Пятерка

Каких только историй не рассказывал инструмент! Терри закрывал глаза, слушал и видел внутренним зрением мальчика на плоту, и к нему льнет красивая девочка, и река несет их по порогам, мимо опасных камней, и мальчику приходится быстро соображать и действовать на этой предательской быстрине. Или сотня казаков на лошадях едут по снегу под луной, яркой, как новенькая монетка. Или он сам, постарше, но все еще молодой, играет на этих самых клавишах перед колоссальной аудиторией в большом концертном зале, и тут предводитель казаков въезжает прямо по проходу и вручает ему наградную саблю, а девочка встает из переднего ряда и говорит, что вечно будет принадлежать ему.

Тут, конечно, дедушка прокашливается на той стороне игрового поля, и Терри, открывая глаза, видит, что из украшенной перьями шляпы мушкетера вырывается клуб дыма, а дедушка шлепает по столу картой «Пять вспышек» из «собачьих боев», а это значит, что Терри сгорел начисто.

Он начинал думать, что это он их объединяет.

«Терри, — сказала как-то бабушка Мими, — хочешь, покажу тебе некоторые аккорды?»

«Корды? Это вроде шнуров?»

«Вроде, — ответила она. — Только эти шнуры никогда не перетрутся и всегда будут соединять тебя с чудом».

Но прошло несколько лет, и однажды маленький органчик просто не проснулся. Это был «Хохнер органетта» — инструмент, который вряд ли найдешь в ближайшей музыкальной лавочке. Он молча стоял в шкафу, собирая пыль. Не поэтому ли пальцы бабушки Мими стали распухать и искривляться артритом?

«Давай я починю», — сказал Терри Спитценхем, уже старшеклассник.

Руководства пользователя не было, схем электроники — тоже. Может, где-то в Германии и можно было найти специалиста по «Хохнер органетта», но в Оклахома-Сити таковых не имелось. Терри открыл корпус, посмотрел на древние провода и трубки. Проводку заменил, но безрезультатно. Дело в напряжении, говорили его книжки по электронике. Не вырабатывается достаточное напряжение для создания звука. Он пытался так и этак, этак и снова вот так, но органчик молчал. В конце концов он решил его разобрать до винтика и собрать снова.

Инструмент обрел голос, но слишком поздно для бабушки Мими, у которой пальцы больше не могли играть. Но она сказала, что очень хотела бы послушать, потому что, когда закрывает глаза и он играет — вот на этой маленькой клавиатуре, где двенадцать черных клавиш и семнадцать белых, — у нее такое ощущение, будто она играет вместе с ним.

Первым купленным им винтажным инструментом был «Хохнер симфоник 320» — настоящая гнусавая и сволочная зараза, завалявшаяся в гараже. Если такие старые черти — не сердце рока, значит, он, Терри, не понимает, что такое рок.

А вот сейчас его минуты отделяют от возможности увидеть — коснуться, поиграть на ней, если можно будет — легенду легенд: «Леди Франкенштейн».

— Вот знак! — сказал он и сам поразился детской взволнованности, прозвучавшей в голосе.

«Блю-Чок», было написано на знаке. Тру заметил, что знак поврежден парой близко расположенных пулевых пробоин. Свернув с шоссе 66, он направился по растрескавшейся неровной асфальтовой дороге на север. Впереди расположилась столовая гора, лиловея над выжженным коричневым фоном пустыни. Проехав шестьдесят футов, Тру плавно остановил «Жестянку» и всмотрелся в боковое зеркало.

— В чем проблема? — спросил Кочевник.

Тру как-то загадочно себя вел сегодня. Что-то происходило, и дело было не только в том, что вторая группа охраны их покинула, как он сообщил музыкантам за обедом.

Тру задержал дыхание. На коленях у него лежала кожаная сумка, где был его пистолет. И Тру очень, очень внимательно смотрел на поворот съезда.

— Тру, в чем дело? — Ариэль проснулась, когда машина остановилась, а сейчас и Берк открыла глаза и вынула наушники из ушей.

— Где мы? — спросила она.

Тру видел летящие по шоссе автомобили. Но высматривал он белую машину, которая могла вдруг свернуть на Блю-Чок.

Все молчали: они поняли, что Тру не просто работает — он был как двухсотфунтовый камертон, только-только завибрировавший от удара.

Белая машина проехала мимо.

Вот тогда Тру позволил себе выдохнуть.

Дав чуть-чуть газу, он повел «Жестянку» вперед.

— Так что это вообще было?

Кочевник глядел назад, но, естественно, ему все загораживал корпус трейлера.

— Хотел убедиться, что за нами никто не следует.

— С чего бы это? — спросила Берк напряженным голосом. — Ты что-то заметил?

— Все в порядке, — ответил он и повел машину в сторону столовой горы.

Местность становилась холмистой, дорога то уходила вверх по заросшим колючкой возвышенностям, то падала в провалы с каменистыми стенами. Время от времени попадались трейлеры с запасными генераторами, потому что на опорах электропередачи, идущих в эту сторону, проводов не было. Машина миновала несколько домов, провалившихся под тяжестью времени. Может быть, здесь была когда-то деревушка, когда шестьдесят шестая была живописной ленивой дорогой, театром База и Тода[40] в их красном «корвете» с откидным верхом, но сейчас осталась только вешка на пути.

Дорога петляла. Если в этих красных каменных стенах и был синий мел,[41] то он удачно закамуфлировался. Место это было так далеко от большой дороги, что казалось освежающе чистым — ни пивной банки, ни разбитой бутылки, ни брызг граффити. Не открытая еще страна, подумал Тру. Ну, была когда-то открытой, но природа всегда побеждает.

Машина повернула, и перед группой появился коричневый каменный дом, о котором писал Эрик Геросимини в письме к Терри. На самом деле это была пустая коробка. Заброшенная заправочная станция. Давно заброшенная, судя по виду двух заржавелых древних колонок. Побелевшим от пыли штабелем валялись несколько шин, идеально подошедших бы для «ранчеро» тысяча девятьсот пятьдесят девятого года.

— Черт побери! — сказала Берк, выглянув из окна. — Неужто и вправду бензин когда-то стоил двадцать пять центов за галлон? — Почти нечитаемая металлическая табличка на разбитой стене утверждала, что так и было. — И кто такая Этель?

Тру не ответил на этот вопрос.

Через дорогу стояло с полдюжины остатков домов, от которых сохранилось не так уж много — крыши да коробки, а вокруг лежали камни и куски глины, скатившиеся с расположенного за ними холма. Между двумя развалившимися домами виднелись проржавелые качели на цепях, горка и качели-доска. Бывшая детская площадка.

«Жестянка» проделала еще один резкий поворот, еще один спуск в промытую водой расщелину, и тут асфальт кончился. Дорога стала грунтовой.

— Этот твой друг хотел уйти от мира? — спросил Тру, притормаживая. — Ты уверен?

— Он сказал, что живет в полумиле от бензоколонок, — ответил Терри. — Мы почти приехали.

— Я думаю, если бы я хотел стать отшельником, выбрал бы островок на Карибах, — сказал Тру, но дал газу, и колеса фургона завертелись, поднимая клубы пыли. — Может, я и псих, но я бы так сделал.

Они ехали дальше. Тру то и дело поглядывал в боковое зеркало. Ему не нравилось, что за пылью никого видно не будет. Еще один змеиный извив дороги, и Терри сказал:

— Вот оно.

Справа стояло небольшое обыкновенное беленое строение, ничего особенного. Вполне могло находиться в окрестности любого юго-западного города, если бы ландшафтный дизайнер был минималистом с любовью к каменистым пейзажам. Впрочем, беленые дома в пригородах подключены к линиям электропередачи и не имеют перед собой двух больших металлических ящиков, которые, судя по идущим от них кабелям, могут быть только мощными генераторами. Ближе стало слышно, что они рокочут, как старый самолетный мотор, раскручивающий пропеллер. За домом стоял самый настоящий нужник, а рядом с ним — приподнятая деревянная платформа с установленной сверху душевой головкой и ведром. Чтобы привести душ в действие, надо было потянуть за привязанную к ведру цепочку. На участке голой глины перед зданием виднелся ветхий пикап цвета кротовой шкуры. Берк подумала, что эта машинка много выпила бензина по двадцать пять центов за галлон.

40

Персонажи старого американского сериала «Дорога 66».

41

Блю-Чок (Blue Chalk) — синий мел (англ.).