Страница 106 из 122
Тут я хочу ещё раз отойти в сторону. Самое странное, какое только можно представить, сближение открылось мне, когда я читала одну из книг Н. Я. Эйдельмана. Я не могу промолчать, тем более что великолепному автору этому принадлежит не само открытие сближения, а информация об одном из его составляющих.
Итак, вернёмся на десять лет назад. Следствие по делу мятежников закончено, повешенные — повешены. 120 друзей, братьев, товарищей отправлены на каторгу. Судьба Пушкина отнюдь ещё не определилась. Однако уже написаны строки «Годунова»: «Но знаешь ли, чем сильны мы, Басманов? // Не войском, нет, не польскою помогой, // А мнением; да! мнением народным!» Строк этих новый царь никаким образом знать не может, но о сущности дела догадывается. Как раз именно сейчас, после столь неудачного начала царствования, ему надо предстать во мнении народном, да и во мнении европейском, освещённым с лучшей стороны...
Известно, Николай I стихов не любил; испытывал отвращение к ним и к тем, кто их пишет. Так было в юности. А потом (будто бы) император, старший брат, объяснил ему, какова сила, заключённая в рифмованных строчках. Так же как народу уже совершенно простому нужна песня, а полку — музыка, так же многим и многим необходимы стихи. Они будят порывы, на них можно отвести душу. Пренебрегать их силой неразумно.
Значит, Пушкина можно простить, приблизить и использовать, правда, в том случае, если в михайловской ссылке он вёл себя благоразумно. А как узнать? Верный способ: послать соглядатая, форменного шпиона. Такой есть — некто Бошняк, выследивший и предавший декабристов, и отнюдь не тёмная какая-то фигура. Дворянин, помещик, получил отличное образование, знаком был с Жуковским, Карамзиным, у последнего бывал в доме, рекомендуется как естествоиспытатель.
И вот в июле 1826 года Бошняк отправляется в Псковскую губернию с тайным заданием: узнать, сколь же благонадёжен Пушкин? И правда ли, что в самое последнее время он пускал в народ какие-то противуправительственные песни? Вместе с Бошняком едет фельдъегерь Блинков (ещё один фельдъегерь в пушкинской судьбе!). Блинков имеет на руках открытый лист на арест, в случае если будет нужда, чиновника, в Псковской губернии находящегося. Фамилия, однако, не обозначена. Её впишут потом, если окажется, что Пушкин по-прежнему говорит против правительства. Подписал этот открытый лист на арест военный министр Татищев, тот, который подписывал документы на арест декабристов.
Свидетели жизни Пушкина в Псковской губернии никаких сведений, порочащих поэта перед правительством, Бошняку не дали. Живёт, как красная девица, никуда, кроме Тригорского, не ездит, никаких опасных речей не ведёт...
Фамилия в ордере на арест проставлена не была, шпион и фельдъегерь вернулись восвояси, царь вскоре вытребовал (опять с фельдъегерем!) Пушкина в Москву...
А в чём же обещанное сближение?
А в том, что в награду за проведённую операцию, кроме ордена Святой Анны второй степени с алмазами, А. Бошняку было назначено жалованье в пять тысяч рублей ежегодно. Ровно столько, сколько стал получать Пушкин по Архиву.
«ЧИСТЕЙШЕЙ ПРЕЛЕСТИ ЧИСТЕЙШИЙ ОБРАЗЕЦ»
Но тут, очевидно, наступает время сказать несколько подробнее о героине романа. До сих пор мы встречались только с восемнадцатилетней девочкой, лукаво и ожидающе поглядывающей на своего жениха в предчувствии освобождения из-под неласкового маменькиного крылышка. Мы слышали, что говорил ей и о ней смертельно влюблённый Пушкин.
Но какова была Наталья Николаевна на взгляд современников?
Я долго избегала именно этих свидетельств, столько раз уже использованных. Но вот — сдаюсь. Во-первых, сама опишу наверняка хуже и опять-таки склеив портрет из чужого. А во-вторых, современникам поверят куда больше, чем мне. Да и читатель, может статься, до того, как раскрыл эту страницу, слов В. А. Соллогуба не слышал. Итак:
«Много видел я на своём веку красивых женщин, много встречал женщин ещё обаятельнее Пушкиной, но никогда не видывал я женщины, которая соединяла бы в себе такую законченность классически правильных черт и стана. Ростом высокая; с баснословно тонкой тальей, при роскошно развитых плечах и груди, её маленькая головка, как лилия на стебле, колыхалась и грациозно поворачивалась на тонкой шее; такого красивого и правильного профиля я не видел никогда более, а кожа, глаза, зубы, уши! Да, это была настоящая красавица, и недаром все остальные, даже из самых прелестных женщин, меркли как-то при её появлении. На вид она всегда была сдержанна до холодности и мало вообще говорила. В Петербурге... она бывала постоянно и в большом свете, и при дворе, но её женщины находили несколько странной. Я с первого же раза без памяти в неё влюбился; надо сказать, что тогда не было почти ни одного юноши в Петербурге, который бы тайно не вздыхал по Пушкиной; её лучезарная красота рядом с этим магическим именем всем кружила головы».
А вот ещё. Пишет Владимир Фёдорович Одоевский: «Вдруг — никогда этого не забуду — входит дама, стройная, как пальма, в платье из чёрного атласа, доходящем до горла (в то время был придворный траур). Это была жена Пушкина, первая красавица того времени. Такого роста, такой осанки я никогда не видывал. Благородные, античные черты её лица напоминали мне Евтерпу Луврского музея, с которой я хорошо был знаком».
Эти восторженные отзывы я цитирую по известной, капитальной работе П. Е. Щёголева[164]. Между тем Щёголев относился к Наталье Николаевне, я бы сказала, раздражённо и предвзято. Другое дело, что предвзятость продиктована болью за Пушкина...
Щёголев обвиняет Наталью Николаевну в отсутствии интереса к литературе, театру, изобразительным искусствам, музыке. «Всем этим интересам неоткуда было и возникнуть. Об образовании Натальи Николаевны не стоит и говорить».
Находки последних лет показали, что стоит. Образование было на хорошем, но обычном уровне. Калужское имение — не Флоренция, конечно. К тому же изначально, от роду, например, та же Дарья Фёдоровна Фикельмон, одна из образованнейших женщин своего времени[165], была наверняка одарённее Наташи Гончаровой. Но не обязательно же для сравнения брать такие исключительные образцы? Наверняка А. О. Россет была бойче, остроумнее калужской барышни. Что делать, Пушкин полюбил всё-таки тихую Натали, а не придворных рыцарей грозу. И Анна Петровна Керн, жившая в кругу литературных интересов, подарившая чудное мгновенье, с точки зрения иных, тоже больше годилась в жёны поэту.
Но вернёмся к сёстрам Гончаровым. Оказывается, и в калужское имение проникала любовь к музыке, чтению, к стихам Пушкина. Правда, все эти увлечения имеют отношение больше к старшим сёстрам.
Но возьмём в расчёт то, что они жили жизнью стареющих девушек, у которых времени не в пример больше, чем у матери семейства. Что же касается Натальи Николаевны, то замуж она вышла в 1831 году, овдовела в 1837-м. За шесть лет замужества пять раз была беременна, родила четырёх детей, болела, тратила время на устройство жизни своих сестёр, на дом, на детей, была озабочена, если не сказать — подавлена стеснённым положением мужа...
Сошлёмся ещё на свидетельства очевидцев, приведённые всё в той же книге Щёголева.
Вот письмо Е. Е. Кашкиной[166] к давней приятельнице поэта П. А. Осиповой (которую, между прочим, сам факт женитьбы поэта радовать не мог. Так же как и Елизавета Михайловна Хитрово, она чувствовала: женитьба «уведёт» поэта, ослабит дружеские связи): «...со времени женитьбы поэт — совсем другой человек: положителен, уравновешен, обожает свою жену, а она достойна такой метаморфозы, потому что, говорят, она столь же умна, сколь и прекрасна. С осанкой богини, с прелестным лицом».
Тут, конечно, перебор. Будь Наталья Николаевна столь же умна, она бы затмила даже Вяземского. Согласимся: просто умна. Возможно, под этим подразумевалось умение держать себя, не ронять в любом обществе, тактично соответствовать роли жены первого поэта. Не надо забывать, что любопытство обеих столиц было обращено на неё: какая? не споткнётся ли? скоро ли осчастливит мужа рогами?
164
...по известной работе П. Е. Щёголева. — См.: Щёголев П. Е. Дуэль и смерть Пушкина.
165
...та же Дарья Фёдоровна Фикельмон, одна из образованнейших женщин своего времени... — Фикельмон Дарья Фёдоровна (урожд. графиня Тизенгаузен; 1804—1863) — внучка М. И. Кутузова, дочь Е. П. Хитрово, с 1821 г. жена австрийского посланника в Петербурге, литератора и публициста графа Шарля Луи Фикельмона. Петербургская приятельница Пушкина. У неё и у её матери были одни из лучших салонов тех времён, где имела отклик вся политическая, общественная и литературная жизнь.
166
Кашкина Екатерина Евгеньевна (1781—1846) — двоюродная тётка П. А. Осиповой.