Христианский квартал

* * *

Я сижу на завалинке, смотрю, как баба Катя семенит в хлев, покачивая ведёрком. Под зачехлённой циркуляркой в опилках копошатся куры. Возле покосившегося сеновала Иваныч колет дрова. Отсюда видно лишь, как фигурка в старом свитере замахивается, а потом - тюк! А справа пёс позвякивает цепью в конуре.

Рядом со мной прожужжала пчёлка и уверенно полетела к палисаднику. Человеку в скафандре пчёлка не страшна. Меня чуть подташнивает, встать даже не пытаюсь - в голове сразу мутнеет. Но и без того она тяжела, будто свинцом набита. А ещё очень жарко, и нестерпимо хочется стащить с себя эту тридцатикилограммовую робу.

Да, лучевуха. Первая стадия. Сколько мне осталось? Вспомнить бы Батины лекции, но память не слушается, подсовывая лишь винегрет из давних разговоров, сцен, эпизодов... Кажется, от нескольких дней до двух недель, так?

Я не понимаю. Ум пасует. И я устал напрягать мозги для того, чтобы вымучить очередную правдивую ложь... Зачем? Теперь-то уж зачем? И чем слабее во мне голос разума, тем сильнее голос совести. Она говорит, что всё правильно. Поделом. Если бы я остался с этими людьми, разделил с ними беду, тогда бы мог участвовать и в их невозможном, невероятном спасении. А теперь... я здесь как инопланетянин. Грешник в раю. Глубоководная рыба, поднятая на поверхность. Может, они - не люди? Или это я уже - не человек?

Я пытался узнать. Спрашивал. Иваныч отвечает охотно, он вообще мужичок говорливый - но я не понимаю. Ничего. Будто на другом языке. Хотя язык-то как раз тот же самый. Что же случилось? Мутация души?

- Сашок, что-то ты совсем заскучал. Погоди, скоро Ленка и Петька с сена придут, самовар поставим...

Поднимаю голову - он. Иваныч. Стоит передо мной, озабоченно морщит лоб.

- Иваныч... - облизываю пересохшие губы, - прошу тебя... ради Бога... скажи мне нормально... почему это всё живое вокруг? Деревья... куры... собака?..

- Дык я ж тебе растолковывал уже, - удивляется старик, - оно всё есть, потому что мы об этом думаем. Чего тут мудрёного?

- А вы, Иваныч... Ты, Катя, дети ваши... почему вы живы? Как вам это удаётся?

- Дык это ж просто... мы живы потому, что о нас кое-кто думает.

Бессильно усмехаюсь про себя. Лёгкие перегоняют отфильтрованный кислый воздух. Пугливые мысли стучатся о границы формальной логики, рикошетят... Границы плавятся, уступают, тают...

- А обо мне... он не может подумать?

- Он о всех думает. И о тебе тоже.

- Тогда почему я умираю?

- А ты подумай с ним вместе. В унисон чтобы было, как в песне, понимаешь?

Вздыхаю и откидываю голову, прислонясь шлемом к заборчику.

Улыбаюсь, глядя сквозь светофильтр на старика.

- Иваныч...

- Да, Сашок?

- Ради него, подумай обо мне...

Поднимаю руки к шее, скольжу пальцами по шву, отгибаю один, другой... раскрываю молнию. Подцепив снизу, снимаю шлем. Жмурюсь от яркого света...

Вижу облако, похожее на козу.

Бд-7: Трон в крови

Войдя в камеру, я невольно улыбнулся:

- Именно здесь меня держали земляне.

Конвоир хмыкнул и посмотрел в зарешёченное окошко, будто советуясь с небом. Старик Хило всегда был нетороплив и основателен в ответах. Наверное, за это его и ценил отец. Откашлявшись, Хило снял цепочку с моих запястий и заметил:

- На этот раз вы вряд ли выйдете отсюда императором.

* * *

В зале суда немноголюдно. Только люди императорской крови, да главы высоких кланов.

На судейской скамье трое. Справа - дядя Вуор. По центру - мой младший брат Керкер. Возмужал братец, взгляд стал серьёзён, движения степенны и точны. Это не тот испуганный юноша, которого я оставил в бараке десять лет назад, перед тем, как меня схватили земляне.

Отец недолюбливал его, считая размазнёй. Теперь бы Керкер ему понравился. Именно он три дня назад ворвался в тронный зал с ватагой вооружённых оборванцев. И увидел меня, одного посреди зала.

- Ваше Величество, приказываю отречься от престола!

- Наконец-то! - радостно воскликнул я.

И отрёкся.

А слева, на обвинительском месте, сидит двоюродный брат Ахад. Помню, как чудесно он пел на моём двадцать пятом дне рождения ещё в той, блаженной жизни, когда правил отец, а я был всего лишь наследным принцем.

- Пусть выйдет тысячник Охтор! - выкликает Ахад.

Скольких же пришлось отправить тебе на смерть, братец, чтобы чистый голосок превратился в этот скрежет жерновов?

* * *

Тот день выдался пасмурным. Я думал, что запомню его до мелочей, а теперь вот даже не могу сказать, какое тогда было число. Где-то в начале осени. Колеи развезло от недавних дождей. Скачущие лошади гвардейцев вздымали брызги грязи. Несколько капель попали мне на манжеты. Из дворца мы выезжали очень поспешно, и я не успел переодеться в походное. Отец был очень возбуждён.

- Это за Синим Бором, - сказал он мне. - Уже недалеко.

* * *

Тысячник Охтор опустился на колени перед судьями и коснулся лбом пола. Расшитый мундир совсем не идёт к его крестьянскому лицу. В прежние времена никто бы не дал чин тысячника простолюдину. Землян больше нет, а до порядка в обществе ещё ой как далеко. Что ж, мутная вода не вмиг делается чистой.

- Чтобы пробраться к Их бывшему Величеству мне пришлось потерять троих людей, - Охтор говорит тихо, даже с первых рядов зрители вытягивают шеи, прислушиваясь. - До ареста Их бывшее Величество возглавляли сопротивление, и потому я получил приказ освободить наследного принца из лап землян...

* * *

За Синим Бором лежало огромное железное яйцо, на треть зарывшись в землю, и оставив длинную борозду на поле. Вокруг него копошились солдаты, одни откапывали находку, другие обтёсывали срубленные деревья, готовя полозья.

Отец пошёл к Хило и распорядился о том, чтобы диковинную добычу перевезли в крепость.

А я с досадой смотрел на их суету и думал: "ну, железное яйцо с неба упало. Ну и что? Из-за этого нужно было нестись сюда сломя голову?" Жаль было испачканных манжетов.

Вечером находка лежала во дворе цитадели, а вокруг копошились фигурки мастеровых.

- Ваше Величество, никто не может вскрыть скорлупу, - докладывал Хило. - Она очень прочна.

- Если обычное яйцо бросить в огонь, скорлупа треснет, - ответил отец. - Пусть готовят большой костёр.

Когда железное яйцо было объято пламенем, мастеровые вдруг задрали головы и начали тыкать пальцами вверх. Мы с отцом подняли взгляды и увидели, как с неба падает большая железная бочка. Она зависла в воздухе над площадью, что-то спереди у неё загремело, и мастеровые стали валиться наземь, истекая кровью.

* * *

- Их Величество приняли меня наедине, - бормочет коленопреклонённый Охтор. - И удостоили большой чести и внимания. Но отказались покидать дворец и просили передать, что сопротивление бессмысленно и что все мы должны расходиться по домам...

- Настоящее предательство! - выкрикнул обвинитель. - Бывший наследный принц не только бросил нас, но и перешёл к землянам, призывая подчиниться захватчикам. Все слышали это в публичных речах, но многие думали, будто земляне его заставляют. Свидетельство тысячника Охтора показывает, что те же мысли бывший император высказывал и наедине, и что, когда выпал шанс вернуться к своему народу - он отказался! Ну, что вы на это ответите? - процедил Ахад, оборачиваясь ко мне.

- Скажи что-нибудь в своё оправдание, - просит Керкер.

Я посмотрел на судей и сказал:

- Моему поступку нет оправдания.

Кажется, даже Ахад смутился.

В зале повисла тишина. Наверное, они ожидали продолжения речи, но больше мне сказать было нечего.

* * *

Я стоял рядом с отцом в южной башне. Мы наблюдали, как железная бочка опустилась на землю и из неё повыскакивали человечки в диковинных костюмах и с палками в руках. Одни бросились к костру и начали оттаскивать горящие брёвна, другие же встали полукругом, тыча в разные стороны чёрными палками.

Хило доложил, что лучники готовы, и отец кивнул.