Самородок

Берг был уверен, что сумеет организовать работу и найти стимул для работников. И он его нашёл. Он одним из первых ввёл систему зачётов. Десятники следили за старателями и вели учёт сдачи золота своей десяткой. В конце сезона подводился итог. Хорошие показатели уменьшали срок. За один день хорошей работы засчитывалось два, а то и три дня. Позднее эта система была распространена на все прииски. По его настоянию в лагере изменили питание. От цинги стали давать отвар стланика, который заготавливали сами заключённые. Охранниками были в основном отсидевшие срок блатные. Сменили охрану. Прииск стал выполнять план и наращивать потихоньку добычу золота. Берга стали уважать в Магадане как перспективного начальника прииска.

Самородок, которым эти двое заплатили за свою относительную «временную свободу», остался у Берга в сейфе. «Надо использовать этот шанс, – решил он. – Начну ковать свой капитал с этого камня. Риск минимален. Эти двое друзей у меня в руках. Они не захотят возвращаться в лагерь, будут молчать и работать на меня. Отчаянности в них нет. Бежать им некуда».

Совершить побег с Колымы в то время практически было невозможно. Уйти морем без документов нельзя, самолётом тем более. Колымская трасса, или, как её в те далёкие времена называли, «дорога жизни», продолжала строиться, но была ещё далеко не окончена. Слишком труден и непробиваем был путь. Горы, хребты, тайга – всё это препятствия не только для строителей дороги, но и для беглых.

* * *

Берг ещё учился в школе, когда к матери приехал в гости брат из Берлина. Как он пробрался в Россию, одному богу известно.

Он вёл с племянником разговоры о жизни, как её строить, как сколотить капитал, как вырваться из Совдепии. Он внушал ему, что он немец, ариец, человек высшей расы, господин. Всё это ложилось на неокрепшую психику ребёнка. Вдвоём они наметили специальность и приблизительный путь. Дядя плёл свою паутину. Отто принимал её за заботу близкого человека. Он был ещё слишком юн, чтобы понимать, какую отраву дядя вливает ему в душу и как далеко это может его завести. У дяди были на его счёт свои далеко идущие планы.

В один прекрасный день дядя исчез и более не появлялся, весточек не присылал. В доме не принято было о нём вспоминать. Мать стремилась сгладить влияние дяди. Она прививала своему сыну любовь к той земле, которая была ему сейчас Родиной.

Однако его разговоры принесли свои плоды. Для окружающих Берг был умным, деловым, надёжным и свойским парнем. Но его открытость была лишь видимостью. Сделать карьеру, стать богатым и независимым – стало самым главным его делом и стремлением.

Такой большой самородок, безусловно, был сенсацией. И место ему было в музее. Но Берг не намерен был делать сенсацию из самородка. Ему надо было сколотить капитал, а для этого он наметил найти жилу и заложить шахту. Шахту использовать для себя. А людей для работы взять не болтливых, полностью зависящих от него. И в будущем они ему пригодятся. Два человека для такой шахты вполне достаточно. Это ведь не государственный масштаб. Иметь от большой реки маленький ручеёк.

Берг поехал в Магадан с новыми предложениями об организации работы прииска. Получив добро на свои предложения в соотстветствующих инстанциях управления Дальстроя, он получал возможность работать и в своих интересах: забой, где был найден самородок, планировалось закрыть как выработанный.

Однако начальнику лагеря на прииске Берг заявил, что он хочет опробовать более новый прогрессивный метод добычи золота. И будет вести работы в этом старом забое с помощью двух временно проживающих у него зэков.

Люська

Люськин профиль в окне… Как? Почему она здесь? Один только миг мелькнула она. Но я знал, ошибки быть не могло. Её присутствие всегда одинаково мной ощущалось. Не глазами я узнавал её, а сердцем. Оно мгновенно замирало, а потом бешено колотилось. Мир переворачивался, летел кувырком, медленно вращался, возвращался на место. Но был уже иным, освещался иначе, жизнь приобретала очарование. Это было как солнечное утро, когда просыпаешься полным сил и радостного ожидания предстоящего дня.

Наша первая встреча.

Я взял билеты в театр. Но жена Юля почему-то не захотела пойти.

Во время антракта зрители прогуливались по вестибюлю небольшими группами или парами друг за другом по кругу и вели светскую беседу. А я стоял в углу и наблюдал за этим перемещением. И вдруг взгляд буквально выхватил из толпы женщину. Я ощутил удар в сердце, оно замерло, потом бешено заколотилось, всё куда-то полетело, закружилась голова. Когда справился с этим, её уже не было рядом. Но я увидел издали сияние её пышных волос. И направился прямо к ней. Я ощутил непонятную робость перед женщиной. Во рту всё пересохло. С трудом преодолев себя, я робко взял её за руку.

– Извините, у меня к вам очень важное и неотложное дело. Вы помните, мы встречались… у Марии?

– У Марии? – Она явно не помнила и от этого чувствовала неловкость. – Очень важное дело? – был шутливый вопрос.

– Непременно, важное и не терпящее отлагательства, – отвечал я серьёзно. – Пойдёмте со мной.

Я заметил спутника и несколько смутился.

– Прошу прощения. Разрешите мне забрать вашу спутницу на несколько минут.

– Мы уже переговорили с Серёжей об интересующих нас вопросах. И я могу уделить вам немного внимания.

Она сделала Серёже прощальный жест рукой. Серёжа хотел возразить, открыл рот, но поглядел на мои широкие плечи и так и остался стоять с открытым ртом. Героем он не был.

Мы прошли в зрительный зал. Я предложил ей сесть на свободное место рядом. Открывшийся занавес и конец антракта избавили от дальнейших объяснений. Да я и не знал, что скажу ей в следующую минуту.

– Отложим разговор до окончания оперы, – сказал я шёпотом.

Она, молча и не глядя, кивнула.

Потом мы долго ходили по улицам Москвы. Обсуждали артистов, говорили о жизни. Я смотрел на незнакомую, случайно встреченную женщину, и в душе рождалось тепло. Общение с этой женщиной тревожило, обещало неизведанное раньше удовольствие. Было уже поздно. «Юля, наверное, волнуется. Надо быть решительнее», – подумал я, остановился и внезапно спросил:

– Мы разговариваем, а я не знаю, как тебя звать.

Этот резкий переход на «ты» неуловимо снял барьер, как будто мы были знакомы раньше.

– Людмила. А вообще-то все друзья и подруги зовут меня Люськой.

– Михаил. Мне очень приятно наше знакомство.

Люськины глаза светились всё тем же светом и искрились смехом, как и в первый момент встречи. Но постепенно сомнение и смех исчезли из её глаз. Я пристально и серьёзно поглядел на неё. Она была прекрасна; тёплый румянец щёк, глубокие, ставшие тёмными, распахнутые глаза, длинные золотистые кудрявые волосы. Но не это было главным. От неё шло душевное тепло, она была притягательна. Я не мог больше сдерживаться и обнял её. Она смотрела не мигая, как загипнотизированная моим пристальным взглядом. На дне её непостижимых глаз я видел мерцающие искры.

Всё было волшебно. Я хотел поцеловать её так нежно, чтобы завтра утром, проснувшись, она ощутила на губах эту мою нежность, бережное прикосновение. Но вышло иначе. Приподняв её лицо, я ощутил бешеное желание. Я отдал его своим горячим требовательным губам. Услышал тихий стон, отозвавшийся сладким эхом в сердце, невольно прижал её сильнее. Её взгляд стал серьёзным и вопросительным. «Остановись», – приказал я себе. Отступил на шаг и виновато улыбнулся.

– Прости меня. Я хотел этого с первого мгновения.

– Я чувствовала, что это произойдёт, – сказала она и мило улыбнулась. – Я не сержусь.

– Мы обязательно продолжим наше знакомство, – я протяжно вздохнул. – А сейчас уже поздно.

Я остановил такси. В машине мы не разговаривали. Людмила была смущена. Когда мы остановились около подъезда, я открыл дверцу машины, помог ей выйти и сказал:

– Как жаль, что вечер кончился. Время, как назло, идёт очень быстро. Завтра утром на работу. Прошу тебя, дай мне адрес и, если есть, телефон. Я не хочу тебя потерять.