Страница 57 из 62
Еще четверо выползли из мрака, шли по двое, цугом, отдыхивая, волокли тяжелые кули.
- Я нести велел! - фальцетом закричал Иванов. - Нести, мать вашу, а не волочь!
Подняли, кряхтя начали укладывать на телегу.
- Рогожей, рогожей накройте! - это уже Кулябка подал голос. И еще один появился - плотный, мощный, медлительный, в цивильном костюме, с преобразившейся внешностью.
- Ананий... - одними губами прошелестел Евдокимов, не веря глазам своим. - Или не он? Да ведь я знаю его, знаю. Матка Бозка...
- Оставьте ваш польский... - зло прошептал Красовский. - Бегать, не дыша, умеете?
- Я... я спортсмен! - обиделся Евдокимов. - Бывало, на даче...
- Побежим за ними, - безапелляционно прошипел Красовский. - Вы понимаете: обнаружат - амба.
- Я понимаю...
Осторожно поначалу, но убыстряя и убыстряя ход, пошла телега. Тащила одна лошадь, это спасало. Если бы их было две... Красовский бежал ходко, не оглядываясь, вдруг Евдокимов прохрипел через силу:
- Осторожно! Экипаж!
Сзади действительно быстро нагонял экипаж, запряженный парой. Спрыгнули на обочину, едва успели: мимо промчались Иванов, Кулябка и Ананий (или как его там следовало называть).
- Они не выпустят этот процесс из-под контроля... - сказал Красовский. - Дай бог, чтобы недалеко...
И снова побежали. Когда на повороте какой-то очередной улицы Евдокимов прислонился к стене дома и, тяжело дыша, просипел:
- Все, больше не могу, умираю, - Красовский поднял его за шиворот и встряхнул:
- Ще Польска не сгинела... Вперед, взвейтесь соколы орлами!
Теперь уже брели, но по лицу Красовского все отчетливее разливалось торжество.
- Они на Щекавицкое. Кладбище, одним словом. Троицу мы опознали, на нее пока плевать. Дождемся, пусть зароют свою тайну, а тогда...
- Я знаю это кладбище, - сказал Евгений Анатольевич. - Я... Я встречался здесь. С мальчиком.
Красовский махнул рукой:
- Не мелите чушь, пошли...
Через несколько минут перелезли через ограду ("Зачем? - подумал Евдокимов. - Она же вся разрушена..."- понял: Красовский ощущает себя победителем и прет напролом), и сквозь кусты и кресты услышали, как шмякает тяжелая земля - видимо, жандармская ватага засыпала могилу...
- Ждем, - приложил палец к губам. - Собери те нервы... - Красовский сам нуждался в помощи - белел на глазах. Наконец стихло, вспыхнул огонек кто-то закуривал, но вот и он погас, послышались неторопливые шаги и смолкли. Подождав немного, переглядываясь, словно пытаясь найти опору друг в друге - ужас обволакивал, как саван, - вышли к свеженабросанной земле. Мгновение стояли молча, не проронив ни слова, опустив головы.
- Что ж... - Евдокимов опустился на колени. - Земля мягкая, разроем... - И принялся яростно копать руками. Напоминал пса в поле, раскапывающего нору. Красовский постоял, посмотрел, смущенно почесал за ухом- а ведь что делать? Другого способа нет. И опустился рядом. Работали слаженно, земля шла легко, вдруг Евдокимов выдернул часть одеяла и отскочил в испуге, стараясь унять трясущиеся руки. - Они, наверное, укрывались этим... - проговорил едва слышно. - Я глазам своим не верю...
- Сейчас поверите... - Красовский рванул, одеяло слетело, открыв два мертвых лица. Справа белел Мищук, страдальческая складка обозначилась у носа, Зинаида выглядела спящей, даже волосы не растрепались.
- Помогите, - просипел Красовский. С трудом вытащили обоих на траву, развернули. Были в своей одежде, без видимых повреждений. Красовский покачал головой. - Ясно... Они отравили их. Закапываем и уходим.
- Вы с ума спрыгнули! - возмутился Евгений Анатольевич. - Немедленно к губернатору, в суд, в газеты! Мы пригвоздим этих мерзавцев к позорному столбу истории!
- А куда пригвоздят нас с вами? - укоризненно-печально взглянул Красовский. - Не рисуйтесь героем, вы не герой, и время теперь не то.
- Оно всегда не то! - кричал Евгений Анатольевич.- Но люди должны оставаться людьми!
- Оставьте... - устало сказал Красовский. - Машина пущена в ход, это государственная машина, и ее не остановит никто! Я убежден, что губернатор в курсе дела, без подробностей, конечно... И верьте мне - Петру Аркадьевичу Столыпину теперь - конец!
- Похоже на то... - убито-обреченно пробормотал Евдокимов. Закапывать будем?
- Помогите...
Опустили с трудом.
- Бросайте землю, - приказал и бросил первый. Закапывали быстро, забрасывали, точнее. Когда все было кончено - накидали веток, травы.
Евдокимов криво улыбнулся.
- Помогаем властям?
- Себе, - бросил Красовский и начал читать молитву...
У ворот Евгений Анатольевич попросил:
- Вы теперь идите, куда вам надобно, увидимся завтра. А я к Бейлису зайду...
- В такое-то время? - изумился.
- Мне надо. Вы ступайте, встретимся вечером.
Когда Красовский удалился, огляделся и направился в глубь кладбища. Чего искал? На этот вопрос не ответил бы, шел просто так, влекомый знакомым, все нарастающим чувством: мальчик. Вот и простые могилы закончились, пошли побогаче, с мраморными надгробиями, художественно оформленными крестами. У одной из таких заметил углубление на краю мраморной плиты, словно земля осела. Опыт уже был и, не думая о целесообразности, даже просто о цели- начал разрывать, срывая ногти, ломая пальцы. Через мгновение показались доски, поразила их свежесть, - они были совсем новые, не кладбищенские. Попытался приподнять - вначале не получилось, потом пошло легче. Наконец вывернул нечто вроде крепко сделанного люка или крышки, сбитой гвоздями. И вдруг показалось: зовет кто-то. Поднял голову: мальчик стоял у соседней могилы, все в том же облике и, видимо, поняв, что Евдокимов видит его,- кивнул. И медленно удалился, исчезая среди могил.
"Это он мне знак подал... - стучало в голове. - Знак..." И зазвучали в меркнущем мозгу Евгения Анатольевича слова немыслимые, невозможные... "Я шел из Предмостной, договорились с Женей Чеберяковым идти в поле, смотреть, как птичек ловят... В училище я решил в тот день не ходить. Когда перешли через мост - там, у часовни, экипаж остановился, закрытый, с черным верхом. Три человека в нем..." Евдокимова уже не удивляла складная речь, она не могла принадлежать мальчику, это кто-то другой рассказывал, но это неважно было... Евгений Анатольевич видел: вот, мальчик остановился у дверей часовни, вот зацокали лошади (запряжены парой, так редко ездят обыкновенные извозчики), и свесился некто улыбчивый: "Ты все отца искал. А он тебя ждет! Мы приятели его, по его просьбе за тобой и приехали, да в Слободке тебя не оказалось - однако, слава богу, и встретились... - поток мутных сбивчивых слов (Они сами боятся, - пронеслось в голове. - Трясутся, а делают...). Мальчик молча сел в экипаж, прорысили по сонным еще, только пробуждающимся кое-где киевским улицам; вот и Лукьяновка, мальчик не спрашивает - где отец, словно бесконечно доверяет тем, кто везет его в небытие. У кладбища притормозили: "Идем", - и здесь пошел послушно, молча, без удивления и вопросов. И вот отверстая могила. "Там твой папка, идем..." Вскрикнул, зажали рот, поволокли. Но не заметили: с другой стороны кладбищенского забора стояли, вдавив лица в щели между досками, мальчик и девочка. То были Женя и Люда Чеберяковы, они ждали своего приятеля с большим нетерпением (накануне Люда весь вечер уговаривала брата взять с собой). То, что теперь увидели, было настолько невероятно и страшно, что Люда проговорила, давясь рыданиями: "Женька! Теперь спасемся, только если замолчим навсегда и никому-никому! Понял?" - "Я завтра к исповеди иду... - отозвался Женя. - На исповеди велят покаяться, то есть правду сказать". - "Ну, и дурак!" отозвалась Люда.
...Поставили у стены. Двое держали, еще один (капли пота перекатывались по лбу, высвечиваясь - отвратительные искорки адова пламени) - вытащил две швайки. Объяснил: "Я, значит, и правой и левой. Как бы два человека кололи. Похоже выйдет..." и начал пороть. Кричать не давали, уже через минуту мальчик только невнятно стонал. Потом смолк и стон... Валялась одежда, ремень, книги.