Остров бесконечной любви

Сесилия покосилась на подругу:

– Думаешь, дом в Майами – тоже такой?

– Ну конечно нет! – горячо возразила Гея.

– Тогда почему ты не хочешь о нем рассказать?

– Я же говорила: эти дома-призраки несут в себе частички души города. Дома бывают темные и светлые. И я не хочу знать, из каких – этот дом. Так, на всякий случай.

– Мне очень не хватает твоего рассказа про вторую встречу с домом, – пожаловалась Сесилия без надежды на удачу.

– Он был на пляже.

– Здесь?! – вскрикнула журналистка.

– Нет, на маленьком пляже в Хэммок-парке, рядом с Олд-Катлер-роуд. Бывала там?

– По правде сказать, я мало куда хожу, – призналась Сесилия смущенно. – В Майами мало чего интересного.

Теперь уже Гея взглянула на подругу с любопытством, но вслух ничего не добавила.

– И что там было? – подначила Сесилия.

– Однажды вечером я пошла в бар рядом с этим пляжем. Мне нравится, когда я ем, смотреть на море. Поужинав, я решила немного пройтись по парку и долго там наблюдала за самкой опоссума с детенышем. Звери спустились с пальмы и уже уходили в лес, когда мать вдруг остановилась, задрала хвост и быстро утащила детеныша в заросли. Поначалу я не поняла, что их так напугало. Был там всего один дом неподалеку, да и тот выглядел нежилым. Прибрежные заросли его укрывали, так что я не очень хорошо рассмотрела этот дом, пока не оказалась рядом. И тогда дверь открылась, и я увидела женщину в старинной одежде.

– В длинном платье? – перебила Сесилия, которой на ум пришли дамы-привидения из книжек.

– Нет, ничего подобного. Там стояла женщина в цветастом платье, как носили годах в сороковых-пятидесятых. Сеньора приветливо мне улыбнулась. А следом за ней показался старик – тот не обратил на меня никакого внимания. У него в руке была пустая птичья клетка на крючке. Я подошла еще ближе и разглядела второй этаж, с балконом. Вот тогда-то я и узнала этот дом – тот самый, который я прежде видела рядом с моим.

– А женщина с тобой заговорила?

– Кажется, она хотела что-то сказать, но я не стала дожидаться. Я убежала.

– Могу я написать об этом в статье?

– Нет.

– Но это ведь новая подробность. В опубликованной статье об этом случае не упоминалось.

– Потому что он произошел позже.

– У меня есть только твое свидетельство, и при этом я не могу опубликовать ничего из твоего рассказа.

Гея грызла ноготь.

– Поспрашивай в баре рядом с тем пляжем. Может быть, там что-то видели.

Сесилия покачала головой:

– Боюсь, лучшего свидетеля мне не найти.

– Знаешь «Атлантиду»?

– Книжный магазин в Корал-Гейблс?

– Его хозяйка – моя подруга, она может тебе кое-что подсказать. Ее зовут Ли́са.

– Она тоже видела дом?

– Нет, но она знает людей, которые его видели.

На песок спускалась темнота, Гея давно ушла, а Сесилия все сидела и слушала музыку из открытых кафе за спиной. Отчего-то рассказ о втором появлении дома нагнал на нее тоску. Почему Гея не сходила на пляж с кем-нибудь из знакомых? Может быть, потому, что жила так же одиноко, как и сама Сесилия?

Взгляд ее скользил по волнам, море с приближением ночи становилось все спокойнее. Сесилия раздумывала, как сложилась бы ее жизнь, если бы родители подарили ей братика. Гораздо раньше, чем девушка задумалась об отъезде, папа и несколько месяцев спустя мама умерли, оставив дочку на произвол судьбы в детском доме, а потом она решила убежать – в те дни, когда тысячи людей бросались в воду с криками «свобода, свобода!», точно обезумевшее стадо.

Пресытившись одиночеством, Сесилия подобрала полотенце и сложила в сумку. Сначала надо принять душ, а потом – в бар! Люди шли веселиться, встречались с друзьями, разбивались на парочки, а ее жизнь казалась сплошной рутиной… если можно так назвать две беседы с одной и той же старушкой. Однако других планов на вечер у девушки не было. Сесилии потребовалось всего полчаса на дорогу домой и еще полчаса, чтобы поесть и одеться.

Когда Сесилия вошла, бар уже был заполнен полуночниками и табачным дымом – то было удушающее, по-настоящему ядовитое облако. Девушка едва могла дышать в этой атмосфере, она как будто очутилась на пороге онкологической клиники. Пришлось несколько раз чихнуть, и только тогда ее легкие приспособились к концентрации яда.

«Человек – это существо, которое адаптируется к любому дерьму, – подумала Сесилия. – Вот почему он выживает во всех катастрофах, которые сам же и устраивает».

Посетители, зачарованные голосом певца, столпились на площадке. Возле барной стойки двое влюбленных наслаждались друг другом в замогильном полумраке. И больше за столиками никого не было.

Сесилия села подальше от парочки. Официант долго не подходил – возможно, тоже убежал на площадку колыхаться под семидесятилетнее болеро: «Как тяжка мне измена твоя, как мне горько рыдать без тебя. Все, что ты принесла мне, – это черные слезы, черные слезы. И черна жизнь моя…» И вдруг жалостливый характер песни изменился и она превратилась в игривую румбу: «Ты бросаешь меня, я страдать не хочу, я с тобой остаюсь, королева, хоть жизнью плачу…» Танцующие разомкнули объятия, чтобы сладостно всколыхнуть плечами и бедрами, скинуть с себя мрачное настроение болеро. «Вот такой мы народ, – подумала Сесилия, – ищем наслаждения даже в трагедии».

– Эта песня у меня всегда была одной из самых любимых, – произнес голос за спиной у Сесилии.

Девушка вздрогнула от неожиданности и, обернувшись, увидела старушку, которая проникла в бар каким-то волшебным образом.

– А еще это была любимая песня моей матери, – добавила Амалия. – Всякий раз, как слышу песню, вспоминаю маму.

Сесилия пристальней всмотрелась в ее лицо. Должно быть, это темнота раньше вводила ее в заблуждение: ее собеседнице можно было дать от силы пятьдесят.

– Вы мне так и не рассказали, что случилось с Куй-фа, когда ее муж уехал на Кубу, и что сталось с той полубезумной девочкой.

– Какой девочкой?

– Той, у которой были видения… Которой чудилось, что она видит домового.

– Анхела не была безумна, – заверила женщина. – Видения – еще не повод объявлять человека сбрендившим. Тебе это должно быть известно, как никому другому.

– Почему?

– Ты считаешь свою бабушку безумной?

– А кто вам сказал, что у нее были видения?

– Ты и сказала.

Сесилия была уверена, что ни словом не обмолвилась об экстрасенсорных способностях своей бабушки. Или все-таки упоминала об этом в первый вечер? Тогда она была как в бреду…

– Я просто хотела узнать, чем закончилась та история. – Сесилия решила не обращать внимания на эту обмолвку. – Но я до сих пор не понимаю, какая связь между китайской семьей и испанской духовидицей.

– Это потому, что не хватает третьей части, – объявила Амалия.

Черные слезы

По обочинам дороги, ведущей к усадьбе, росли деревья. Апельсины с лимонами наполняли ветер запахами. Спелые гуайявы падали и разбивались о землю, не дожидаясь, пока их сорвут с ветки.

Хотя дождь лил не переставая, Каридад глазела по сторонам со смесью любопытства и восхищения. Она вместе с другими рабами проехала от Хагуэй-Гранде до этих мест. Однако девочка плакала не оттого, что рассталась с бывшим хозяином, а оттого, что там, на плантации, остался прах ее матери.

Несколько белых мужчин похитили Дайо – так ее называли среди своих, – когда она еще жила на своем далеком диком побережье Ифé, в местности, которую белые называли Африкой. Вот почему Каридад так и не узнала, кто ее отец, – этого не знала сама Дайо. Во время путешествия по Кубе она служила женой сразу троим похитителям. Потом ее продали хозяину плантации на острове, и там она произвела на свет странное создание с кожей млечного оттенка.

Вскоре после родов Дайо была крещена Дамианой. Много лет спустя она объяснила дочери, что ее настоящее имя означает «Грядущее счастье» – именно так восприняли девочку ее родители, как великую удачу после долгих молитв Ошун Фумике – той, что дарит детей бесплодным женщинам. Дамиане хотелось и дочку назвать африканским именем, которое напоминало бы о родном племени, но хозяева не разрешили. И все равно девочка отличалась такой необычной красотой, что мать решила втайне назвать ее Камария, то есть «Как луна» – она была такая же сияющая. Но этим именем мать называла дочь, только когда они были наедине. Для хозяев девочка по-прежнему прозывалась Каридад.