, но она смотрела сквозь меня. Исчезла именно я. Я стала призраком.

Огромный белый торт размером с прядильный станок возвышался на простеньком столе, а под ним мой отец превращался в лужу черной жидкости, которая все ближе и ближе подбиралась к моим голым ступням. Он звал на помощь, но вид грязных туфель повергал меня в ужас, поэтому я просто смотрела, как отец таял у меня на глазах.

И за всем этим со стороны наблюдал Джост. Он был неподвижен, как истукан, но глаза его двигались, и я поняла, что он ждал моей помощи. Однако стоило мне сделать шаг вперед, как впереди появилась она — прекрасная, хохочущая, беременная. Розенн взяла Джоста за руку, и я отвела взгляд. Когда я повернулась обратно, Джост превратился в Эрика, который распахнул навстречу мне свои объятия.

В моем сне я стирала и перестраивала мир, а утром пыталась вспомнить, как бы перестроить себя. Каждый день я думала, как мне вернуться за станок. Смогу ли я плести теперь, после всего, что узнала? Я не могла забыть рассказ Джоста. Я не имела к этому отношения, но это ничего не меняло, ведь я по-прежнему оставалась Пряхой.

Джост приходил смазывать мои руки каждый день, и они стремительно заживали, однако стилисты не появлялись. Прошла неделя, но не было видно и Иноры, и я переживала, не втянула ли ее в неприятности. Еду приносили вовремя. Я ходила в ночной рубашке и грелась у камина, изо дня в день ожидая лишь тех моментов, когда ко мне приходил Джост. Сегодня он принес мне обед, и мы перекусили вместе. Наш разговор казался легкомысленным, но лишь потому, что мы использовали шифр. О некоторых вещах мы могли говорить открыто, однако то, что действительно волновало меня, нельзя было обсуждать вслух. Прослушка работала исправно. Много времени приходилось проводить в ванной — шум бегущей воды заглушал звук наших голосов. Однако, несмотря на все мои попытки обсудить дальнейшие планы, Джост, похоже, гораздо больше интересовался мной.

— Это была не настоящая драка, — рассмеялась я, заканчивая рассказ о своей соседке Бет. — Она задирала Ами, и мне это надоело. Тогда я и решила ее отвадить.

— Но ты ведь любила свою сестренку, не так ли? — настаивал Джост. — Такое впечатление, что вы не раз попадали в неприятности.

— Ами всегда хорошо понимала правила, и, если я вытворяла что-нибудь опасное, она тут же приводила меня в чувства, — ответила я. — Когда я воевала с Бет, сестра переживала, что меня заберут за неадекватное поведение.

— Но тебя не забрали, — заметил Джост.

— Меня — нет, но Бет — да.

До сих пор я не вспоминала об этом. О воспоминаниях такого сорта всегда мечтаешь забыть, но ничего не получается. Бет исчезла, когда нам исполнилось двенадцать, а вернувшись, она была уже совершенно другим человеком. Она осталась такой же недружелюбной, как и раньше, но теперь не только со мной — со всеми.

— Мой брат был всего на десять месяцев старше меня, — сказал Джост, постаравшись вызвать меня на диалог. — Мама называла нас хулиганами.

Я улыбнулась, а затем сделала нехитрые подсчеты, и глаза мои округлились.

— Десять месяцев?!

Улыбка Джоста стала чуть шире.

— Не такое уж редкое явление в бедной рыбацкой деревушке.

О детях мне было известно больше, чем многим сверстницам, хотя теперь остальные девочки Ромена уже, наверное, пошли на курсы подготовки к свадьбе — именно там рассказывали о сексе. Мои родители много лет назад объяснили мне суть процесса — это было частью их плана по обучению меня законам жизни. И вот теперь я сидела рядом с парнем, от одного вида которого меня бросало в пот и в жар, лишенная по законам Ковентри «привилегий бракосочетания», как называла их моя мама, и думала о том, что вся эта информация оказалась абсолютно бесполезной. К тому же, у Джоста уже был опыт, которому в моей жизни не суждено было случиться. Похоже, настало время сменить тему разговора.

— Итак, ты был охотником? — спросила я, возвращаясь к нашему шифру, и с трудом запихнула в рот немного риса. Перебинтованные руки не позволяли мне ловко управляться с вилкой.

Джост серьезно кивнул.

— Охотился на крупных зверей. Так можно было накормить много людей и заработать неплохие деньги.

— И что же это были за звери? — поинтересовалась я, надеясь, что компанель не засечет ничего интересного.

— В основном медведи и пумы.

— Ты хочешь сказать, что ел пум и медведей? — скривившись, спросила я.

— Аделиса, если ты достаточно голодна, будешь есть все, что угодно.

Джост улыбнулся и откусил кусок куриной ножки.

Затем мы притихли. На голодный желудок разговаривать было нелегко, даже с помощью кода. Это попахивало изменой: Гильдия утверждала, что в Аррасе никто не голодал. Я выросла на окраине крупного города, оба моих родителя работали, и, хотя наш рацион был не слишком разнообразным, мы никогда не бедствовали. Джосту же приходилось добывать пищу тяжелым трудом. Многие в его деревне ложились спать голодными, ведь существенную долю добычи приходилось отдавать Гильдии.

На самом деле Джост не охотился ни разу в жизни. Он работал по пятнадцать часов в день, чтобы прокормить свою семью и нескольких соседей, но только в море. Чтобы не создавать себе проблем, мы выдумали несколько ключевых слов. Иногда это приводило к ошибкам и недопониманию, зато позволяло чувствовать себя в относительной безопасности. Медведями мы окрестили чиновников Гильдии, а пумами — Прях. Джост пытался докопаться, кто стоял за истреблением женщин в Саксуне. Кодового слова для того, как он собирался распорядиться этой информацией, у нас не было. Я и вовсе не была уверена, что хотела об этом знать.

— А ты видел когда-нибудь, чтобы пума атаковала оленя? — Я попыталась перевести разговор на Эрика, однако, сколько бы я ни спрашивала, Джост ничего не понимал.

— Думаю, одну точно видел. — Джост пожал плечами, показывая, что не понял меня. Если бы только мои вопросы были столь же прозрачны, как его язык тела!

В этот момент меня посетила блестящая идея. Решение нашей проблемы лежало на поверхности, но я лишь сейчас поняла, что надо сделать.

— Джост, что для охотника важнее: зрение или слух? — восторженно воскликнула я.

— Что ты имеешь в виду?

— Если бы ты охотился, ты бы предпочел видеть или слышать свою добычу?

Джост наконец все осознал и кивнул.

— Зрение — это хорошо, но я бы предпочел слышать добычу.

Так они и работали: апартаменты в Ковентри прослушивались, но не просматривались, в отличие от мастерских. По крайней мере, так полагал Джост, а он неплохо разбирался в том, как здесь все работало. Теперь я знала, что делать, но для этого мне пришлось бы нарушить обещание.

— Что ж, спасибо за то, что принес мне обед, — сказала я и направилась к двери.

Джост пошел за мной, но еще не до конца понял, что делать дальше. Еды почти не осталось, но он никогда не уходил так рано. Я открыла, а затем громко захлопнула дверь. Все это время Джост стоял неподвижно, ожидая дальнейших указаний. Я кивнула в сторону коврика у камина. Он направился туда, и я последовала за ним, по пути стараясь сосредоточиться на ткани комнаты. Время и материя были сотканы воедино, и мне пришлось сильно напрячься, прежде чем я разглядела одни временные нити. На станке все было гораздо проще, однако здесь время двигалось, и я могла отыскать нужный отрезок. Я медленно подняла истерзанные руки и начала вытягивать и переплетать нити. Огонь в камине ревел и трещал так, что у меня едва не лопались барабанные перепонки. Было прохладно, хотя обогреватель работал. Я сплетала временные нити в тонкую светящуюся паутину, которая постепенно куполом накрыла нас до самого пола. Сквозь прозрачную сетку хорошо было видно комнату, однако к тому моменту, как я вплела последнюю нить, поленья больше не трещали, а языки пламени застыли, точно нарисованные на картинке.