Избранное

Путем хитроумных маневров ему удавалось избежать этого разговора в течение двух недель, но теперь он попался. Ему хотелось сказать: «Оставь эти разговоры мужчинам. Отойди, красотка из Внешней Монголии или еще там откуда».

Она приколола цветок к своим коротко стриженным волосам. Он с трудом удержался, чтоб не сказать ей: «Вынь цветок из волос. Это же просто смешно!»

Но заметил только:

— Я вижу, у тебя в волосах сегодня жасмин.

— Сегодня пятница, и я вспомнила о своих обязанностях. Ведь я теперь жена индуса. А еще я вымыла ступеньки и украсила порог белой мукой. Вчера я сходила за ней в лавку. Посмотрите!

Она была так назойлива, что ему пришлось улыбнуться и пойти за ней. Она показала ему цветочный узор на земле и воскликнула:

— Ну, теперь вы верите, что я была индуской в своей прошлой жизни? Я уже умею выкладывать узор на полу, как у вас полагается.

Джагану хотелось сказать: «Настоящая индуска никогда не острижет волосы, как ты».

Но вместо этого он произнес:

— Давно уже в нашем доме никто этим не занимался. Откуда ты узнала, что пятница день особый?

— У меня есть друзья, которые рассказали мне что к чему, — отвечала она.

Джаган уже начал подумывать, как бы улизнуть, но тут открылось окно, из него выглянул Мали и приказал:

— Отец, зайди-ка на минутку. Мне нужно поговорить с тобой.

Джаган понял, что Грейс просто держала его в ловушке, и взглянул на нее с упреком, но она, словно секретарша в преддверии президентского кабинета, проговорила:

— Ну, конечно, входите.

Можно было подумать, что ему следовало чувствовать себя польщенным этим вызовом.

— Мне нужно идти открывать лавку, — пробормотал Джаган и вошел.

Мали сидел у стола. Увидя Джагана, он небрежным движением пальца указал ему на кресло для гостей. Джаган осторожно опустился в него и снова пробормотал:

— Мне нужно идти открывать лавку.

Мали пропустил его слова мимо ушей и спросил:

— Ты все обдумал?

— Что именно? — спросил Джаган, стараясь принять рассеянный вид.

Но он понимал, что это ему не очень-то удается, — он был зажат в тиски между Мали и Грейс, которая подкралась сзади, словно для того, чтобы завершить эту операцию.

Мали швырнул ему проспект.

— Я тебе послал вот это, разве ты не получил?

Джаган не сказал ни «да», ни «нет» — и то и другое было одинаково опасно. Мысли его приняли иное направление: как это Мали удалось так быстро отпечатать эту штуку, в то время как его книга столько лет лежит в типографии без движения? Может, Мали, знает какое-то волшебное слово?

Он сидел, размышляя обо всем этом, как вдруг Мали сказал:

— Ты даже не хочешь взглянуть на него.

Джаган испугался, что сын сейчас потеряет терпение, и робко ответил:

— Нет, отчего же, я на него взглянул и заметил, что ты внес туда мое имя, даже не спросив моего согласия.

— Что с тобой происходит? В первый же наш разговор я тридцать минут тебе все объяснял, а потом спросил: «Можно мне напечатать твое имя?» И ты ответил: «Действуй».

Джаган задумался.

— Когда это было?

Мали вышел из себя. Грейс заметила это и быстро сказала:

— В первый же день, когда он рассказал вам о своих намерениях.

— А-а, да-да, — протянул Джаган, сообразив, что в тот день он мог сказать все что угодно.

Затем он робко прибавил:

— Да, но я, естественно, думал, что ты вернешься к этому разговору, прежде чем пойдешь в типографию.

— Не знаю, о чем ты говоришь. Ты думаешь, что тебе все будут повторять по десять раз. Немудрено, что в этой стране никто ничего не делает.

— Почему ты во всем винишь нашу страну? Четыреста миллионов человек на нее не жалуются, — сказал Джаган, вспомнив наследие «Рамаяны» и «Бхагавадгиты» и все те страдания и невзгоды, которые он претерпел, чтобы завоевать независимость. Он пробормотал: — Тебя в те дни еще не было.

Мали в отчаянии махнул рукой.

— Не знаю, о чем ты говоришь. Мне нужно дело делать. Мы с тобой дважды садились и все подробно обсуждали, я тебе все сказал, а теперь ты…

Грейс снова вмешалась в разговор.

— Отец, если у вас есть вопросы, Мали, конечно, на них ответит.

Джаган почувствовал себя словно свидетель, дающий показания, когда каждое его слово могут использовать против него, и сказал:

— А теперь мне нужно идти, я должен открывать лавку.

Мали ответил:

— А мы должны наконец приступить к делу. Наши компаньоны ждут. Мы все потеряем, если будем тянуть. Я уже объяснил тебе основу нашего участия в деле.

Пятьдесят тысяч долларов! Чему бы это ни равнялось в рупиях, сумма была потрясающая.

— Я человек бедный, — простонал Джаган и тут же заметил, как испугался и смутился Мали. Ему было неловко перед Грейс, словно отец вдруг выругался в ее присутствии. Заметив все это, Джаган произнес: — Ганди всегда проповедовал бедность, а не богатство.

— Это не мешает тебе зарабатывать тысячу рупий в день, — ответил Мали, злобно усмехаясь.

— Если ты хочешь взять мое дело, возьми, пожалуйста. Стоит тебе только слово сказать, и оно твое.

— Ты что, всерьез думаешь, что мне это надо?! У меня есть дела поважнее, чем торговать леденцами!

Джаган не стал ждать. Он медленно и спокойно отодвинул кресло, задержавшись на мгновение, чтобы взглянуть в лица этой пары. Впервые он увидел, что в глазах Грейс нет улыбки. Лицо ее было бесстрастно.

«Хорошая она или плохая? — спросил себя Джаган. — Никак не могу понять».

Мали кусал ногти и стучал ногой о перекладину стола. У Джагана не хватило мужества остаться и продолжить разговор. Не говоря ни слова, он снял с гвоздя шарф и вышел из комнаты. Когда он проходил мимо мостика через сточную канаву, городской нищий сказал:

— Мой господин теперь на меня даже не смотрит.

— Я дал тебе пять пайс, только…

Но он не мог вспомнить, когда это было, и вместо этого произнес:

— Я такой же бедняк, как и ты. Может, ты думаешь, что у меня денег куры не клюют?

— Господин не должен так говорить.

Этот по крайней мере вел себя лучше, чем Мали в подобной ситуации. Мали нужны были его деньги — и только!

Весь день Джаган был мрачен. В половине пятого явился братец, прошел в кухню и снова вышел. Он знал, что Джаган поджидает его, чтобы сообщить ему что-то ужасное. Вытирая рот полотенцем, он уселся на свой стул и заметил:

— Лунные пальчики сегодня божественные. Если слава о вашем искусстве пойдет по всему городу, этим вы будете обязаны им.

Как всегда, лесть произвела желанное действие. Морщинки вокруг глаз у Джагана дрогнули, и он произнес:

— Самое главное — это чистота и доброкачественность продуктов. Вчера я пришел пораньше и проследил, чтобы на сковородах растопили чистейшее коровье масло. К маслу из молока буйволицы я и пальцем не притронусь, хоть, может, оно и дешевле. Ганди возражал против буйволиных продуктов. Я послал одного повара за коровьим маслом в Коппал, он вернулся в пять утра, а я пришел к восьми и проследил, чтобы масло растопили как надо. За него отдано целое состояние — я не мог допустить, чтобы его перегрели.

— Вы следите за всякой мелочью. Я давно хотел у вас спросить, почему вы выбрали это дело. Работа здесь особая, правда?

— Когда я сидел в тюрьме, я работал на кухне. Ну а когда выпустили, я подумал, что это дело не хуже всякого другого.

К большому облегчению братца, он понемногу погружался в воспоминания.

— Но репутация лавки создана Сивараманом. Если бы не он, не знаю, что бы я делал. Я хотел служить народу по-своему: делать дешевые сласти из чистейших продуктов, чтобы их покупали бедные дети.

— Прекрасная мысль, — поддержал Джагана братец, избегая напоминать ему о том, что бедные-то дети как раз и не могли позволить себе сластей. Он выразил эту мысль другими словами.

— Если сласти сделаны из чистейших продуктов, приходится платить за них хорошую цену.

— Это верно, — сказал Джаган.

Он посидел немного в раздумье, а потом провозгласил: