Страница 152 из 162
— Бедность только у господ считается позором, Таси.
— Когда придет октябрь, Мурза?
— Оглянуться не успеешь, как придет октябрь, Таси.
— Когда придет октябрь, как мне дожить до октября, Мурза?
— Ты моя радость, Таси.
— Чшш, кто-то перескочил через забор, Мурза.
— Это ливень, Таси.
— Мурза…
— Почему ты дрожишь, Таси?
— Не знаю, Мурза.
— Не бойся, ничего не бойся, Таси!
— С тобой я ничего не боюсь, Мурза.
— Ты моя радость, Таси.
— Когда выходила замуж дочь Эгутиа, двадцать квеври вина было выпито на свадьбе, Мурза.
— На нашей свадьбе в два раза больше выпьют, Таси.
— Ха-ха-ха, Мурза!
— Что смеешься, Таси?
— Из каких квеври, Мурза?
— Из квеври добрых соседей, Таси.
— Чшш… Кто-то пробежал здесь, Мурза.
— Это ветер, Таси.
— Сердцем чую какую-то беду, Мурза…
— Люблю твои ежевичные глаза, Таси.
— Как я счастлива, Мурза!
— Люблю твои розовые щеки, Таси.
— Не касайся меня так, Мурза!
— Говорят, владетель собирается воевать с абхазами, Таси.
— Избави нас бог от войны, Мурза!
— Дадиани и Шарашиа не хотят примириться друг с другом, Таси.
— Да примирит бог Дадиани и Шарашиа, Мурза!
— Если будет война, Таси…
— Ох, не говори этого, Мурза!
— Больше не скажу, Таси.
— Я думала, ты хочешь свататься к дочери Кучуриа Кутелиа, Мурза.
— Пропади она пропадом, Таси!
— Касайся, целуй меня, Мурза.
— Ты моя радость, Таси.
— Слышишь, Мурза?
— Слышу, Таси.
— Кто-то свистнул, Мурза.
— Это ветер свистнул, Таси. Смотри не простудись!
— Дочь Кучуриа Кутелиа красивее меня, Мурза.
— Дочь Кучуриа Кутелиа твоего мизинца не стоит, Таси.
— Что тебя до сих пор заставляло молчать, Мурза?
— Чшш… Кто-то крикнул, Таси.
— Это ветер завывает, Мурза.
— Взошла утренняя звезда, Таси.
— Вчера в Мухури работорговцы похитили жену Уту Гурцкайа, Мурза.
— Работорговцев убили, Таси.
— Кто они были, не знаешь, Мурза?
— Макацариа из Чаладиди, Таси.
— Почему бог не проклянет их, Мурза?!
— Не знаю, Таси!
— Женщина со двора не может ступить, Мурза.
— Как может христианин продавать христианина неверному, Таси!
— Кто-то ходит по двору, Мурза.
— Может, отец снова вышел, Таси?
— Нет, отец один только раз выходит ночью, Мурза.
— Пойду обойду двор, Таси.
— Не уходи, я боюсь, Мурза.
— Хорошо, я не уйду, Таси.
— Невесту Мадзиниа у дружков в дороге похитили, Мурза!
— И Мадзиниа с того самого дня домой не вернулся, Таси.
— Несчастный Мадзиниа, Мурза.
— Еще несчастнее его Пациа, Таси.
— Иди, иди, вот-вот встанет отец, Мурза.
— Завтра выходи в это же время, Таси.
— Поцелуй меня, Мурза!
— Таси…
— Еще поцелуй меня, Мурза!
— Заткни ей башлыком рот, Коста!
— Крепче свяжи ей ноги, Миха.
— Ну, побежали, Дата!
— Ты не убил того парня, Коста?
— У него крепкая голова, не сдохнет, Маква.
— Фьють… фьють!
— Но-о!..
— Гуджу!
— А?
— Со двора мне послышался крик, Гуджу.
— Это ветер поет, Цабу.
— Нет, крик мне послышался, Гуджу.
— Померещилось тебе спросонок, Цабу.
— Открой дверь! Мне послышался крик, Гуджу!
— Небо разверзлось, Цабу!.
— Открой дверь, Гуджу!
— Эй, кто там?
— От платана донесся крик, Гуджу!
— Наверное, ветер, Цабу!
— Беги к платану, Гуджу!
— Да вот гляди, никого нет под платаном, Цабу!
— Ну, а это кто там, Гуджу?
— Сын Маркозиа — Мурза.
— У него голова разбита, Гуджу.
— А что здесь нужно было ему, Цабу?
— Наверно, к Таси пришел, Гуджу.
— А что нужно было от Таси сыну Маркозиа?
— Не время спрашивать об этом, Гуджу?
— Что нужно было здесь сыну Маркозиа, Цабу?!
— Какое-то несчастье с нами стряслось, Гуджу!
— Почему ты так думаешь, Цабу?!
— Ты слышишь топот коней, Гуджу?
— Что это, Цабу?!
— Горе мне, Таси нет в постели, Гуджу!
— Что ты говоришь, Цабу?!
— Таси, дочка!.. Таси!.. Помогите!
— Таси, дочка!..
— Таси, дочка, Таси!.. Таси!..
— Что такое, что случилось?
— Кажется, похитили Таси!
— Таси похитили!
— Выбегайте все!.. Работорговцы похитили Таси!
— Филипе!
— Манча!
— Спиридон!
— Выходите все!
— Эй, не упускайте их!
— Трубите в трубы!
— Звоните в колокола!
— Таси похитили, дочку, Гуджу!
— Варна, перережь им дорогу у мельницы!
— Ива, перехвати их у моста!
— Таси, дочка! Таси, дочка! Горе твоему отцу, дочка!
— Эй, все выходите, все до одного!
— Таси!.. Пусть земля возьмет твою мать, дочка!
— Горе твоему отцу, дочка!
Перевод с грузинского Ю. Нагибина и С. Серебрякова
Геннадий Юшков
Месяц в городе
Можно было улететь самолетом и через какой-нибудь час оказаться дома, но Турков не торопился, решил добираться теплоходом. Будет в дороге целые сутки наедине с самим собой. Достаточно времени, чтобы все обдумать, понять, разобраться. А разобраться в случившемся ему надо непременно. Он взял билет, в гомонящей толпе пассажиров поднялся на раскаленный от солнца, пахнущий краской теплоходик; посадка закончилась неожиданно быстро; желтея пузырями, вскипала под бортом вода; отвалили от пристани… Покатились, как на саночках, только ветер бьет по глазам.
И, когда осталась позади пристань, уходя вбок, заслоняясь береговым обрывом, Турков с пугающей отчетливостью почувствовал всю краткость предстоящей дороги. Сутки… Всего сутки. У Туркова сжалось, замерло сердце. Он пробовал успокоиться, твердил себе, что никакой беды нету, что он придумал ее, вообразил, что спустя месяц-другой будет смеяться над своими страхами… А сердце сжималось, будто в холодном кулаке его стискивали.
Сельских учителей регулярно вызывают в город — повышать квалификацию. Бурно развивается педагогическая наука, того и гляди, отстанешь от передовых веяний. И вот в разгар лета, по самой жаре, отправляются сельские преподаватели в областные и районные центры, чтобы самим превратиться в учеников, После учебного года хочется отдохнуть, покопаться на приусадебном участке, заняться подзапущенным хозяйством, а тут корпи над конспектами в душном классе, и питайся бог знает чем, и живи неизвестно где… В гостиницах мест не бывает, скромных учителей размещают по частным комнатам и углам, будто «диких» туристов. Тяжко достается современный уровень знаний… Вот так и прибыл Турков нынешним летом в город и стал жильцом покосившегося подслеповатого дома на окраинной улице.
Комнату ему сдавала шустрая словоохотливая старушка, которую все соседи звали неизменно: бабка Ударкина.
Потирая сухие, в черных трещинках руки, бабка Ударкина сразу сообщила, что пускает жильца с неохотой, что ей нужен покой, который всяких денег дороже, и что из-за того покоя, она и осталась тут доживать, в родительском дому, а не переехала к внучке с горячей водой и газом.
— Да ваш закоулок тоже снесут, — сказал Турков.
Бабка Ударкина моментально ответила, что прежде ее самое вынесут из родительского дома вперед ногами, что никакие отдельные квартиры ей не нужны, а нужен только покой, хоть и с удобствами на дворе.
После знакомства с бабкой стало совершенно ясно, какое тут предстоит житье-бытье. Турков помянул черта, затосковал, уселся на лавочку перед калиткой.
По грязной от дождей улице шествовали гуси, их торчащие шеи были помазаны синими чернилами. Мальчишки катались на велосипеде с моторчиком. Моторчик трещал оглушительно, вся его сила превращалась в звук. Соседние домики тоже были пузаты, неряшливы, с поломанными заборами — улица сознавала свою обреченность и словно бы гордилась запустением.