Вся моя жизнь

После этого папа явно ушел в себя, перебивался случайными заработками. Тогда многие голодали, и он в том числе. Какое- то время они с Джошем Логаном, Джимми Стюартом и актером радио Майроном Маккормиком снимали двухкомнатную квартиру в Вест-Сайде. Все четверо питались рисом и яблочным бренди. Кроме них дом населяли проститутки, а двумя этажами ниже размещалась штаб-квартира знаменитого гангстера Леггза Даймонда.

В то время как моя мать – женщина, которой суждено было стать его второй женой, – звалась миссис Брокоу и купалась в роскоши, папа едва удерживался на плаву.

В 1933 году состоялась инаугурация президента Франклина Делано Рузвельта, а спустя год папе впервые улыбнулась удача – он стал играть в бродвейском ревю “Новые лица”, в очень смешном скетче, вместе с Имоджен Кока. Папа получил фантастические отзывы, и его карьера рванула вверх. Примерно тогда же его заметил Леланд Хейуорд, восходящая звезда среди продюсеров, который убедил упрямого Фонду поехать в Голливуд на тысячу долларов в неделю. Перед папой открывалось светлое будущее.

Двумя годами позже, в 1936-м, моя мать отправилась по морю в Европу, прихватив с собой свой “бьюик”. В Лондоне она побывала на съемках фильма, в котором главные роли играли папа и французская актриса Аннабелла; там они с папой и познакомились. Папа к тому моменту стал почти знаменитым – в его послужном списке было уже шесть кинолент и главная роль на Бродвее.

“Я всегда получала тех мужчин, которых хотела”, – сказала однажды мама своей подруге. Мой отец был божественно красив и очаровательно застенчив – она его захотела. Он признавал, что, несмотря на застенчивость, мешавшую ему сделать первый шаг, женщина при желании могла очень легко его соблазнить.

Вернувшись в Нью-Йорк, мои родители обвенчались, а еще через год из этого весьма любопытного и сложного генетического сплава возникла я собственной персоной.

Они были совершенно разными людьми. Он восхищался Рузвельтом и его “Новым курсом”, она тяготела к элите, среди которой было много ее родни и которая с опаской поглядывала на “этого типа из Белого дома”. У него были спартанские вкусы, она предпочитала гламур. Он любил слушать Эллу Фицджеральд и Луи Армстронга в клубах Гринвич-Виллиджа и Гарлема. Ей нравились званые ужины в лучших домах Нью-Йорка. Конечно, союз совершенно разных людей тоже может быть благополучным, но…

Мне всегда было легко смотреть на отца через свою собственную призму. Я похожа на него, я взяла его профессию и многие его отличительные черты – к сожалению, в том числе резкость и манеру замыкаться в себе (с этими свойствами я изо всех сил стараюсь бороться). Но отцовские гены сообщили мне и твердость характера человека со Среднего Запада, уважение к честности, недостаточную самооценку, неприятие хвастовства и хамства. Ему я обязана любовью к земле. Хотя он и вырос в Омахе, невозможно жить в Небраске – по крайней мере, в ту эпоху было невозможно – и не любить землю. Средний Запад – это наш сельскохозяйственный пояс, его экономика привязана к бескрайним, как колеблемый ветром океан, лугам на Великих равнинах. Думаю, такое фермерское отношение к жизни папа пронес через всю жизнь до своего смертного часа, а я, как и мои дети, унаследовала это от него.

Меня никогда не интересовало, какие черты я получила от матери: отчасти – из-за сходства с отцом, а отчасти – потому что я старалась дистанцироваться от нее. Но оказалось, что у меня есть и ее качества, которыми я горжусь. Моя потребность быть рядом с людьми и заботиться о них – как и любовь к хорошим вечеринкам – возникла на почве отцовского кальвинизма, замешанного на материнских генах. Щедрость и умение организовать грандиозный домашний прием – это у меня от нее.

В идеальном мире следовало бы учить людей родительству на специальных курсах. Хотела бы я записаться на такой курс. Обязаны же мы пройти школу вождения или пилотирования, прежде чем сесть за руль машины или штурвал самолета. Разумно ли затевать самое сложное и важное дело в жизни, пока мы не докажем свою готовность к нему хотя бы на элементарном уровне? Я многое узнала, прежде чем смогла простить моим родителям их слабость. Надеюсь, и мои дети простят меня.

Но простить, не отдавая себе отчета в том, зачем это надо, равносильно тому, чтобы зашить рану и не извлечь пулю. Нельзя простить, не заглянув в темные уголки детства и не пережив заново не распознанные с той поры ощущения, не назвав их своими именами и не отделавшись от них. Такое путешествие в прошлое требует мужества. Лучше, если вас будет направлять умный и чуткий психолог.

Психолог Алис Миллер в книге “Как сломать стену молчания” пишет: “Эмоциональный подход к пониманию правды – необходимая предпосылка для исцеления”. Лишь тогда становится ясно, что дело было вовсе не в нас. Возможно, родители бывали жестоки или невнимательны к нам, но не потому, что мы не были достойны любви. Просто они не умели по-другому или у них были психологические проблемы.

Конечно, бывают счастливчики, выросшие в семьях, где родители любили и уважали друг друга, где воспитание детей считалось общим делом, а не обязанностью одной только матери, где быть мужчиной – значило любить детей и заботиться о них, где дети видели, что родители улаживают конфликты вежливо и с любовью, где родители, коли уж оказывались с детьми, то всецело отдавали им себя.

Глава 3

Леди Джейн

В детских играх-мечтах я бывала рыцарем и кавалером, только не дамой – продавцом индульгенций, истцом, в выигрыше или в проигрыше, но не той, кого добиваются.

Хорошо, что я родилась в самый короткий день года – день зимнего солнцестояния. Это дает мне чувство причастности к первичной энергии Стоунхенджа и Мачу-Пикчу, поскольку и кельты, и инки почитали и отмечали этот день. Нравится мне и то, что я могу оглянуться из своей эпохи на те времена, когда не было пластика, смога, разросшихся пригородов и ресторанов фастфуда. Не было даже телевидения! Я рада, что мне довелось лично ощутить, каково это – жить на планете, население которой намного меньше, чем в нынешние дни. Если точнее, на четыре миллиарда меньше. Четыре миллиарда – это, скажу я вам, колоссальная разница. Хотя бы по этой причине жизнь тогда была совсем другой, в одном только Лос-Анджелесе, где я родилась, со всеми его пригородами проживало на семь миллионов человек меньше. Было просторнее, людей с их характерами, дома и машины разделяли бо́льшие расстояния, больше было лугов, где девочка могла исследовать природу и слушать птичье пение. Птиц тоже было больше.

В 1938 году, следующем после того, как я родилась, люди оправились и встряхнулись после Великой депрессии. “Новый курс” включал в себя систему социального обеспечения, субсидии фермерам, гарантированную минимальную зарплату и программу жилищного строительства – всё это должно было сгладить социальное неравенство и защитить простых людей от тех, кого Рузвельт в своей произнесенной по этому поводу речи назвал “экономическими роялистами”. В то время как в других частях света поднимал голову фашизм, в США повеяло надеждой.

Когда я родилась, брак моих родителей, вероятно, тоже еще не стал безнадежным. Ближе к родам мама поехала на поезде в Нью-Йорк и зарегистрировалась в роскошной клинике “Докторз Хоспитал”, где болели, рожали и лечились по высшему разряду богатые и знаменитые.

Отец тогда снимался с Бетт Дэвис в “Иезавели”, но, по условиям контракта, имел право улететь в Нью-Йорк, чтобы быть рядом с женой, если роды начнутся во время съемок. Когда подошел срок, Бетт Дэвис пришлось разыгрывать некоторые любовные сцены с ассистентом режиссера по сценарию. Впоследствии она заявила мне с притворным гневом, в своей характерной манере отрывисто пролаяв каждое слово: “Черт возьми, ты увела у меня главного героя!”