Пикник (сборник)

— Я не разыскиваю никакого убийцу, — отозвался он. — Я хочу найти деньги.

— Все равно, одно с другим связано, — сказала она. — Как бы то ни было, ты не отдыхаешь.

— Я прекрасно себя чувствую, — сказал он. — Ведь надо чем-то занимать голову. Нельзя все время сидеть просто так.

За три недели карибского солнца и невообразимой синевы карибских вод у мистера Пикеринга почти стерся из памяти мир жесткой конкуренции, который остался в Детройте. Порой он вынимал из бумажника рекламную карточку, над текстом которой они с компаньоном Чарли Мюллером долго ломали голову и результатом остались вполне довольны: «Страхуем что угодно и продаем все на свете». Теперь, на расстоянии трех недель, эти слова и название фирмы «Пикеринг и Мюллер, маклеры» выглядели призрачно, как бы сквозь легкую дымку. И Чарли Мюллер стал призрачным, и сама их главная контора, откуда мистеру Пике-рингу, его компаньону и шести стенографисткам открывался вид на замерзшее озеро и дальше на снежные канадские просторы. Удивительно, думал мистер Пикеринг, как целый мир может куда-то уплыть от тебя; удивительно и то, как другой мир, мир Торгсена, и убийства Мэкстеда, и Мэк-стедова золота, может быстро и незаметно занять место старого.

— Итак, я накупил на сто восемьдесят долларов, — сказал он.

— Давай посидим, — сказала миссис Пикеринг, — и посмотрим на закат.

Страсть миссис Пикеринг к закатам и восходам приводила их каждый вечер, перед ужином, на маленький мыс с восточной стороны бухты. Внизу, вдоль белого берега, росли изуродованные бурями пальмы, они так сильно выгнулись, что в розово-золотом свете заката странно походили на пылающие кривые сабли гигантских размеров. Огромное солнце уходило за горизонт, и от него на тишайшей морской глади разгорался настоящий пожар. На вершине мыса под бальзамовыми деревьями стояла скамья. Маленькие побеги паразитирующих на древесных ветвях розовато-лиловых орхидей удивительно напоминали бабочек; воздух был до духоты пропитан влажным приторным ароматом бальзамовых цветов.

— Посмотри на море, — сказала миссис Пикеринг. — У каждой волны — розовая верхушка. Нет, ты только посмотри — просто божественно! Через минуту все станет оранжевое, или желтое, или еще какое-нибудь — так быстро все меняется.

Мистер Пикеринг посмотрел и увидел на сверкающей поверхности моря, в четырехстах ярдах от берега, темную лодку, длинную и узкую, как пирога. В ней высоко громоздились какие-то предметы, напоминающие клетки для кур.

— Ребята ловят лангустов, — сказал он. — Поплыли ставить ловушки. Кстати, надо попробовать самому на них поохотиться.

— Теперь все красное, — сказала миссис Пикеринг. — Гляди! Все красное, как огонь.

— Думаешь, они действительно ловят лангустов? — произнес мистер Пикеринг. — Может быть, и нет. Знаешь, я совсем не уверен. — Он вдруг встал со скамьи, спустился по ступенькам, вырубленным в черной скале, и остановился у кромки моря.

У низкого острова лодка встала. Вглядываясь в суденышко, окруженное красно-зелеными закатными водами, мистер Пикеринг видел, как ловушки-клетки одна за другой плюхались в море. В лодке орудовали два темнокожих паренька в рваных серых рубахах и широкополых фетровых шляпах. Было видно, как ловушки, одна за другой падая в воду, взбивали на нежной глади фонтанчики белых брызг. Потом вдруг и сам островок будто вытолкнуло из разлитого вокруг жидкого пламени, и он выступил так четко, что мистер Пикеринг схватился за голову. Его осенила блестящая мысль.

— Ага, вот оно что, — сказал он. — Ставлю миллион против доллара, что Мэкстед там их и спрятал. Торгсен говорит, они на дне — и я что хочешь готов прозакладывать, что попали они туда вот так.

Голос его странным двойным эхом отразился от воды и скал, и он спохватился, что говорит сам с собой. Он побежал по ступеням вверх. У самого обрыва в восторге замерла миссис Пикеринг, опершись на низкую бетонную ограду. Она вскрикнула от неожиданности, когда мистер Пикеринг, подбежав на резиновых подошвах, вдруг схватил ее за локоть.

— Ой! Ты меня напугал, честное слово. Солнце как раз садится — погляди, заметно даже, как оно движется. Гляди — опускается, опускается!

— Я все вычислил, — сказал мистер Пикеринг. — Очень просто. До очевидности. Мэкстед любил всяких редких рыб. Он постоянно плавал около рифов — Торгсен говорит, целые дни тут проводил. Итак, что он делает? Он прячет свои денежки здесь — здесь до черта всяких рифов и отмелей, прячь что угодно, никто никогда не узнает. Ну, не никто, конечно, кое-кто знает. Торгсен вот знает.

— Так быстро темнеет, — сказала она. — Погляди, только верхушечка солнца осталась. Похоже на ноготок — красный лакированный ноготок. Правда, похоже?

— Угу, — отозвался он. — Красиво. Видишь — ловцы лангустов гребут назад. Забавно, что они всегда возвращаются в одно и то же время.

Алая верхушка солнца с захватывающей дух быстротой скользнула за горизонт, а по раскаленному морю еще перебегали ярко-оранжевые блики, и к ним постепенно добавлялись мазки нежной зелени. Вдруг воцарилась такая мертвая тишина, что стал слышен плеск единственного кормового весла на уплывавшей лодке.

— Скоро светляки полетят, — сказала миссис Пикеринг. — Мне они так нравятся.

До этой поездки на юг миссис Пикеринг никогда не видела летучих светляков, и в первый раз их газово-зеленый танец в жаркой субтропической тьме поразил ее почти так же, как поразила ее мужа первая встреча с крабом на песчаном берегу.

— Да, кстати. Ты знаешь, я кое-что о них выяснила, — сказала она. — Я прочитала в журнале, пока ты был сегодня на острове, что этот их свет служит сигналом.

— Каким сигналом? — спросил мистер Пикеринг. — Об опасности?

— Нет. Это как азбука Морзе — или, скорее, как морской семафор. Каждый светит со своим кодом — скажем, один-два-один или два-один-один или что-нибудь другое — и это сигнал от самки к самцу.

— О чем?

— О любви. Ну, о продолжении рода. Самец имеет свою длину волны или как там это называется — один-два-один, и он ищет самку, подающую сигналы на той же длине волны.

— И тогда они спариваются?

— По-моему, это восхитительно, — сказала она.

Мистер Пикеринг на этот раз промолчал, а его жена сидела как завороженная, не спуская глаз с моря. Все цвета смягчались и сходили на нет, растворяясь в одном — вернее, так казалось, если не вглядываться, как она, сквозь приспущенные веки; а она видела, что это не один цвет, а переливы пятидесяти или даже ста оттенков, каждая волна — отдельный нежнейший мазок кисти.

— Забавно, — сказал мистер Пикеринг. — Как только упоминаешь об этом убийстве, все начинают говорить о цене на бананы или еще о какой-нибудь хреновине. Никто не хочет говорить.

— Их можно понять, — сказала она. — Прошло десять лет, почему надо это ворошить? Все прошло и забыто. И слава богу.

— Нет, не прошло и не забыто. Убийца здесь, на нашем острове. И ничего хорошего тут нет. Ты ведь знаешь, что за одним убийством иногда следует второе.

— Ну, допустим. У тебя что, есть версия?

— Пока нет, — ответил он. — Но, может быть, будет, когда я завтра съезжу на Кошачью отмель. Это просто риф, покрытый песком, с той стороны Скалистого острова. Отсюда не видать. Но я голову даю на отсечение, что часть золота лежит там.

— Как быстро стемнело. А вода синяя-синяя, только маленькие желтинки на ней. Чувствуешь, как меняется ветер?

В течение дня дующий с моря бриз нес свежесть и тепло, увенчивая темно-синие волны белоснежными коронами. Ночью ветер дул с гор.

— Разве никого не судили тогда и не оправдали? — спросила миссис Пикеринг.

— Было дело.

— В таком случае они бы еще кого-нибудь отдали под суд, если бы убийца был тут, верно? В конце концов островок очень маленький. Несколько тысяч человек, не больше.

— Вот-вот, — сказал мистер Пикеринг. — Он маленький — и все всех знают. Каждый что-то знает. Знает и держит язык за зубами.

Миссис Пикеринг наконец выпрямилась у бетонной ограды. Море теперь было совсем темным, цвета индиго, а небо над ним приобрело мягкий и промытый зеленый цвет, переходящий, ближе к зениту, в бледную ночную синеву. Орхидеи на бальзамовых деревьях уже казались бесцветными. От пальм и больших полосатых алоэ на террасе отеля остались одни черные тени.