Страница 21 из 51
— Видимо, те, которых ты пристрелил — Дэнси сказала, что на них вроде как виднелись лазерные ожоги. Они тебя держали живым и при этом ели мертвечину. Влажную мертвечину. Проще было скрутить тебя и носить, как водяной мех из живой кожи.
— Кажется, я понимаю, — сказал я, хотя мне это и не особо понравилось. — Первых крыс, которые на меня кинулись, я пристрелил из двухцветника. Автогана, который вы спасли.
Она усмехнулась, услышав его имя.
— И когда я убил нескольких, помнится, некоторые оставшиеся остановились, чтобы полакать кровь.
— И что ты насчет этого подумал?
— Ничего. В тот момент я был слишком занят.
Она понимающе кивнула.
— Но, полагаю, влага их так манила, что они даже отвлеклись от драки со мной.
— Ты прав. Дело не только в людях. Было бы проще, если б так. Но дикие животные, которые раньше занимались своими делами во всяких дальних уголках, теперь тоже отчаянно хотят воды. Мы уже потратили больше боеприпасов, чем можем себе позволить, на зверей, которые лезут в Сияющие Обвалы. Черт, да мы вообще везем воду на продажу только потому, что наш конец дороги стал настолько опасен, что не всякий торговец решится туда ехать. Все повылазило порезвиться, — она посмотрела на меня. — Что не так?
Я глядел на свои ладони расширившимися глазами.
— Эм, — сказал я.
Похоже, я упал в глазах Сафины после того, как вспомнил о своих прежних ранениях от зубов и когтей тех здоровенных ублюдочных крыс-мутантов. Сказать по правде, мне и самому стало стыдно. Меня поцарапали, а потом я еще и ползал по мусору и грязи. Надо было первым делом этим заняться, как только меня втащили на повозку. Повел себя глупее пятилетки. Я что, так долго ошивался с падалюгами, что мне захотелось подгнить им под стать?
Сафина ничего из этого не сказала. Она сказала только:
— Знаешь, нам всем сейчас тяжко, мы не можем разбрасываться припасами на твои раны.
— Вряд ли кто захочет платить выкуп за мой труп, — прямо ответил я.
Сафина рассмеялась.
— Меня это не беспокоит. Не думаю, что ты помрешь, не доехав до Перехламка, а там, я уверена, они сделают все, что смогут, чтобы спасти одного из своих драгоценных фонарщиков. И да, если к тому времени инфекция зайдет слишком далеко, что ж, это ведь не моя проблема?
Она была права. Царапины выглядели не настолько скверно, и я бы наверняка дожил до Перехламка. Вот только идти на такой риск я был не готов. Обычная слякоть и пыль подулья, набившаяся в порезы и потертости — и так плохо, но я-то копошился в крысином дерьме. Думай, Кэсс, думай.
— Поздно уже, Сафина. Инфекция уже укоренилась.
Я закатал рукав, при этом незаметно размазав часть грязи и слизи с ладоней на предплечье. Эшерка бросила взгляд на фиолетово-зеленый оттенок кожи между локтем и запястьем и сказала:
— Поговори с Шелком. Это та, что с автоганом, в красном капюшоне, у повозки позади нас.
Во взгляде Сафины можно было прочесть все. Следующие двадцать минут я мысленно выговаривал себе за нее. Шелк, посмеиваясь, выдала мне аптечку и забрала мой грязный излохмаченный плащ, и я занялся обработкой своих царапин жгучеводой и пастой из гордой травы.
(«Ну уж нет, — сказала Шелк, увидев, как я разглядываю тюбик медицинского геля, который, похоже, был произведен в Городе-улье и выглядел дорогим. — Обойдешься старомодными лекарствами, самое то для твоих детских ссадин».)
Больше всего меня беспокоили порезы на руках, но ни припухлостей, и нагноения, которых я боялся, не было видно. Царапины на груди были глубже и воспаленнее, кожа вокруг нижней парочки заблестела и покраснела. После гордой травы они стали пульсировать. Царапины едва прошли сквозь кожу, и Шелк с весельем наблюдала, как я мажу их, чтобы простерилизовать.
— Сафина сказала, что это ты нас предупредил. Стравил между собой падалюг, чтобы они себя выдали, после того как убили Данду.
Я кивнул. Странная лихорадка боя, на волне которой я плыл, уже казалась нереальной, но Шелк, похоже, ее понимала. Она вытащила металлическую флягу.
— Это не вода, бухло. Добротная «Дикая змея» из Зеркал-Укуса. Выпей со мной в память о Данде.
Мы оба сделали по глотку, и, черт возьми, она правда была хороша, едва обжигала горло и имела приятный дымный привкус. Потом Шелк посмотрела на мои царапины, снова набрала полный рот и прыснула мне на грудь. Я вскрикнул от боли, когда спирт попал в раны, а Шелк запрокинула голову, обнажила крепкие желтые зубы и засмеялась так громко, что даже вьючные рабы оглянулись, чтобы посмотреть, что происходит.
«Дикая змея» подействовала сильнее, чем я ожидал: голову настолько закружило, что я прилег на повозку, приткнув между парой бочек свой плащ вместо матраса. Я чувствовал себя изможденным, но, кажется, напряжение битвы еще не спало — несмотря на сонливость, я дергался и беспокоился, пока лежал.
Я полуприкрыл глаза и решил незаметно понаблюдать за одной из охранниц каравана. Она была невысокая, с черными как смоль волосами и красивыми темными глазами, слегка суженными в уголках. Шрамов на ней было мало — только легкие отметины на подбородке, возможно, от удара чем-то зазубренным или, может быть, от недолеченной в свое время станковой заразы. На руках и животе выделялись мышцы, когда она бежала рядом с повозкой или запрыгивала наверх, чтобы повисеть на краю и передохнуть.
Ей, наверное, столько же, сколько Танни? Нет, Танни должна бы быть старше. Все равно, нет причин не смотреть на нее. Ну, по крайней мере, пока Сафина, сидевшая рядом, не сказала «Кэсс, ты заставляешь ее нервничать». Я и не думал, что они обе заметили, как я за ней наблюдаю, но после этого я облокотился на ноющие руки и перевел взгляд на фонари, окружающие дорогу в Перехламок, которые медленно катились навстречу нам из темноты.
7: БУНКЕР
Последний этап пути домой был по-хорошему странным, но быстро стал странным по-плохому. После того, как мы миновали отметку внешней границы (надпись «ПЕРЕХЛАМОК», выжженная на поверхности заржавевших в открытом состоянии металлических ворот, окруженных насаженными на шипы скелетами потрошил и падалюг), я начал расслабляться. Это было облегчение от знакомых мест, от того, что я снова оказался на территории, которую знаю. Знаю? Черта с два, практически владею ей. Я улыбался сам себе, когда мы миновали мост над тем зловещим ковром грибных шляпок, где я чинил освещение всего… всего…
Как давно это было? Сколько времени заняла вся эта одиссея? Тут я понял, что не имею ни малейшего представления. Толку спрашивать Сафину не было — у большинства поселений подулья свои представления о том, когда начинается светофаза и темнофаза. Ее прикидки будут отличаться от моих. Я лучше просто подожду и сам увижу. Вряд ли я действительно отсутствовал с полдесятка жизней, как мне казалось.
Над Туманными равнинами стояла дымка, и, пока мы катились сквозь них вперед, по краям дороги начали появляться люди — ряды размытых серых силуэтов в завихрениях пара. Я в общем-то ожидал людей, но уж точно не гнетущего молчания. Ни криков, ни умоляющих возгласов (и некая скрытая, постыдная часть меня была этому рада) — они лишь немо глядели на нас и быстро убирались с пути банды. Это нервировало и меня, и женщин: бандитки Сафины обменивались тревожными взглядами поверх согнутых спин тягловых рабов. Напротив ворот лебедочного порта, на куче обломков, виднелся новый ядовито-зеленый слоган: ОТЦЫ ПЬЮТ, А НАШИ ДЕТИ УМИРАЮТ ОТ ЖАЖДЫ. Меня тут же кольнуло воспоминание о том, как все началось — голоса убийц, нанятых Хелико, которые преследовали меня во время обхода. Они еще охотятся? Может, залегли впереди? Я стиснул свой разряженный, бесполезный лазпистолет и стал дергано озираться по сторонам.
Охрана лебедочного порта, похоже, увеличилась. Пока мы двигались по извилистой дороге, на ней не было ни единого места, где за нами бы не следил стражник или двое, шагая вдоль изгороди. Когда мы выезжали с равнин, кучка охранников поднялась и следила, как мы удаляемся. Может быть, из-за тумана, но я не смог различить знакомых лиц. Это было странно. Фонарщики и городская стража обычно водили дружбу.