Замужем за Буддой

После ужина несколько приезжих, отважившись поближе познакомиться с культурой капиталистического общества, немного смущенно попросили сводить их в секс-клуб.

Судя по всему, у них не было ни малейших намерений вступать со мной в дружескую беседу. Мое знание английского, одежда стоимостью в несколько сотен долларов и даже ямочки на щеках — все было поводом для осуждения, хотя не исключено, что в своем воображении они уже раздели меня донага.

Я сосредоточенно ела, и с каждым глотком силы прибывали. Конечно, непонимание, отчуждение, зависть и враждебность неприятны, но они помогают укрепить дух и обогащают восприятие. Когда женщина пьет грязную воду, в ее теле она преобразуется в живительное материнское молоко.

А в четверг состоялась та немноголюдная — примерно на сорок человек — вечеринка, которую издатели устроили в мою честь. Она проходила в небольшом кафе в Гринич-Виллидже{65}.

Кафе действительно было небольшим, но это не бросалось в глаза: все веселились и танцевали, не обращая внимания на тесноту.

Среди приглашенных на вечеринку был и редактор моего издательства, руководитель отдела по связям с общественностью, маркетологи, дистрибьюторы, а также критики и писатели. Я обратила внимание на местного литератора, только что получившего какую-то престижную премию. Он немного смахивал на Джека Николсона{66} в роли популярного писателя-ипохондрика Мелвина из фильма «Лучше не бывает»{67}. Этот малопривлекательный человек ненавидел животных и всячески третировал женщин, гомосексуалистов и людей с другим цветом кожи, но однажды благодаря любви полностью преобразился и стал добрым и чутким. Я немного поболтала с нью-йоркской знаменитостью. Он оказался милым, но чудаковатым. Взял и притащил на вечеринку своего пса — колли, а там и без собаки яблоку негде было упасть.

— Чудесная собака, — решила я сделать ему комплимент.

— Ага! — ликующе воскликнул он. — Как приятно, когда хорошенькая девушка хвалит мою собаку. Значит, и для меня не все еще потеряно!

Он вдруг игриво подмигнул мне и ущипнул меня за задницу. И сразу стал похож не на инженера человеческих душ, а на старого самовлюбленного придурка в рубашке из шерстяной фланели и с собакой у ног.

Я поскорее смылась от него. Обошла гостей, приветливо улыбаясь, пока не добралась до незнакомого молодого человека.

Это был довольно миловидный рыжеволосый юноша, типичный ботаник. Внешне он мало чем отличался от прыщавых студентов, которых я часто встречала в студенческом городке Колумбийского университета с десятком вечно текущих шариковых ручек в нагрудном кармане рубашки и в поношенных джинсах, которые стирали раз в год.

Но пообщавшись с ним, выяснила, что он не студент. Оказалось, совсем недавно его приняли на должность литературного критика в «Нью-Йорк Таймс». Юношу звали Эрик.

Я рассказала ему, что в «Нью-Йорк Таймс» трижды писали о моей книге. Но, к сожалению, первый раз довольно давно, почти год назад, второй раз — примерно через неделю после 11 сентября, и последний — в специальной рубрике о путешествиях, в заметке о Шанхае.

Он признался, что только что прочел мою книгу и что она ему очень понравилась.

Мы разговорились о культуре Азии. Он упомянул, что его отец работал в Колумбийском университете, изучал культуру и обычаи Тибета, и что он уже довольно давно стал буддистом. Сам Эрик тоже в недалеком будущем собирался съездить в Тибет.

— Тибет — одно из немногих мест на планете, где человеческое сознание сохранилось в первозданной и примитивной форме.

Я согласилась с Эриком. Мы долго беседовали с ним. Он оказался приятным, умным, благожелательным и восприимчивым.

Во время разговора он приглядывался к моей красной шелковой кофточке на бретельках. На ней от воротника до подмышки были нашиты три черные бархатные пуговицы ручной работы в форме бабочек.

Он не скрывал восхищения искусной работой китайских мастеров-вышивальщиков. Я просто растаяла от его комплиментов. Не удержалась и подробно рассказала ему, что это традиционный вид аксессуаров китайской одежды. Их делают из шелка, бархата или хлопчатобумажной ткани. Такие пуговицы бывают всевозможных форм и фасонов: в виде облаков, хризантем, лотосов, старинных китайских монет «юань бао», золотых рыбок и многого, многого другого.

Слушая мой рассказ, Эрик смотрел на меня широко раскрытыми от изумления глазами. А потом вдруг спросил:

— А мужчинам можно украшать одежду такими пуговицами?

— Ну а почему нет? — ответила я, невольно улыбнувшись. Он был очень умен, но при этом, в отличие от других критиков, начисто лишен притворства и высокомерия. А может, просто еще не успел стать таким.

Еще до окончания вечеринки мы с Эриком обменялись номерами телефонов и условились как-нибудь встретиться за чашкой кофе. Мне он понравился. Возможно, он был геем. Чем-то напоминал Сиэр, какой она была до операции десять лет назад.

14

Таинство концерна

…и сначала я обвила его руками и притянула к себе, прижав к благоухающей груди, о, да; и его сердце колотилось, как сумасшедшее, о, да; и я сказала: «Да», — о да.

Джеймс Джойс. «Улисс»{68}

Мудзу дошел от своего офиса до моей квартиры на Уоттс-стрит за каких-то пять минут. Мы собирались вместе пойти на концерт известного китайского виолончелиста Йо-Йо Ма{69} в Карнеги-холл.

И, как обычно, я металась по квартире, не успевая ни одеться, ни как следует высушить волосы, ни наложить макияж. Я судорожно примеряла один наряд за другим, разбросав шелковые платья по всей кровати.

И конечно, именно Мудзу наконец-то помог мне быстро выбрать то, что нужно. Он выудил из груды одежды черное облегающее ципао с изображением феникса на подоле. Я частенько посмеиваюсь, что, когда надеваешь такое узкое платье, даже съеденный орешек сразу видно снаружи. Ципао плотно облегало тело, казалось, оно срасталось с кожей, образуя тонкую шелковистую оболочку. Этот традиционный шелковый китайский наряд чем-то напоминает пеленание ног. И то, и другое — внешне привлекательный результат очень болезненного процесса.

Разумеется, я все равно не успела одеться и собраться вовремя. Я уже говорила: мне на роду написано опаздывать всегда и всюду. За всю жизнь мне ни разу не удалось к намеченному сроку попасть в кино, в ресторан или на вечеринку.

До концерта оставалось всего сорок минут, а мы все еще стояли на углу Уоттс-стрит и Шестой авеню и пытались поймать такси. Дул сильный ветер, и мы беспокоились: если опоздаем, наверняка пропустим первое отделение.

Мы с нетерпением ждали свободного такси. Вот, наконец, одно показалось и приблизилось к нам. Но внезапно, выскочив откуда-то и опередив нас, его остановили мужчина и женщина и, открыв дверцу, стали забраться внутрь.

— Эй, послушайте, мы же первые! — возмущенно закричала я, бросившись к ним. Но они проворно залезли в машину. Тогда я обратилась к водителю: — Вы же видели, что произошло! Пожалуйста, скажите, чтобы они вышли!

— Извините, но у нас очень срочное дело! — произнесла в ответ американка, пытаясь закрыть дверь перед самым моим носом. У нее была морщинистая, как кора дерева, кожа и неприятно надменный вид.

И тут Мудзу подошел вплотную к такси, открыл дверцу и невозмутимо сказал:

— Отлично, в таком случае мы поедем все вместе. Коко, если ты не против, садись рядом с водителем! — И с этими словами он уселся на заднее сиденье рядом с нахальной парочкой.

— Эге, постойте-ка! Так не пойдет! Вы не можете сесть вместе с нами! — громко запротестовал мужчина в черной кожаной куртке. Он явно был не готов к такому повороту событий. В его голосе зазвучали панические нотки.

— Это почему же? — Мудзу был совершенно серьезен. Его глаза гневно сверкали, а на виске билась набухшая жилка. Он произнес, отчеканивая каждое слово: — Мы с подругой стоим здесь и ждем такси уже больше десяти минут. Вы пришли позже. Но раз вам необходимо срочно ехать, так и быть, мы согласны взять вас в попутчики. Только, боюсь, придется сначала подбросить нас до Карнеги-холла, потому что мы опаздываем на концерт.