Страница 9 из 61
Я где-то слышала, что у поэтов природные финансовые способности, но только немногие из них решаются применить их на практике.
После моего приезда в Нью-Йорк Джимми Вонг звонил мне почти каждую неделю и приглашал в ресторан. Он располнел, слегка облысел и всегда выглядел озабоченным, как и полагается преуспевающему адвокату. После развода он так и не женился и по-прежнему любил холодное пиво и горячих девочек. Но чем чаще он менял партнерш, тем острее ощущал собственное одиночество.
Однажды он сказал, что я — самый лучший сотрапезник. Ему не удавалось скрыть досаду и разочарование, если я не могла отужинать или отобедать с ним хотя бы раз в две недели. Но через секунду он переставал сердиться.
Нашу дружбу можно было назвать почти безупречной. Нас связывали взаимная симпатия и забота, мы никогда не ссорились, и особой любви между нами тоже не было. Мы не испытывали друг к другу ничего похожего на плотское влечение или страсть и потому открыто обсуждали свою интимную жизнь.
На этот раз мы выбрали шанхайский ресторанчик на Мотт-стрит в Чайнатауне под названием «Лао Чжэн Син». Там можно было отведать блюда настоящей шанхайской кухни.
При встрече вечно озабоченное лицо Джимми расплылось в радостной улыбке. Он широко раскинул руки и крепко обнял меня.
— Знаешь! — воскликнул он, оглядывая меня с головы до ног. — Мне даже не верится, что мы дружим уже целую вечность!
На мне был белый свитер из ангорской шерсти с воротником «хомут» и черный кожаный пиджак.
— Время над тобой не властно, — заметил он. — Подумать только, ты сейчас выглядишь точно так же, как в нашу первую встречу в Пекине, все та же мордашка!
Я рассмеялась. Лесть всегда приятна. При моем невысоком росте, длинных прямых волосах и округлом лице я, действительно, иногда могу сойти за невинную юную девушку.
Он достал из кармана небольшой красный сафьяновый футляр, перевязанный серебристой ленточкой, и протянул мне.
— Что это? — спросила я с любопытством и потрясла коробочкой над самым ухом, пытаясь на слух определить, что внутри. С самого детства меня избаловали подарками. И с тех пор немало моих знакомых на собственном опыте убедились, что я принимаю любой подарок как должное. Даже Мудзу упрекает меня в излишней самонадеянности.
Но Джимми, похоже, нравилось мое ребячество:
— Угадай, что это! — Он улыбнулся. — Нефритовый браслет! Очень тонкой работы. А десять лет назад я непременно подарил бы тебе стихотворение.
— Значит, мне крупно повезло: десять лет уже прошли! — хихикнула я.
Может, он решил, что я шучу. Но мне на самом деле всегда нравились изящные вещи. Даже во времена, когда я, как одержимая, писала романы, овеществленная красота оставалась для меня высшей ценностью. Шелк, нефрит, «Прада»{26}, спортивные машины «Феррари», американские банкноты, особенно с изображением Франклина — все это было прекрасно.
В ресторане «Лао Чжэн Син» все официанты говорили на шанхайском диалекте. Они были одеты и причесаны гораздо опрятнее, чем те нелегальные иммигранты, которых китайская мафия тайком доставляет в США для работы в ресторанах.
Узкоглазый официант принес меню, и мы заказали булочки с крабовой начинкой, блюдо из тушеной свинины под названием «Сто листьев», соленую зелень с побегами бамбука и суп из пряной свинины. Последний — почти забытое старинное блюдо традиционной шанхайской кухни, которое практически исчезло из ресторанов на моей родине. Кто бы мог подумать, что мне доведется отведать его в Нью-Йорке?
— Китайский квартал в любой стране мира похож на старинный товарный поезд, который, натужно пыхтя, тащится по рельсам с грузом старых традиций и замшелых обычаев. В то время как современный Китай подобен скоростному составу, мчащемуся вперед.
Еда была вкусной, вино — отменным, а застольная беседа — непринужденной и легкой.
К Джимми вернулось прежнее поэтическое восприятие мира. Мы поговорили о религиозных взглядах Достоевского и Германа Гессе. Затем разговор перешел на более прозаические темы — дом, автомобили, садоводство, а от них, естественно и плавно, — к сексу. Это был наш конек.
— Нью-Йорк не такой сексуальный, как Шанхай, — заметила я.
— Согласен, — Джимми отхлебнул пива из кружки и добавил: — Что еще хуже, в этом городе парень может в одночасье превратиться либо в страдающего манией величия сексуального маньяка, либо в полного импотента. В любом случае после этого целый год не хочется даже думать о сексе.
Несколько дней назад мне из Китая неожиданно позвонила встревоженная мать. Оказывается, в одном из выпусков теленовостей она увидела сюжет о том, что в Нью-Йорке какой-то извращенец напал на станции метро на девушку-иностранку и столкнул ее прямо на рельсы. Она настоятельно просила меня быть очень осторожной на улице, не одеваться вызывающе, а на платформе в метро не поворачиваться спиной к другим пассажирам.
И как это меня угораздило поселиться в городе, пользующемся такой дурной славой?
Здесь секс был небрежно брошенной на мостовую мелкой разменной монетой, которую мог подобрать любой праздный прохожий. Жители этого города давным-давно позабыли о том удовольствии, которое можно получать от сексуальных отношений, о том, как приятно, сидя где-нибудь в кафе, обмениваться многозначительными взглядами, говорить полунамеками. Они уже не помнили, сколько очарования и прелести таится в недосказанности и неспешном флирте, в поддразнивании и любовной игре, когда обещания чередуются с временным отступлением, снова сменяются обещаниями и так до бесконечности…
Но для таких отношений нужно время. А в этом городе всем всегда страшно некогда.
И хотя Шанхай стал во многом похож на Нью-Йорк, это сходство никогда не станет тождеством. В Шанхае даже воздух всегда мягкий и влажный. Он пахнет, как сад, омытый дождем, или женщина после купания.
— В романе «Братья Карамазовы» устами Великого Инквизитора автор говорит о том, что человеку мало просто жить на земле. Ему нужно знать, зачем он живет, — с этими словами Джимми поднял свой бокал и предложил: — Давай выпьем за то, чтобы жизнь не утратила смысла!
6
Снег идет
Вот что утонченно-красиво:
Белая накидка поверх бледно-лилового кимоно.
Маленькие утята.
Сладкое вино с мелко наколотым льдом
в новой золотой чашке.
Четки из хрусталя.
Цветы глицинии.
Осыпанные снегом цветы сливы.
Миловидный ребенок, который ест землянику
[6]
.
Сэй-Сёнагон. «Записки у изголовья»{27}
Похолодало, подул ветер.
Однажды утром я проснулась, подошла к окну, отдернула тяжелую черную бархатную портьеру — и с изумлением увидела, что на улице самая настоящая метель.
Крупные, с ладонь, снежинки плясали в воздухе, закрывая небо. Совершенная и неправдоподобная красота! Мир неузнаваемо преобразился. Дома, улицы, машины и деревья — все исчезло, осталась лишь поэзия.
Это было в далеком детстве: снег, Новый год, фейерверк, мандарины, которые я чистила и уплетала, усевшись у кухонного очага. Но это было лишь однажды. С самого моего отрочества в Шанхае больше ни разу не выпал снег.
Снегопад в Нью-Йорке пробудил давнишние воспоминания. Погруженная в них, я рассеянно побрела в туалет, почистила зубы, причесалась, сделала несколько простейших йоговских упражнений и доела вчерашние клецки. И все это время не отрываясь, как завороженная, смотрела в окно на падающий белый снег. Я словно превратилась в одну из этих пушистых снежинок, легко и беззаботно кружащихся в воздухе, таких белых и чистых и совершенно невесомых… И мне предстоит упасть на грязную землю, растаять или погибнуть под чьим-то каблуком…