Страница 5 из 130
На Гедоне сутки на четыре часа короче, да и усталость взяла свое. Первый рассвет на планете Капитан и Малыш проспали. Они не слышали даже, как опять аккуратно выбритый Пилот с неразлучным излучателем ворвался в комнату вместе с солнцем:
— Вставайте, старики! Уже завтрак готов. Не завтрак — пир! И ракетку успел обследовать — прелесть!
Доктору уже подобрали комбинезон на великана, чтобы втиснуть его ноги в гипсе, и он был счастлив.
— На прощанье могу поделиться предположением. Все ложные солнца пространственные отражения одного, настоящего. Оптическое выражение многомерности пространства. На Гедоне эти пространственные грани оказались фактически иными, чем на Земле. А вот Пилот не верит.
— Бред, — сказал Пилот. — Не признаю геометрии, не подчиненной глазу.
— Математика уже давно разработала геометрию многомерного пространства, — возразил Капитан.
— А жизнь меня до сих пор не убедила, что параллельные пересекаются, а несовместимые точки совпадают. Пусть мне это физика подтвердит.
— Оптика тоже физика, — сказал Алик, но Пилот даже не удостоил его ответом, только рукой махнул.
— Может, вы и разгадаете смысл этих тусклых фонарей на небе, а мое время кончилось, — вздохнул он и вышел.
Ракету к полету готовили все, кроме Библа. Он играл в шахматы с Доктором. Все три партии Библ выиграл без труда, хотя Док и думал над каждым ходом по полчаса.
— Силен, — сказал Док. — Если с таким же успехом поиграете с хозяевами Гедоны, я им не завидую.
— А честно: вы верите в этих хозяев?
Док усмехнулся:
— Честно? Верю. И очень жалею, что нам не повезло с этой аварией. Мы бы решили задачу до вас.
А на черном зеркале каменного плацдарма ракета была уже готова к полету. Малыш, давно уже освободившийся, шепнул Капитану:
— Вы тут проводите их, помахайте платочком, а мы с Аликом на вездеходе покружимся. Туда-сюда, не далеко, не близко. Проверочка не помешает. Малыш полез в кабину вездехода.
Алика мутило от вони и пыли, поднятой ракетой, першило в горле. Вздохнулось свободно, лишь когда Малыш включил кондиционерку и вездеход рванулся вперед над черным глянцем пустыни. Он шел на воздушной подушке плавно, сохраняя один и тот же уровень. Но однообразие раздражало: ну и планеточка, кто только ее так выгладил! И зачем бродить здесь по сплошной плите без единой травинки. Никакой жизни — ветер да пыль. Алик высказал свои сомнения Малышу: куда это они едут, удаляясь от станции?
Малыш указал на пылевой с зеленоватым оттенком двухметровый волчок, кружившийся в лучах бледно-зеленого солнца.
— Меня тот смерчик интересует. Видишь?
— Пыль, — сказал равнодушно Алик.
— Не похож на земные. Конуса сближаются основаниями, а не вершинами.
Малыш включил экранирующий механизм, предохраняющий корпус машины от любого излучения и радиации. «На всякий случай», — пояснил он, бросая вездеход навстречу пылевому волчку. Вблизи он оказался тускло-прозрачным, как давно немытое окно. Вездеход вошел в него, даже не покачнувшись. Обыкновенная пыль. Но она не отстала, смерчик, обтекая машину со всех сторон, двигался теперь вместе с ним, затемняя видимость. Малыш перевел рычажок на шестую скорость, вездеход бросило вперед, даже зеленое солнце осталось позади, но смерчик не отставал, обтекая их плотной пылевой оболочкой. Алику показалось, что она начала зеленеть все гуще и гуще. «Как ряска на болотце», — вспомнил он.
— А не повернуть ли назад?
Малыш засмеялся, даже не взглянув на Алика.
— Все они здесь чокнутые, сынок. Не подражай. Чего бояться? Электроудар нам не страшен: корпус экранирован. Пропасть? Перепрыгнем. Мираж? Так он нам и нужен. Мы с тобой за миражами охотимся. Сафари в черной пустыне. Ать-два!… Что это?
Зеленый смерчик вдруг раскололся и пропал, обнаружив грунтовую дорогу, скорее даже аллею меж рядами деревьев, вымахавших метров в сто пятьдесят, с большими узкими листьями наверху, обращенными ребром к солнцу. Алик сразу узнал: эвкалипты, да еще выстроившиеся так ровно, словно их специально высадили. Вполне земной двадцать первый век где-нибудь под Мельбурном. И красные крупные цветы на подстриженных кустах говорили не о силурийской первобытности, а о вполне современной, ухоженной парковой культуре.
Но сообщить свою мысль Малышу он не успел. Малыш, не раздумывая, бросил машину в проход, спустил скорость до единицы и затормозил. Пустыни уже не было. Ни черного глянцевого катка, ни пяти солнц, разбежавшихся по небу. Светили два: одно — бледно-зеленое и ложное, не греющее, а другое обычное, горячее, как в курортную жару на Земле. Мельбурнская эвкалиптовая аллея заворачивала впереди к зарослям высокого кустарника, похожего на акацию. От цветов на кустах шел одуряюще пряный запах.
— Вот тебе и мираж, — сказал Малыш.
Алик, не отвечая, открыл дверцу и выпрыгнул на дорогу.
— Осторожней! — предупредил Малыш.
Но Алик уже хлопнул по вытянутому к небу стволу, Потом нагнулся, потрогал траву и, подняв камешек, швырнул его в кусты. Какие-то пестрые, совсем земные бабочки вспорхнули и закружились над цветами.
— А где же палеозой? — спросил Алик.
Ему не хотелось никуда уходить. Чудесный оазис, возникший посреди черного камня, не отпускал, как далекое видение Земли.
— Обмяк, — скривился Малыш и сплюнул на дорогу в открытую дверь. Цветочки, травка… Ты еще станцуй на лужайке. А как назад ехать будем?
Алик взглянул туда, откуда вездеход вырвался на эту дорогу. Пылевой смерчик, обтекавший их, исчез вместе с пустыней. Калитка в рай открылась и растаяла.
— Ты думаешь, мы где? — спросил он.
— Мираж. Только это не мираж, а что-то другое, — сказал Малыш, избегая гипотез.
— Я понял, почему пять солнц. У каждого свое пространство и время. Свой мир. Сейчас мы в мире зеленого солнца.
— С физикой это мало-мало не согласуется, — усомнился Малыш: его практический ум не воспринимал чуда. — Поехали-ка лучше выход искать.
Он увеличил мощность воздушной прослойки, вездеход легко перемахнул кусты у дороги и плавно поплыл над красными пригоршнями цветов, рассыпанных по явно подстриженным веткам. Впереди путь прикрывала рощица, уходившая вправо и, казалось, нигде не кончавшаяся. Впрочем, слово «рощица» явно не подходило: вблизи она оказалась зарослями гигантских папоротников, о которых так много говорили Пилот и Док. Толстые многометровые стволы, сгибавшиеся под собственной тяжестью, были утыканы листьями, похожими на куски листового железа. Задевая друг друга, они не шуршали, а скрежетали с противным металлическим скрипом.
— Эти не перепрыгнешь, — сказал Малыш, поворачивая вездеход вдоль папоротников над седыми метровыми мхами.
То был действительно палеозой — лес из глубин земной предыстории. Алик видел его именно таким: оживленным чудесами безлинзовой оптики на видоэкранах музеев биологической эволюции на Земле. Папоротники, похожие на пальмы с лохматой, не ветвящейся кожурой, папоротники, кустящиеся, как чудовищно увеличенный подорожник, или стелющиеся по земле, пробивая жирными, колючими листьями могучую толщу мхов. Пахло болотом и гнилью, как в сырых, заросших оврагах земных заповедников. Алику не случайно пришло на ум такое сравнение: что-то от заповедника было и в этом декоративно-палеозойском лесу. Словно кто-то обрубил его, огородил подрезанной лентой мхов и поместил бок о бок с белой акацией и строем заботливо ухоженных эвкалиптов. Палеозой рядом с субтропиками современности, дистанции в сотни миллионов лет, а Малыш прошел ее на своем вездеходе за четверть минуты.
Ехали молча и настороженно, с чувством затаенной тревоги. Что за мир? Где разум — его хозяин, тасующий геологические эпохи и прячущий их в клубах зеленой пыли? И главное, можно ли вернуться назад, к родной частице Земли в захламленных комнатах наблюдательной станции? Длительность пути не пугала: позитронный двигатель вездехода не нуждался в заправке «горючим» хватало солнечной радиации, пищевая синтетика в запасных контейнерах обеспечивала многодневный вариант странствий.