Страница 23 из 46
В семье осталось предание о том, где именно затоплен вышитый золотом мундир Пилкина. Но когда многие годы спустя с помощью водолазов его стали искать на дне Невы — найдено там ничего не было. Видно, забрал ордена с собой на тот свет Константин Павлович, раз уж близкие хранить мундир побоялись…
Перед самой революцией особняк приобрел Александр Александрович Коровин, один из хозяев купеческого дома «Коровины А. и С.», владевшего в Петербурге множеством домов. Здесь, после некоторых переделок, замышлял он, по-видимому, разместить свое, одно из самых больших в Петербурге, частное собрание картин. Не успел… Теперь картины эти — в Русском музее.
Давайте придержим шаг у дома №20 по Третьей линии.
Дом этот в 1897-1898 годах был построен Леонтием Николаевичем Бенуа. Построен, как доходный. Но Бенуа и жил в этом доме. Здесь, во дворе, прямо напротив въездной арки, на третьем этаже флигеля находилась его огромная мастерская. Она, кстати, существует по сию пору. И здесь же во дворе, налево, на высоте 5-го этажа, есть еще одна мастерская, в которой работал над театральными декорациями один из знаменитых «мирискуссников» Сергей Судейкин. Уже после революции мастерскую эту занимал талантливый график Павел Александрович Шиллинговский. Помните его гравюры Петрограда времен разрухи 20-х годов? Эти заваленные дровами набережные, эти выброшенные на берег, как потерпевшая крушение Россия, громадные барки, это серое, тоскливое небо… Шиллинговский был основателем графического факультета Академии художеств. Он рисовал блокадный Ленинград. И погиб здесь, в осажденном городе.
Весьма любопытен фасад дома №20. Богато декорированный, он украшен и двумя керамическими щитами с желтыми бурбонскими лилиями на синем фоне. Это намек, сделанный хозяином дома Леонтием Бенуа на свое французское происхождение.
А вот фасад соседнего с творением Бенуа дома № 18 оформлял в духе неоклассицизма современник Леонтия Николаевича, эмигрировавший в 1920 году в Америку, Федор фон Постельс. Здесь особо привлекает внимание вход в парадный подъезд дома. На украсившем его барельефе две грации в греческих одеждах как бы приподнимают перед входящими в дом тяжелый полог.
С именем фон Постельса связан и дом №29 по Второй линии. Это как раз напротив дома №20 по Третьей. Он построил его в 1906 году в редком для Петербурга, где в основном правил модерн северный, стиле декоративного модерна. Это была одна из первых работ Постельса в Петербурге. Дом возводился им для купца И. Ф. Смирнова на месте дожившего здесь до начала XX века деревянного дома, который имел длинную историю и многих сменявших друг друга владельцев. В основном это были купцы и таможенники.
А первым хозяином, как явствует из документов, был тоже «фон», только не ясно какой национальности. В документах он обозначен, как «представитель французской нации Андрей Осипов сын фон Гольц».
За домом был сад, выходящий на Соловьевский переулок. И каждый из хозяев приспосабливал его территорию на свой лад: то здесь возводили стеклянные оранжереи, то оранжереи превращались в конюшни, а кладовые переделывались в сенные сараи.
Последним, кто владел уже каменным, возведенным фон Постельсом домом, был Андрей Петрович Киселев. Он приобрел его в 1910-м и был хозяином здесь до 1917 года, о чем и говорит соответствующая купчая. Вряд ли кто, сталкиваясь с ней, придавал особое значение личности домовладельца. Ну, Киселев и Киселев, был до него Смирнов, был Андрей Осипов. Мог быть Сидоров или Кузнецов. Фамилия Киселев — распространенная.
Но каково же было удивление председателя историко-краеведческого клуба «Васильевский остров» М. Г. Козыревой, когда на одном из заседаний клуба, упомянув дом Киселева, она вдруг услышала, что это не кто иной, как знаменитый автор школьных учебников по алгебре, геометрии и тригонометрии. Учебники эти выдержали десятки изданий до революции, множество раз и на многих языках переиздавались уже в годы Советской власти, и на них, что называется, «выросло» несколько поколений российских граждан.
Андрей Петрович приобрел этот дом, будучи отцом большого семейства. Видимо, для столь дорогой покупки ему помогли и средства его жены, урожденной Шмидт, владевшей усадьбой в Воронежской губернии. После революции одна из дочерей Киселева, Елена Андреевна, выйдя замуж за профессора физики серба Белимовича, уехала навсегда в Югославию; эмигрировал и один из сыновей Киселева, в прошлом царский офицер. Однако судьба миловала остальных членов семьи и, насколько известно, они не подвергались каким-либо репрессиям. До сих пор живет в доме №29 правнук Киселева, а на Пятой линии — его внуки и правнуки. Сам Андрей Петрович умер в 1941 году уже в весьма почтенном возрасте.
Любопытна судьба Елены Андреевны Киселевой (Белимович). Она была художницей. Это для нее надстраивался правый дворовый флигель с тем, чтобы создать там громадную мастерскую. Как художница, уже до революции она была достаточно известна. О ней упоминает в своих воспоминаниях И.Е. Репин. Сохранились и письма Киселевой к Репину. Но что было с ней после отъезда заграницу, долгое время в России никто ничего толком не знал.
Первой завесу тайны приподняла воронежский искусствовед Маргарита Ивановна Лунёва. Она стала интересоваться судьбой картин Елены Киселевой, да и всем, что связано с ней. И тут вдруг оказалось, что Елена Андреевна жива… Дело в том, что на одном из ее писем Репину двадцатых годов была пометка «Сербия». Лунёва обратилась к югославским властям с просьбой помочь ей уточнить, откуда именно из Сербии было послано письмо. В ответ ей отыскали живую Елену Андреевну.
Елена Киселева чрезвычайно обрадовалась, что кто-то в России интересуется ее творчеством. Она готова была отдать все свои картины в Воронежскую галерею, на родину своей матери. Но… Лунёву по каким-то соображениям не выпустили из Союза в тогдашнюю «полукапиталистическую» Югославию, а Елена Андреевна, уже будучи в преклонных годах, так и не дождавшись «советской гостьи», — умерла. Все ее картины ушли к родственникам в Канаду и теперь, надо полагать, мы их вряд ли увидим.
Но пройдем дальше в направлении Большой Невы.
На углу Большого и Третьей линии есть еще один адрес, связанный с точными науками. Здесь в доме №4 в 1840-х годах жил один из основателей русской математической школы Михаил Васильевич Остроградский.
Огромную историческую память вобрал в свои каменные сте-пы доходный дом Громова. Это дом №13 по Второй линии, как раз напротив дома, где жил академик. Архитектор Егор Винтергальтер лишь перестраивал и расширял этот дом в 1858-1859 годах. А еще до того, в 40-х годах, здесь на квартире поэта, переводчика и журналиста А. Н. Струговщикова проходили вошедшие в историю российской культуры музыкальные вечера. В своих воспоминаниях Струговщиков особо отмечает вечер 27 апреля 1840 года. Тогда в гостях у хозяина квартиры в одночасье оказались Тарас Шевченко и Виссарион Белинский, Карл и Александр Брюлловы, талантливый актер Иван Сосницкий и автор известной детской сказки «Городок в табакерке» Владимир Одоевский. Был в этот вечер и Михаил Глинка.
«Заговорили о новой опере Глинки, — вспоминает Струговщиков, — он не выдержал, встал из-за стола и подсел к роялю. Глинка был неистощим. Сначала он исполнил некоторые оконченные номера из „Руслана и Людмилы“, потом знакомил нас, все более воодушевляясь, с рисунками подготовленных номеров — и тут-то исполнение заговорило об руку с творчеством! Взошло теплое утро; окна были отворены и било семь, когда кто-то заметил, что прохожие останавливаются».
В этом доме, но уже перестроенном Винтергальтером, жил с лета 1860 по весну 1861 года и Николай Гаврилович Чернышевский. До снов Веры Павловны еще не дошло. Чернышевский переводил и комментировал «Очерки из политической экономии» Д. Милля. Коммунисты так и не удосужились отметить мемориальной доской одну из квартир бесконечно поминавшегося ими своего идейного пращура. Но столь же равнодушны оказались они, как, впрочем, и долгие годы нынешние власти к тому обстоятельству, что в первом этаже этого дома жила Таня Савичева, оставившая человечеству свой крошечный дневник — чудовищный, ледяной сгусток трагедии блокадного Ленинграда. Памятная доска здесь была установлена только в 2005-м году, с опозданием минимум на полвека.