Страница 109 из 128
- Надо бы Чичагову на Березине центральный пункт занять, выслать для открытия неприятеля вверх и вниз по реке отряды, тогда бы все иначе получилось, не ушел бы от нас Наполеон. А теперь ищи ветра в поле.
- Не один Чичагов виноват, - сказал майор. - Граф Витгенштейн тоже виноват, тоже зазевался, проторчал в стороне, вместо того чтобы по неприятелю с фланга ударить.
- Довольно, господа, - подал голос третий участник беседы, молчавший до этого. - Какой толк теперь говорить об этом? Неприятель прогнан, и на том слава Богу. Наполеону все равно далеко не уйти: не здесь, так в другом месте наступит ему конец.
- Правильно, конечно, конец ему будет, а все же жаль, что из пределов своих упустили. Лучше бы тут его прикончить, на земле русской.
- На земле нашей и без того хватает костей вражеских.
- Вражеских, да не таких. С татарского нашествия более опасного противника на нашей земле, пожалуй, еще не бывало.
Арапову тоже захотелось подать голос, но вместо слов из уст его вырвался стон. Сидевшие у печки тотчас прекратили разговор, обратив лица в его сторону. Подождав немного и услышав повторный стон, майор подошел к нарам и склонился над ним, спрашивая, не помочь ли ему чем. Арапов глазами показал на кувшин с водой, стоявший на подоконнике. Майор налил из кувшина полстакана, позвал товарищей, чтобы помогли приподнять с подушкой голову раненому, и поднес стакан к губам Арапова. Арапов сделал глоток, отдохнул немного, потом потянулся губами к стакану еще и так выпил всю воду.
- Спасибо, - сказал он, приняв прежнее положение. После того как пришел в сознание, это было первое слово, которое ему удалось вымолвить.
Несколько глотков воды оживили его. Ему показалось даже, что он уже может не только говорить, но и подняться, сесть.
Ходячие больные, давшие ему попить, все еще стояли у изголовья, словно ожидали от него еще какой-то просьбы. Его пробуждение, видимо, их очень поразило, и они не могли решить, как с ним быть.
Вошел лекарь - седенький, пухленький, какой-то домашне приятный. Посмотрев на Арапова, на его открытые глаза, обрадовался:
- Проснулись, боженька мой? Славно, славно! А мы уж совсем было приуныли. Шутка ли, шесть дней без памяти! Много крови потеряли, оттого и без памяти находились, боженька вы мой.
Он положил ему на лоб свою мягкую прохладную ладонь, подержал немного, потом пощупал пульс и остался доволен:
- Теперь на лад пойдет, боженька мой, на лад!
Через час он принес куриного бульона, сам стал кормить его из ложечки.
- Это, боженька мой, я ради знакомства стараюсь, - говорил он шутливо. - Завтра с ложкой я уже не приду, завтра сами кушать будете, без моей помощи.
Арапов слушал его приятный голосок, ел и радовался: очень повезло ему, что попал к такому милому доктору! Да и соседи по лазарету попались тоже очень славные. Хорошо!
На другой день Арапову и в самом деле стало лучше, и он даже сумел без посторонней помощи повернуться на бок, а потом и на живот. Лекарю, однако, это не понравилось.
- Лежите спокойно, - предупредил он, - у вас все-таки две раны. Будете напрягаться - не скоро зарастут.
- Две раны? - не поверил Арапов. - Я думал, одна.
- Свежая одна, но у вас и старая открылась. А это, боженька мой, весьма серьезно. - Лекарь, утешая, погладил ему руку. - Просто не знаю, как с вами быть... Надобно бы вам в Россию, в госпиталь настоящий, да рискованно в таком состоянии отправлять. Боюсь, не выдержите, боженька мой.
Дни проходили за днями. Арапов много спал, не отказывался от еды, но силы восстанавливались медленно, раны не закрывались. Между тем майор, раненный в голову, и два его товарища, имевшие легкие ранения, выздоровели и уехали в свои полки. Их места в лазарете заняли другие. Один из новых больных, с неприятельской пулей, угодившей ему в бедро, к счастью, в мягкое место, сделался лекарю добровольным помощником в уходе за тяжелоранеными. Это был капитан Березовский, служивший до ранения у генерала Ермолова, красавец и балагур. Он много знал забавных историй и мог рассказывать ночи напролет. Арапова его истории не трогали, пролетали как-то мимо ушей, но один рассказ запомнился. Рассказ этот касался адмирала Чичагова, которого капитан считал главным виновником благополучной переправы Наполеона через Березину.
- Значит, так, - рассказывал капитан, выдвинувшись со стулом на середину помещения, чтобы его могли лучше видеть, - повел наш адмирал армию свою в Игумен, видит: нет там Наполеона. Почесал затылок и повернул обратно. Только тронулись в путь, как вдруг появились французы. Что делать? Растерялся наш адмирал. Растерялся и говорит своему начальнику штаба: "Иван Васильевич, не умею я в сражениях распоряжаться войсками, не научился еще, прими команду и сам атакуй неприятеля". А Иван Васильевич разумел в таком деле не больше своего начальника. Однако виду не подал, принял команду и атаковал. Но так атаковал, что будто лицом в грязь шлепнулся. Опрокинули его французы, пришлось нашим улепетывать. В том деле адмирал наш серебряный сервиз потерял и теперь, говорят, оловянным блюдом пользуется. Дорого обошлось ему боевое крещение.
Капитан захохотал, но, кроме него, никто больше не засмеялся. Слушатели промолчали.
- Не смешно? А я думал, животы от смеха надорвете. - На лицо капитана неожиданно легла тень разочарованности. - Собственно, вы правы. Тут не до смеха. Тут плакать надо. - И, посидев молча, повеселел снова: - А все же, господа, я верю в справедливость, верю, что придет время, когда не будет хода в верхи всяким бездарностям, а будет в России торжество истинных талантов.
Кто-то из больных шумно, многозначительно вздохнул: мол, когда-то еще будет!.. Кроме этого вздоха, в ответ ничего более не последовало.
Капитан Березовский оказался родом из той же губернии, что и Арапов, - Пензенской. Это обстоятельство их быстро сблизило. Капитан стал ему вроде няньки, жалел его. Однажды кто-то принес ему два лимона, он не стал их есть, а отдал Арапову.
- Тебе, землячок, - говорил он, - чтобы выздороветь, не лекарства нужны, тебе наших щей пензенских, горячих, да мяса, да молока вволю, да меду!.. На здешней похлебке кровицы себе не прибавишь. Выбираться отсюда надо.