Страница 4 из 56
— Старше ее. Молчаливый.
— Старой закваски? На все говорит только «да» и «нет»?
— Чаще «нет», чем «да».
За обсуждением достоинств мистера Пелгрейва последовала глухая стена молчания. Фрэнклин допил свое пиво и подал сигнал официанту, чтобы заказать еще. Еще апельсинового сока?
— Нет-нет, спасибо.
Прежде чем принесли пиво, он сказал, прервав очередную затянувшуюся паузу:
— Вы разрешите вас кое о чем спросить?
— Спрашивайте.
— Вы любите рыбу?
Она звонко расхохоталась. Он тоже засмеялся, хотя что тут, собственно, смешного?
— Хороший вопрос. Вы так торжественно это произнесли. Да, люблю. А что?
— Мой отец говорит, что в шести-семи милях отсюда есть потрясающий ресторан под названием «L'Ocean» [2]. Там подают только дары моря. Камбала, омары, мидии, лангусты и так далее, и тому подобное. Вот я и подумал, вы не хотите там сегодня поужинать? Я могу взять у отца машину.
С минуту она молчала, покачивая лед в стакане, словно серьезно обдумывая предложение.
— Спасибо. Поскольку миссис Пелгрейв в отъезде, я, наверное, смогу.
— А если б она была здесь, то не смогли бы?
— Ну что вы.
— Из-за детей?
— Да нет, с детьми-то как раз просто. Они поужинают и будут играть в осла. Часа два, если не три.
— В осла?
— Это такая карточная игра.
Но если дело не в детях, то в чем же? Что-то непонятно.
— Ну как вам объяснить? Она считает, что я должна… вести себя скромно.
Внезапно он испытал острый приступ неприязни к миссис Пелгрейв. Это было так неожиданно, что теперь и он наконец умолк. Он весь ушел в себя, поглощенный странным чувством, подобным ноющей зубной боли, и невольно вздрогнул, когда Хайди сказала:
— Так вы за мной заедете? Когда?
Ой, извините. Заеду. Конечно заеду. Когда вы будете готовы? В семь?
— Да, в семь хорошо.
— Я там никогда не бывал, но думаю, что должно быть вкусно. Отцу можно верить. Он знаток каких мало.
Она неторопливо допила свой сок, оставив на дне самую малость, и впервые прямо посмотрела на него — запросто и ничуть не смущаясь.
— Я уверена, — проговорила она, — что будет чудесно.
Они ехали вдоль моря, мимо широких полос соли, рассыпанной для просушки и сверкающей, как нетронутый снег, в последних солнечных лучах. В заливе покачивались рыбачьи лодки, голубые и изумрудные, с ярко-оранжевыми парусами: на ослепительной серо-зеленой глади каждый парус горел как язычок пламени, отражаясь в бело-серебристой воде.
Ресторан «L'Ocean» тоже был белый: невысокая крепость безупречной белизны на черных скалах, нависающих над морем, увенчанная зеленым флагом с гербом в виде красного омара.
— Посидим вначале на террасе, выпьем чего-нибудь. Отец говорит, надо обязательно посмотреть аквариумы. Здесь каждый сам себе выбирает омара, пока он еще живой.
Они расположились на террасе с бокалами «дюбоннэ» и смотрели, как припозднившиеся лодки сгорают в багряном пламени заката; Фрэнклина заворожило, поглотило бескрайнее океанское пространство. Какой далекой сейчас казалась миссис Пелгрейв — а может, ее и не было вовсе?
Хайди впервые была в платье — темно-синем с белым кантом на рукавах и вороте. По контрасту с темной материей ее волосы казались еще светлее, едва не белыми. Ее загорелые, довольно худые руки — гладкие, без единого волоска — лежали на столе, тонкие пальцы без колец легко обхватили бокал.
— Где вы жили в Германии?
В Баварии, ответила она. Неподалеку от Цугшпице, это такая гора. Зимой там масса снега, она часто каталась на лыжах. Летом очень красиво, можно просто гулять.
— Вы туда вернетесь? То есть хотели бы вернуться?
Самое интересное, сказала она, что возвращаться не хочется. Там изумительно красиво, но что-то… в общем, нет, ей больше нравится Англия. В Англии она себя чувствует очень хорошо.
Оттого, что разговор был такой обыкновенный, он почему-то сам себя почувствовал удивительно хорошо. Появилось ощущение счастливого покоя, как после долгого и напряженного плавания, когда можно наконец отдохнуть. Лихорадочные, почти безумные дни, проведенные с миссис Пелгрейв, теперь не просто казались нереальными: в воспоминании о них была неприятная сухость, бесцветный осадок от напрочь испарившейся страсти.
А вот девушка, которая сидела теперь перед ним, казалась еще нераскрывшимся бутоном. От ее физического очарования не закипает кровь. Довольно и того, что можно смотреть на нее, на ее удивительно чистые черты, обрамленные морем и закатом.
— Не забудьте дать мне ваш адрес в Лондоне, — сказал он. — Мы живем в Беркшире, это недалеко. Может, увидимся как-нибудь.
— Да-да, конечно. Хотя я почти никуда не хожу. Из-за миссис Пелгрейв. Я вам говорила, как она к этому относится.
Он резко сменил тему разговора. Как, проголодались? Что будем есть? Отец говорит, омары здесь сногсшибательные. Еще он хвалил «sole Normande» [3], и потом, они с матерью всегда съедают горы лангустов.
— По мне, так с ними слишком много возни. Пока их разденешь, с ума сойдешь.
— Я для вас их раздену — если хотите.
— Правда? Вот здорово. И возьмем бутылку «монтраше». Отец говорит, пить надо только «монтраше».
Они вошли в ресторан. В длинных аквариумах с зеленоватой подсветкой, в изумрудных зарослях ползали, медленно шевеля усами, темные омары.
— Это не для меня, — сказала Хайди. — Они все равно что в тюрьме. Бедняжки.
Вскоре на столе перед ними выросли пирамиды моллюсков, потом принесли большой стеклянный сосуд с лангустами: они распустили на льду бело-розовые лепестки, словно соцветия морских анемонов. «Монтраше» было холодное, с искоркой — словом, как и обещал отец, превосходное. Да и лангусты очень даже неплохи, особенно — он это сказал несколько раз — когда их за вас раздевают. Так она его окончательно избалует!
— Разве это плохо?
— Нет, конечно. Это прекрасно.
За распахнутыми окнами сгустились сумерки. Там, куда не доходил электрический свет, небо стало сочным и синим, как ее платье; время от времени его желтой стрелой пронзал луч маяка, расположенного неподалеку.
Когда они разделались с последними лангустами и она задумчиво мыла пальцы в полоскательнице, он налил ей еще вина и в первый раз спросил, нравится ли ей здесь. Прежде чем ответить, она посмотрела на свои мокрые руки, а потом сказала удивительную вещь:
— Нравится? Это не то слово. Я впервые, как мы сюда приехали, чувствую, что стала самой собой.
Как это? В каком смысле?
— Я не могу быть собой, когда рядом миссис Пелгрейв. От страха я замыкаюсь.
Так вот, подумал он, откуда и холодность, и надменность. Страх? Но почему страх?
— Сама не знаю. Я ее боюсь, вот и все. — Внезапно она улыбнулась и подняла бокал. — Будьте здоровы. Ваш отец абсолютно прав. Вино прекрасное.
— Да, уж отец-то в этих делах понимает. Я вас с ним познакомлю. Вы ему понравитесь. У него отличный вкус.
— Ну-ну, это уже откровенная лесть.
— Я думаю вот что. Мы все вместе здесь пообедаем. Попробую договориться на воскресенье. А если к тому времени вернется миссис Пелгрейв — пусть посидит с детьми. Для разнообразия. Ей это не повредит, верно?
Она снова затихла. В ответ на свой вопрос он не услышал ни единого звука, но по пути домой остановил машину на берегу залива. Луч маяка по-прежнему через равные промежутки проносился по небу и воде; в мгновение тьмы Фрэнклин коснулся губами ее губ. В сравнении со страстным укусом миссис Пелгрейв этот поцелуй был как прикосновение к нежному лепестку.
— Ты ведь на самом деле ее не боишься?
Наверное, вопрос был глупый — впрочем, он тоже остался без ответа. Она замерла, откинувшись на спинку сиденья. Когда вернулся сноп света, глаза ее ярко сверкнули, и луч прожектора резанул по ним, как нож.
Прошло два дня, и он пошел бродить по пляжу в надежде найти Хайди, но не видно было ни ее, ни детей, ни бело-желтого полосатого мяча. Зато в глаза бросились знакомые золотистые ноги и волосы, пламенеющие как костер на серебристом песке.
2
«Океан» (франц.).
3
«морской язык» по-нормандски (франц.).