Страница 22 из 22
– Перестаньте морочить мне голову!
Николай Андреевич продолжил:
– Страх перед свободой – это всего лишь одна из форм осознания ее. Вопрос в том: каким образом бессознательное становится сознательным. Отпустите узду! Дайте волю своей лошади! Пусть она ведет вас сама, куда хочет! Милочка, вам нужно на свежий воздух. Прочь из города.
– Я не могу.
– Ах да, конечно – Паша! Он держит вас здесь в духоте – не дает освободиться. Держит сильнее жизни, даже сильнее смерти. А я знаю, что вам надо.
– Что мне надо?
Николай Андреевич засмеялся, вспомнив что-то.
– Вам будет смешно. По долгу службы мне доводилось бывать в Афганистане. Вот где, доложу я вам, настоящее царство… – Он в затруднении пощелкал пальцами перед собой, будто отпугивал мух. – Царство не мудрости, но царство Смерти и Терпения. На все один ответ – Вечность. Так вот на местном наречии паша означает муха. А там такие мухи – корову убить могут. Смешно?
– Что именно из этого должно быть смешно?
– А что хотите! Выбирайте!
Николай Андреевич вздохнул:
– Ребенок без конца требует, чтобы ему всегда повторяли одну и ту же сказку и всегда точь-в-точь без пропусков. И весь принцип получения удовольствия от сказки для него в том, чтобы сказка повторялась без малейших изменений. Ребенок зорко следит, чтобы этих изменений в сказке не было… Влечение к смерти, к своей смерти, очень уж часто предполагает влечение к смерти чужой. И да… Последнее: будьте уж реалистичны – это не девятнадцатый век, не Достоевский. Наказания не будет!
Дверь тихо закрылась за ним. И сразу же зазвонил телефон.
– Сейчас, сейчас, – сказала себе Ирина, дотягиваясь до мобильника на кресле.
– Иришечка… – Голос хлюпает. Мадам.
«Что там у нее? Разве там, в ее доме, в этом округлом благополучии, может что-нибудь случиться?» – Ирина подумала это почти с досадой.
– Что у тебя такой голос? Простыла? Ты где?
– Иришечка, я на даче, а его там у вас увезли.
– Кого?!
– Стешеньку.
– Куда увезли?
– В морг забрали. Умер он. – Мадам заплакала. Видно, уже давно плакала и слезы стоят у самых глаз. – Убить меня мало. Лучше бы я сама сдохла. На дачу с Женькой завалились. Уговорил меня гад, сволочь. На свежем воздухе я тебя знаешь как… Вот чувствовала: не надо ехать. А Женька улестил. У меня все лицо поплыло. Старухой сделалась сразу. Стешенька мой без меня умер!
– Подожди, подожди. Успокойся.
– Я книжки его целую… – Ирина действительно услышала между всхлипываниями мокрый звук поцелуев. – Стешенька, может, ты меня напоследок увидеть хотел? Проститься. Может, звал. А я с Женькой… Стешенька, родной, солнышко. Никто не знает, из какого дерьма ты меня вытащил. Не побрезговал, к себе принял, – в беспамятстве горя она уже говорила не с ней, не с Ириной, а с покойником. – Взял меня к себе, приютил. Угол грязный снимала у старухи. Старуха на кровати храпит, а я на полу, на матрасике. Всего-то у меня осталась шуба старая, плешивая. Завернусь в шубу, о каше гречневой с маслом вспомню, попукаю, попукаю, поплачу, согреюсь и усну. А ты меня сразу в ванную. Накормил, как королеву. Одел, обул. Что мне теперь без тебя, для чего, зачем? В монастырь уйду.
– В какой монастырь? Ты погоди, успокойся… – не находила слов Ирина. В трубке хлюпает, все слезами залила, не может остановиться.
– Я знаю в какой. Я была в одном. Где монахи поют. Ничего мне теперь не надо. Зачем жить? А Женька хряк, щетина. Я с ним на даче… грех, грех-то какой. А ты, Стешенька, один умирал. Может, ты в последний раз на меня посмотреть хотел. Женька, сволочь, говорит: «Теперь поженимся». Как же! Раскатал губу. Вылетел как пробка. Я плюнуть хотела в морду его поганую, слюны не было. Я Лолитке позвонила. Вовчик говорит: ее на «скорой» увезли к Наталье твоей в больницу. Стешенька, прости меня, прости… Иришечка, девочка моя, приезжай ко мне на дачу. Не могу я…
Отключила мобильник. Вот и нет Стефана Ивановича. Умер.
Ту-ту-ту.
Какой-то голос, где-то на телефонной линии:
– Я не выйду, ты должна прийти ко мне. В мой сад, в утробу, откуда я выглядываю. Где я могу создать в своей голове вселенную, превосходящую реальность.
«Надо же, спутали все линии! Может, из-за пожаров какая-нибудь вышка оплавилась».
Только положила трубку – опять истеричный звонок.
«Надо поставить мелодию. Нет, пусть так и остается».
– Привет, Ириш!
«Женька! Вот уж не ждала. Голос наглый, с ленцой».
– Привет, – сказала Ирина настороженно.
«Не понимаю, что ему могло понадобиться от меня. Про Стефана Ивановича сказать?»
В балконную дверь, сжимаясь, пробивался путаный городской шум. Бегущие мимо шорохи, гудки автомобилей. И тонкий капризный голос ребенка:
– Не пойду! Не хочу-у-у!..
– Я тебе снизу звоню, из скверика. Удивляюсь, честное слово, сколько собак развели. Жрать народу нечего, а собаки, как телята, гуляют.
– Да, – выжидающе согласилась Ирина.
– Жарища чертова. В теньке все лавки заняты. Не собаки, так алкаши или старухи. Злые, хуже собак. Нет того, чтобы молодому мужику место уступить. – Он пытался скрыть свою злость деланным смешком.
– Не хочу. Не пойду-у-у! – прерывал его детский плач.
– А что ты делаешь в скверике? Почему ты там?
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.