Страница 16 из 20
– Тем не менее – я не думаю, что она настолько моложе вас, мэм, – удивился он.
– Осторожнее, капитан! – предупредила я. – Женский возраст – опасная тема. Тем не менее, для своих лет я взрослая. Как и вы – для своих.
– В каком смысле – взрослая? – спросил он.
– В смысле жизненного опыта, капитан Бёрк, – ответила я. – Может, оттого мы с вами потому и способны так глубоко понять Шекспира, что пережили достаточно, чтобы до конца оценить правду и мудрость его слов.
– В моем случае неплохим учителем правды стала война, насчет мудрости не уверен, – ответил он. – Но как случилось, что молодая женщина вашего воспитания, а оно очевидно, уже успела познать жизнь?
– Капитан, нам не суждено знать друг друга долго, поэтому не думаю, чтобы моя личная история была так уж важна для вас, – ответила я.
– Она уже важна для меня, мисс Додд – сказал он. – И вы это знаете.
Я все еще смотрела на горизонт, но чувствовала на себе взгляд темных глаз капитана. Я быстро задышала, точно не могла набрать в легкие достаточно воздуха.
– Уже поздно, капитан, – лишь и смогла выдавить я. – Может, прогуляемся в следующий раз? – Он отнял руку, и мне почудилось, что от меня оторвали кусок плоти, до самой кости.
Свеча догорает, дорогая Гортензия, и я должна отложить перо.
Засим остаюсь,
твоя любящая сестра,
21 апреля 1875
Наконец мы в пути. Мы едем в фургонах, запряженных мулами, в сопровождении щеголеватых всадников, во главе которых на резвой белой кобыле, с безупречной грацией кавалериста скачет капитан Джон Бёрк. В том, что армия выделила нам такую охрану, как сей отважный усмиритель краснокожих, я вижу истинную и несомненную заботу правительства о нашей безопасности.
Некоторые обитатели форта вышли проводить нашу процессию к воротам – среди них была и хорошенькая невеста капитана, мисс Лидия Брэдли, одетая в красивое весеннее платье бледно-лилового цвета и шляпку в тон (что показательно, без перьев) – она улыбалась своему капитану и махала ему белым платочком. Он галантно приподнял шляпу. Как же я завидую им, их будущей жизни… Какой же бесцветной кажусь я на ее фоне…
Мы выехали за ворота, миновали окрестности форта и – вот она, прерия, во всей своей красе. Тут дорога заканчивается – сначала от нее остаются лишь две колеи, потом исчезают и они. Едем жестко, сами фургоны какие-то нарочито неудобные. В полу широкие щели, и внутри постоянно стоит пыльное облако. Бедная Марта беспрестанно чихает с тех пор, как мы тронулись. А ведь осталось еще две недели до места назначения – так что бедняжке предстоит изматывающая дорога…
21 апреля 1875 года
Сегодня чудесный весенний денек – мы радуемся ему тем больше, что путь наш уныл. Я решила ехать на телеге с нашим погонщиком, грубоватым молодым человеком по имени Джимми. Ехать на открытом воздухе куда приятнее, нежели задыхаться в пыли в фургоне, к тому же я могу наслаждаться природой и весенними запахами.
Помимо превосходного вида, еще одним преимуществом езды на повозке стала возможность поболтать с Джимми, который охотно рассказывал мне о местах, которые мы проезжали. Хоть он и грубиян, но знает очень много и, полагаю, втайне наслаждается женским обществом.
В первый день пути окрестности являли собой унылую равнину безо всякой примечательной растительности, но сегодня пейзаж сделался живописнее – пологие холмы перемежались речками и протоками.
Весна выдалась дождливой, и трава была того чудного зеленого цвета, какая, по рассказам моей матери, росла в Шотландии в ее детстве; дикие цветы прерий только-только расцветали, птицы заливались, луговые жаворонки приветствовали нас радостными трелями. В каждой заполненной водой канаве, на каждой залитой равнине плескались дикие гуси и утки. Хелен Флайт пришла в восторг от такого птичьего изобилия и то и дело просит капитана задержаться, чтобы ей можно было подстрелить какую-нибудь – чтобы зарисовать, а потом ловко и умело снять шкурку для коллекции.
Капитан, сам отличный охотник, получает такое искреннее удовольствие, наблюдая, как ловко управляется с дробовиком мисс Флайт, что не возражает против частых остановок. Джимми-погонщик мулов, мой новый друг, тоже восхищен ловкостью Хелен и не упускает возможности остановить фургоны, чтобы полюбоваться меткостью нашей охотницы.
И она спрыгивает на землю, уверенная, деловитая; ее ноги твердо упираются в землю, слегка расставлены, носки врозь. Хелен заряжает дробовик с дула. Хотя погода теплеет с каждым днем, мисс Флайт не снимает костюма и особенно со спины больше смахивает на мужчину, нежели на женщину. Из фляги, которая хранится в кармане куртки, она насыпает порох в ствол, пропихивая его хлопчатым пыжом из старой нижней юбки. После чего делает блестящий выстрел – и затыкает дуло картонным пыжом. К чести мисс Флайт, она бьет только птицу на лету – считая, что иное «неспортивно».
Это относится не только к коллекционным образцам – она постоянно пополняет наши запасы разнообразной водоплавающей и прочей пернатой дичью – мы то и дело вспугиваем птиц в зарослях ирги или в заболоченных канавах. Утки, гуси, куропатки, бекасы и ржанки – свежатина вносила весьма приятное разнообразие в наш скудный армейский рацион.
Всего за два дня пути от Форта-Ларами мы заметили оленей, лосей, антилоп и небольшое стадо жирующих на траве бизонов, и, хотя капитан запретил солдатам охотиться, чтобы не привлечь выстрелами внимание враждебных индейцев, мяса у нас было достаточно.
Из-за весеннего половодья мы стараемся ехать по возвышенностям, хотя иногда приходится спускаться, чтобы переправиться через речки и протоки. Мулам, которые вовсе не в восторге от того, что приходится брести по густой грязи и мочить копыта, это не по нраву. «Старые мулы этого вообще не любят, – учит меня Джимми. – Когда приходится совать ноги в воду. В этом они совсем не как кони. Они до чертей не любят сырости, как старые бабы. Зато вот в остальном – я предпочту старого мула любому коню. Любому!» Странный и грубоватый парень этот Джимми, но, кажется, сердце у него доброе.
Переправляться через заболоченные канавы – значит окунуться в сырость и грязь, причем всем вместе. Уже пару раз за день нам приходилось спешиваться, чтобы облегчить мулам работу, и, подбирая юбки, пересекать вброд реки, отчего ноги промокали до костей.
И вот, однако же, низины – самые красивые места в округе – все живое или обитает по берегам рек, либо приходит напиться с широких безводных срединных равнин.
Ночью мы разбиваем лагерь, стараясь становиться на сухой земле, но как можно ближе к воде. Мулов стреноживают или привязывают на лугу, где роскошная зеленая трава уже выбрасывает сочные побеги. Это очень красиво! Когда-нибудь я вернусь и заберу своих детей, и мы вместе навестим эти чудные места… Поселимся в домике на берегу ручья, чтобы рядом луг, а вокруг него – тополя… Ах, только мечты придают мне сил!
А в реальности нам суждено жить в шалаше. Подумать только! Как кочевники или цыгане! На какую же авантюру мы согласились…
К моему большому огорчению, капитан Бёрк избегает моего взгляда и со дня отъезда из форта мы едва обмолвились парой слов. Я чувствую, что он нарочно избегает меня. Может, потому, что теперь он «на службе», и строгий командир вытеснил в нем галантного и обходительного светского льва. Признаюсь, я предпочитаю последнего.
Сегодня за ужином в палатке, которую наши военные конвоиры упорно называют «полевой кухней», разговор, как все чаще в последнее время, зашел о шайеннах. Капитан нехотя, но все же признался, что племя это принадлежит к очень развитой ветви американских индейцев – это красивые, гордые и независимые люди, которые стараются избегать общения с белыми настолько, насколько это возможно – они не жалуют ни миссионеров, ни коммерсантов и вообще стараются не торговать с бледнолицыми в том объеме, в каком это происходит с другими племенами. Что, по словам капитана, позволило им остаться менее «испорченными», чем другие.