Пятерка

Он играет по субботам вечерами в «Аддикшн» в Дауни, и если красивый маляр девушке сделает скидку, то она его представит. Идет?

Этот «старик» красовался на обложках многих старых записей, которые оставил Джон Чарльз в своей подростковой комнате — вместе с пластинками «Aerosmith», «АС/DC», «Guns N’ Roses» и «Motley Crue». Этот человек выходил на сцену со своей группой «хэви метал», встряхивал нордической светлой гривой, миру являлась голая грудь, мелькало тощее тело, а голос его был «темным варевом чистого мрачного рока, смешанного с черным лакированным соулом, с добавлением красной глины филхоллера в смеси с первобытным воплем городского отчаяния».

Это было прямо с обложки первого альбома «Mjöllnir» «Попади», у которого продажи были чудовищные, особенно в Германии, Норвегии и Швеции.

— Этого гада найдут, — сказал Тор, глотнув еще пива. — В наши дни ему не уйти. Проследят его по спутниковой картинке или еще как.

— Да, наверное, — согласился Кочевник.

— Люблю погорячее, — сказал Тор, а потом усмехнулся Кочевнику, потому что «The Bleeding Brains» подошли к концу песни и взметнули рваное многоголосье толпы, инфернального механизма, что удерживает колеса рок-н-ролла на горящих рельсах, ведущих в ад. Сотни сильных голосов слились в массу концентрированного шума и покатились через парковку грохотом средневековой осадной машины.

— Слушай… слушай, — сказал Тор.

Он закрыл глаза на несколько секунд, будто прислушиваясь к хору ангелов, пусть и очень сильно падших. Звук прокатился над ними, через них, и до того еще, как он затих, ударник «The Bleeding Brains» заколотил по басу, и две гитары разорвали воздух, борясь за первенство.

— Новая группа, — сказал Тор. — Молодые парни, перепуганы до усрачки. Я их ведущему певцу сказал, что если только почувствует, будто перестает владеть ситуацией, пусть скидывает джинсы и показывает публике жопу. Лучше всего им напоминает, кто тут главный.

— Кажется, мне ты давал тот же совет.

— Да наверняка. — Тор чуть развернул кресло, чтобы видеть пацана — как он продолжал называть Джона Чарльза. «Где, блин, этот пацан, что мне воду несет? Где, блин, этот пацан с моей, блин, отверткой „Филлипс“? Где этот гадский пацан с изоляционной лентой?»

Именно им и был Джон Чарльз поначалу: шестерка, пригодная лишь двигать колонки и таскать оборудование вместе с ребятами, которые уже годами ездили с группой «Mjöllnir». Он начал с самого дна этой сумасшедшей клетки, где новичку на перышки сыплется все валящееся сверху дерьмо.

— Как жизнь? — спросил Тор. — Я в прямом смысле.

Кочевник мог его спросить о том же. Старый друг — первый человек, который после долгого тяжелого лета черной работы дал ему шанс показать, что он может делать, — выглядел куда старше своих лет. Но у рокера года считать надо, как у собаки, — множить на семь. Тор в лучшие годы был грубым качком, сейчас он скорее усох, чем порвался. Вокруг остатков бицепсов вились неровные ленты татуировок. На сердце и на большей части левого плеча расположилась татуировка викинговского символа молота Мьёлльнира, а над ней — череп. Эти украшения появились тогда, когда они стали нужны, чтобы оставаться в струе, раньше их не было. Да, он все еще мог одним ударом отправить Кочевника в нокаут, но казалось, что он стал тоньше, меньше. Под загорелой веснушчатой кожей выступили узлы и жилы. Спереди на лбу показались корни волос — жуткий эффект «волос куклы». Дорогие зубы износились, как у старого льва, сгрызшего слишком много закаменелых костей. Но все так же блестели зеленые глаза, и оставался тот же Взгляд, и уже одно это позволяло ему пройти еще очень, очень долгий путь.

— Сурово это было. Если ты про Майка и Джорджа, — сказал Кочевник. — Не знаю, что до тебя доходило, но Джордж должен поправиться.

— Это хорошо. А в тебе, пацан, есть железо. Воля идти и не сворачивать. Меня бы на твоем месте здесь не было. Сгруппировался бы — и домой.

— Правда? — спросил Кочевник и выпустил длинную струю дыма.

Тор не ответил. Он лишь слегка засмеялся и сказал небрежно:

— Смотрю, ты все так же разъезжаешь с лесбиянкой, ботаном и хиппушкой.

— Все так же, — ответил Кочевник.

— Дай мне тридцать… да хрен с ним, пятнадцать минут с этой лесбокиской — и она только глазами хлопать будет потом. И думать.

— Это вряд ли. — Кочевник прислушался к мозгам, истекающим на сцене кровью.[32] Глотая пиво, он слышал, как эти убийцы лажают где только можно. — Кто с тобой сегодня?

— Ты их не знаешь. Пацанва, хрен бы им в душу. Но против дедушки, — он сжал кулак и больно ткнул Кочевника в правую руку, — им не потянуть. С ними это ж музыкальный детский сад получается. Зато шевелюры у них классные.

— За классные шевелюры. — Кочевник поднял бутылку.

— Была у меня когда-то своя, теперь покупная. — Тор чокнулся с бутылкой Кочевника и допил пиво почти до конца. — Еще одну?

— Нет, мне хватит.

— О’кей. — Тор снова поднял лицо к солнцу. Помолчав, он сказал: — Папочка мой ушел в декабре. Если бы ты когда-нибудь писал или звонил людям, которым на тебя не наплевать, я бы тебе сообщил.

— Сочувствую.

Кочевник слыхал рассказы про Мори Брайтмана по прозвищу Маяк из воспоминаний его сына, который мотался с отцом и матерью по клубам и отелям в огнях гаснущих закатов Пояса «Борщ»,[33] Еврейских Альп, известных также как горы Кэтскилл на севере штата Нью-Йорк. Маяк играл на таких курортах, как «Кроссингерз», «Конкорд», «Фриар Тук Инн», «Катшерз-отель» и «Кантри-клаб». Его представление называлось «Заседание совета», и он пародировал среди прочих голоса Тома Джонса, Рея Чарльза, Вика Деймона, Ал Мартино, Джерри Вейла, Сэмми Дэвиса-младшего, Билли Экстайна и Стива Лоуренса, а заканчивалось выступление, конечно же, мистером Синатрой — председателем.

— Я купил черный костюм, черный галстук и белую рубашку в магазине «Пенниз», — сказал Тор. — Вышел вперед и спел ради моего отца «Мой путь». Твою мать, там чуть стены не рухнули. Я думаю, ему бы понравилось.

Кочевник кивнул. Вкладом Мори в вокальное искусство сына стало умение Сола говорить без всякого акцента или тянуть гласные по-южному, изображать новоанглийское жужжание или гнусавость Среднего Запада, британский уличный кокни или отрывистость немецкой речи. Его голос был гражданином мира. Чтобы это понять, достаточно было послушать его сценический речитатив: он разговаривал всюду как местный. Это отлично было слышно в двойном альбоме «С Mjöllnir вокруг света», вышедшем в тысяча девятьсот восемьдесят шестом.

Джон Чарльз помнил, что ему когда-то сказал этот человек, десять лет назад, после проверки звука в пустом клубе на Лонг-Бич: «Хочешь быть как я, пацан? Четыре бывших жены, привычка к „белой даме“, штук шестнадцать язв в кишках и в долгах по самые уши? Хочешь, блин, быть как номад-кочевник, мотающийся по пустыне? О’кей, значит, если это столько для тебя значит… и если ты это сможешь выдержать, что сомнительно… так возьми вот эту, блин, гитару, встань вот тут и спой мне что-нибудь. И уж постарайся получше, потому что если ты слабак, хрен я тебя в мой мир впущу».

— Забавно, — сказал Тор, помолчав и разглядывая мир через бутылочное стекло. — Сон тут у меня был.

Кочевник затянулся и сбросил пепел на красную глину.

— Я видел женщину, она танцевала в клубе. Одна. И все там было темно, лица не видно было, волосы какого цвета — ничего. Только иногда пробегал за ней свет, и виден был ее контур… как еще сказать.

— Силуэт, — подсказал Кочевник.

— Ага, он. И вот она танцевала, медленно так, будто ждала кого-то. Музыка… нет, не моя музыка это была. Но только вот по наклону плеч, по движению руки, когда она отводила волосы с лица, видно было, что… что ждать ей надоедает. — Тор повернулся к сцене, откуда донесся особенно громкий си-минорный аккорд дрожащих струн. — Не знаю. Похоже, я упустил время.

32

«The Bleeding Brains» — в дословном переводе «Кровоточащие мозги».

33

Юмористическое прозвище курорта в горах Кэтскилл.