Страница 53 из 128
- Почему поздно приехал? - спросил исправника Никифоров.
- Дела были, - отвечал тот, принимаясь за уху. - Недоимщики задержали. Беда с ними. Да и помещики тоже хороши! Распустили крестьян своих.
- А много в уезде имений? - полюбопытствовал Ушаков.
- Имений-то много, да что толку! Почти все они заложены и перезаложены. Многие управляются старостами, сами дворяне живут в городах.
- Это верно, - подтвердил Никифоров, - не хотят дворяне в деревнях своих жить. В города их тянет.
Когда обед подошел к концу, отцы города изъявили желание проводить Ушакова до гостиницы.
У гостиного двора стояла рессорная тележка с впряженной в нее парой тяжелых крестьянских лошадей. На скамье у ворот сидели, беседуя, Федор и чернобородый мужик в высоком картузе, какие обычно носили богатые крестьяне. Увидев приближавшихся господ, чернобородый вскочил, рванулся им навстречу и низко склонился перед Ушаковым, выделявшимся от прочих своим адмиральским одеянием:
- Здравия желаю, батюшка!
Федор, подойдя, доложил:
- Это Филипп, староста наш. За нами приехал.
- Все ли сделано, как я просил? - обратился Ушаков к старосте.
- Все, батюшка, как есть, все. Пожалуйте, батюшка!..
- Что ж, господа, поеду к себе, - сказал Ушаков своим спутникам. Спасибо за угощение.
- С Богом, ваше высокопревосходительство! - отвечали провожавшие. Не забывайте нас, наведывайте.
Попрощавшись с ними, Ушаков уселся на тележку, и староста направил лошадей на дорогу, что вела к Мокше. Федор поехал на крестьянской телеге, куда были сложены сундуки адмирала.
Берег Мокши подходил к самому Темникову. В том месте, где стоял из бревен и досок мост, река была неширокой, с песчаными отмелями.
С моста были хорошо видны как Алексеевка, прижавшаяся к лесной опушке, так и островок строений Санаксарской обители. Не узнать стало монастыря. Когда Ушаков бывал здесь в последний раз, над берегом теснились деревянные строения, а сейчас все из камня, ограда тоже каменная, на куполах церквей кресты позолоченные... А вот Алексеевка совсем не изменилась. Стоит, как стояла, ничего нового в ней не прибавилось. Избы крестьянские и сам барский дом, выстроенный фасадом к Мокше, оставались такими же, какими запомнились Ушакову с того времени, когда подростком уезжал отсюда в Морской корпус на учебу.
Ушаковы происходили не из знатного рода. Жили в Романовском уезде, что в Ярославской провинции. Поместье крохотное - крепостных за ними было всего-то двадцать душ.
Однажды дед Игнат прослышал, что далеко за Рязанщиной, там, где течет река Мокша, есть свободные земли. Дед решил попытать счастья и двинулся в трудную дорогу, взяв с собой сына Ивана. Так он оказался в Темникове.
Мокша деду понравилась. Он не стал возвращаться обратно, а позвал сюда и сына Федора, отца будущего адмирала. Федор имел чин коллежского регистратора и довольно быстро нашел себе службу в Темникове. Он оставался на службе до тех пор, пока не стал владельцем Алексеевки. Что же касается брата его Ивана, то тот после смерти Игната ушел в Санаксарскую обитель, где вместе с монашеским саном принял имя Федора и вскоре стал ее настоятелем.
Много в Мокше воды утекло с тех пор. Уже нет в живых ни деда, ни его сыновей. Никого не осталось. Только дом от них остался да деревенька Алексеевка, перешедшая в наследство ему, Федору Федоровичу Ушакову внуку, сыну и племяннику тех, кто пустил здесь корни ушаковского рода.
- В доме живет кто-нибудь? - спросил Ушаков старосту.
- Кроме дворовых, никого...
У барского дома Ушакова встречала большая толпа. Вся Алексеевка собралась - мужики, бабы, ребятишки. Чуть в сторонке, выделяясь от прочих одеждами, стояли два монаха. При появлении барина мужики, обнажив головы, опустились на колени. Монахи поднесли барину хлеб-соль.
- Игумен наш, - оказали они, - шлет тебе, батюшка, свое благословение и будет рад видеть в своей обители.
Ушаков поблагодарил их за хлеб-соль и пообещал быть в монастыре, как только позволит время. Потом обратился к своим крестьянам:
- Здравствуйте, дети мои!
- Здравия желаем, отец наш!..
- Что ж вы на колени-то?.. - сказал Ушаков. - Я не царь какой.
Мужики поднялись и, смелея, стали обступать его со всех сторон.
- Тише вы, - закричал на них староста, - барин устал, барину с дороги отдохнуть надобно. - И к Ушакову: - Проходите в дом, батюшка. С ними успеется.
Ушаков и в самом деле чувствовал себя усталым, ему было сейчас не до разговоров.
- Потом, дети мои, потом. Мы еще успеем обо всем поговорить, - сказал он и в сопровождении старосты последовал в дом.
3
В Санаксарский монастырь Ушаков пошел ранним утром, едва взошло солнце. Федор был немало удивлен, когда, собираясь в путь, Ушаков потребовал одеть его в адмиральский мундир и предупредил, что пойдет в монастырь один, без сопровождения.
- А я как же? - опросил слуга.
- Дома побудешь.
Ушаков шагал по дороге с ощущением неосознанной радости, словно там, в монастыре, его ожидало что-то необыкновенное, торжественно-праздничное. В монастыре была могила дяди Ивана. Он шел поклониться его праху.
Он любил дядю. Помнил, как тот говаривал:
- Справедливость - суть человеческого бытия, все мы должны содержать оную в сердце своем.
А благословляя его, Ушакова, в Морской корпус, сказал полушутя-полусерьезно:
- Езжай и не оглядывайся, если вздумаешь вернуться, то возвращайся лучше адмиралом.
Ушаков исполнил его завещание, вернулся адмиралом. Только дядя в адмиральском мундире его уже не увидит...
Дорога в монастырь шла лесом. Слева бор стоял сплошной стеной, на правой же стороне он сужался местами до узкой полосы, начинал просвечивать. В просветах угадывались лежавшие сразу под кручей пойменные луга, залитые молочным светом.
Ушаков шагал медленно, наслаждаясь смолистым лесным духом, любуясь стройными стволами огромных сосен. Лес был настолько высок и плотен, что солнечные лучи, застряв в зеленой хвое сосновых шапок, не доходили до земли, подернутой утренней сыростью. И все же, несмотря на то что солнце не могло пробиться к дороге, к замшелым подножьям сосен-великанов и робким кустарникам, жавшимся на обочинах, в лесу не было сумрака, он весь светился тем утренним светом, который после восхода солнца еще не успевает стать резким, "огрубиться", - воистину святым светом, тем светом, который пробуждает в лесных птицах желание петь. И они сейчас пели. Слушая их голоса, глядя на красоту, его окружавшую, Ушаков чувствовал, как сердце его таяло от тихой радости. Боже, как же хорошо в лесу!