Молния в рукаве

– А вы ее головой дверь открыли? – не удержался я от ехидства.

Тропинин не выглядел человеком, который может открыть дверь чьей-либо головой. Поэтому меня слегка смешили его рассказы.

– Нет. Я просто сидел и улыбался. Это ее жутко злило. Потом она шла к машине и продолжала материться. А на следующий день приехала как ни в чем не бывало. Забыла уже про свое варенье. Я только за день до ее смерти спросил, нашла ли она его. Алевтина сказала, что через Интернет выписала. Оно уже пришло. Только получить на почте не успела. Хотела от нас за вареньем отправиться. Я же говорю, чего желала, того и добивалась. Любыми способами, всеми правдами и неправдами.

Я вспомнил протокол осмотра места происшествия, где описывалось все, что стояло на столе в день смерти Соколянской. Среди прочего там значилась банка с вареньем. Вполне возможно, что оно было именно из физалиса.

– Значит, об увольнении разговора не заводилось? – пожелала уточнить капитан Радимова.

– Нет. Она вообще часто ругалась в таком же стиле. Увольнять меня после каждой сцены замучилась бы.

– Хорошо, – сказала капитан Саня. – Тогда перейдем к другому вопросу. Когда вы в последний раз виделись со своей бывшей женой Надеждой Ивановной Тропининой?

Лицо Ильи Константиновича вытянулось так, что челюсть чуть не отвалилась.

– А она-то какое может иметь отношение к смерти Алевтины?

– А кто вам обещал, что мы будем говорить только о Соколянской? – вопросом на вопрос ответила капитан Радимова и выдержала паузу, чтобы дать возможность Тропинину прийти в себя. – Итак, когда вы в последний раз виделись с Надеждой Ивановной?

– Я не записывал число. Надо в паспорте посмотреть дату развода. Через двое суток после этого она уехала к матери. На следующий день я отправился туда, чтобы забрать сына. Тогда в последний раз и виделись. Вы естественно, понимаете, что это было на Кубани. Она там и осталась, а я уехал сначала на Урал, потом сюда.

– Куда именно на Урал? – спросил я, памятуя, что в материалах по запросу фигурирует тройное убийство в Челябинске и что именно туда уехал Тропинин с сыном, а потом к ним приезжали следователи из Краснодара.

Мне хотелось узнать, будет ли Илья Константинович скрывать это обстоятельство.

– В Челябинск, – ответил он.

– Понятно, – сразу ухватилась за тему капитан Саня. – А Надежда Ивановна к вам в Челябинск не приезжала?

– Нет. К нам – нет, хотя в городе могла и быть. Звонила многократно. Надоедала. Помню, вторая половина этих вызовов была не такая, как при междугородней связи. Словно бы внутригородской звонок. Я в Краснодаре нескольких друзей и учеников оставил. Позванивал им, общались, рассказывали друг другу о житье-бытье. Кто-то из них, видимо, и дал ей мой номер. Да она вообще всегда была хитрой. Если ей нужно было что-то узнать, могла у мертвого выпытать, даже не прикладывая горячий утюг к носу. Очень хотела с сыном встретиться. Потому я из Челябинска переехал сюда. Не знаю уж как, но она и новый номер нашла, хотя я его друзьям умышленно не сообщал. Но не можем же мы с Александром постоянно прятаться. Уезжать мы уже не стали, хотя подумывали сначала даже куда-нибудь за границу перебраться. Например, в Прибалтику. Потом решили, что для нас это слишком дорого.

– Сын относится к Надежде Ивановне так же, как вы?

– А как еще? Сначала, конечно, скучал. Потом привык и уже не рвался встретиться с ней. Наверное, до сих пор помнит ее приступы психопатии. Они могли вообще без причины начаться. Помню, прихожу с работы, дома чистота, Надежда только что уборку закончила. Устала. Сидит, руки опустив. Я сдуру возьми да похвали ее. Этого хватило, чтобы она рассвирепела. Ей показалось, будто я обругал ее за то, что обычно у нас бывает грязно, хотя за порядком она всегда следила даже навязчиво. Александру тоже частенько абсолютно ни за что доставалось. А теперь он уже большой, скоро четырнадцать стукнет. Через неделю. Парень уже вполне готов отвечать за свои поступки. Мать оценивает по-взрослому. Детская память цепкая. Мы вчерашнее забываем, а они помнят даже то, что тогда еще не понимали.

– У вас фотографии Надежды Ивановны не осталось?

– Кажется, у сына есть старая. Когда еще в Краснодаре жили. Семь или восемь лет назад мы втроем сфотографировались. Но он этот снимок от меня прячет. Если хотите посмотреть, сами его попросите. Я дома после шести буду. Вечером и приезжайте. Я на кухню уйду, а вас с ним оставлю. Вам он фотографию покажет, если надо. Я его даже попрошу об этом. Но лучше не говорить, что она в розыске за убийство. Я от него это скрываю. Зачем мальчика травмировать?

– Спасибо. Мы обязательно заедем, – пообещал я. – Адрес подскажите.

Он назвал его дважды, ожидая, что мы будем записывать. Но я такие вещи запоминаю.

– Спасибо. Мы заедем.

– Если, конечно, сможем, – сказала вдруг капитан Саня. – У нас на вечер серьезное мероприятие намечается. Так что можем и не успеть. Вы когда ложитесь?

– Всегда поздно. Я вообще мало сплю. Но сына укладываю около десяти вечера. Молодому организму необходимо высыпаться.

– Хорошо. Если не сможем сразу после восемнадцати, то постараемся успеть до двадцати одного часа. Не приедем в это время, не ждите нас.

– Договорились. – Это было сказано так мрачно, словно Илья Константинович лично пообещал нам не позволить приехать к нему домой вообще.

Не понимая, что задумала Радимова, я не возразил и тем самым подыграл ей.

Покинув магазин, мы с капитаном Саней подошли к моему «Джимни», там многозначительно переглянулись и поняли друг друга.

– Едем к Александру?

– Да. Без отца он будет откровеннее.

Адрес я запомнил. Навигатор привел нас к солидному дому сталинской постройки. Я поставил машину во дворе, и мы подошли к подъезду.

На звонок домофона ответил низкий и, как мне сначала показалось, недетский голос:

– Кто там?

– Я бы хотела поговорить с Александром Тропининым.

– А вы кто?

– Капитан полиции Радимова, городской уголовный розыск.

– А что от меня надо?

– Мне об этом следует на весь двор кричать? Или вас повесткой вызвать в полицию?

– Так по какому поводу разговор-то, сказать можете?

Александр, кажется, упорно не желал нас впускать.

– По поводу вашей мамы.

– Заходите.

Щелкнул дверной замок.

Я открыл дверь, посмотрел на количество квартир на лестничной площадке.

– Похоже, четвертый этаж.

Капитан Саня уже нажала кнопку вызова лифта. Послышались скрип троса на блоках и звук электродвигателя.

Но мне показалось, что там, куда мы стремились, заскрипела дверь. Потом послышались легкие шаги человека, спускающегося по лестнице.

Я предоставил капитану уголовного розыска право воспользоваться благами цивилизации и подняться в кабине лифта, а сам двинулся вверх по лестнице. Честно говоря, я не думал, что Александр выпустил из квартиры мать, предполагал, что он вышел сам.

Наверное, это был и не отец, обогнавший нас в дороге. Тот мог просто позвонить и предупредить сына, о чем можно разговаривать с полицией. Ни к чему ему было ездить.

Но я ошибался. Этот тринадцатилетний подросток оказался чрезвычайно ранним. Навстречу мне спускалась девочка примерно того же возраста или даже младше, в сильно измятой, криво надетой юбке. Она упорно смотрела на лестницу, лицо ее раскраснелось.

До двери я добрался раньше лифта и по скрипу половиц за дверью понял, что Александр наблюдает за лестничной площадкой в дверной глазок. Но в квартиру не спешил, предоставлял капитану Сане возможность первой переступить порог. Поиски Надежды Ивановны Тропининой – это ее инициатива.

Я считал, что в этом деле замешан мужчина, хотя и не представлял еще, кого и где надо искать. Но на своем мнении я не настаивал, помалкивал, пока меня не спросили.

Честно говоря, мне не нравилось, что опытные сыскари относились ко мне свысока, как к дилетанту. Я признавал, что таков и есть, но не настолько, чтобы пренебрегать мной и моим мнением. Казалось бы, люди из уголовного розыска уже могли убедиться, что мои соображения по поводу преступления всегда имеют под собой твердую основу. Но профессиональные следаки и опера почему-то думали иначе.