Небытие

– Блуд, мой милый Блуд, я никогда не могла на тебя злиться. Даже сейчас не могу, покуда люблю. Как брата. Хотя должна бы. Поэтому наказание ты понесёшь за то, что не совершал, за то, что не остановил Злобу тогда, у церкви. Ты согласен?

– Да.

– Святой Отец…

Священнослужитель скрестил руки на груди, сжимая в кулаке крест.

– Я знаю, что ты хочешь сделать, Диавол. Ты желаешь осквернить наши души перед смертью, дабы мы не попали на небеса. Они сдались, но я сильнее, – мужчина вздохнул. – Просто лиши меня жизни и не искушай. Я – малозначимая пешка.

– Вы не умрёте, – повторила мавка; её тело разбухало, ноги оттекали из-за вертикального положения. – Но и не сможете уйти, пока не согласитесь.

– Оказать услугу Диаволу?

– Я не он. Не ведьма, не одержимая. Развей свои иллюзии. Могла ли я быть колдуньей после того, как утонула, привязанная к надгробию?

– Нет.

– Могла ли я быть одержимой после того, как ты прочёл надо мной молитвы?

– Нет.

– И кто я тогда? – Элиза не дождалась ответа. – Я не прошу греха, мне не нужны ваши раскаяния, я хочу лишь услугу. Отец Ростислав знает, какую. Мои проклятые братья. Одиннадцать лебедей. Я выведала секрет у травницы, но в нынешнем состоянии, к сожалению, не могу им воспользоваться. Виноваты вы, вам и работать. Лебедей надобно поймать и надеть на них рубахи из крапивы, которые вы изготовите сами, начиная со сборки, заканчивая шитьём. И собирать крапиву вам троим придётся голыми руками, иначе проклятие не снимется.

– Троим? – переспросила Злоба.

Белоснежные бутоны терновника осыпались, а сами колючие кусты превратились в пыль, первую минуту ниспадающую в болото чёрным туманом.

– Отдыхай, подруга, набирайся сил, иначе малышка родится слабой… Ты смогла бы забеременеть в любом случае, Злоб, – услышала девушка лишь в своей голове. – Я всего лишь хотела проверить: настолько ли ты бездушна, чтобы съесть младенца…

***

К следующей весне церквушка была достроена. И помогли в этом деле расколдованные братья Элизы, настоящие исполины, добрые и не злопамятные ребята. Византийский стиль в смеси с чуть ли не языческим, внутренним убранством производил неизгладимое впечатление и нередко вызывал у людей непонятную тягу к истокам…

Единственная тяга, которую испытывала Злоба после молитвы, сейчас была тяга в туалет. Девушка пыжилась, старалась улыбаться Отцу Ростиславу, трогающему её весьма увеличившийся в размерах из-за младенца живот. Блуд вовремя забрал жену у священнослужителя, ибо та задумалась о рукоприкладстве.

– Святая пьявка, приставучий олень, – вздыхала Злоба, жалуясь по дороге в сортир. – Ненавижу его тон. Толкует так, будто просит прощение у меня. До сих пор. Поначалу было приятно, но ныне…Блуд, стой! Вспомнила!! Рыба. И сладкий чай. Да яблоко.

– Злоба…

– Не спрашивай, просто хочу! А теперь пошли, я аж на носочках скачу, не могу терпеть!

Они проходили возле дома Старухи. Бедная женщина совсем осунулась. В последнее время она целыми днями смотрела на небо или гуляла по болотам, конечно, помимо обзывания парней уродами и козлами, а девушек – шлюхами. После шитья из крапивы руки Старухи не отошли, хоть и маленькие, но волдыри остались. А Дарены всё не было. Не было и Элизы.

Злоба засеменила быстрее, смущённо отвернув голову. Смахнула слезу. В последнее время она стала слишком сентиментальной.

Старуха отстранённо покосилась назад сквозь седые локоны. В колодце что-то шумело, завывало, стучало и хлюпало. Взгляд старой женщины осмыслился, она нехотя поднялась, смахнула грязные пакли за спину и понуро подошла поближе.

– Баба, подымай! – крикнула Дарена. – Баба, подымай!