Страница 44 из 79
Сентябрь
Мелодия дождя
Понедельник 2 — С нашей горы хорошо видны изумительные закаты. Лора, как всегда, боится пропустить это зрелище. Ужасно торопит меня. Откровенно говоря, совсем не хочется выходить из дома. Романтический энтузиазм действует мне на нервы, и я всегда нахожу какую-нибудь отговорку. В Дубултах на Балтийском море я был более отзывчив на ее призывы. После ужина мы постоянно занимали одну из бессчетных скамеек, расставленных на гребнях дюн. Впрочем, цари тоже приезжали сюда из Петербурга — любоваться буйством немеркнущих до полуночи красок. Сколько лет мы не любовались закатом?
Четверг 5 — С утра похолодало. В кабинет набилось невообразимое число мух и шершней. Жужжат и бьются об стекло. Пришлось раскрыть окна. Улетать не пожелали. Закрыл окна — бьются в отчаянии об стекло. Падают на пол без чувств. Есть жертвы. В конце концов жужжание прекратилось. В кабинете воцарилась жуткая тишина. Не слишком ли дорогая цена за спокойствие? Выхожу в сад.
Четверо братьев отца и девяностолетняя сестра его Назарена жили в Америке. Иногда посылали открытки. Так мореплаватель бросает бутылку в море. Я разыскал письмо Назарены к брату, моему отцу: Эдуард, мы в конце пути. Пора подводить итоги. В Бразилии вспоминаю, как ездили мы продавать рыбу в Веруккьо, по пятницам в 1913 году. Помнишь, река смыла мост прямо у нас на глазах? Мы сидели в двуколке, не проронив ни слова. Дома оказалось — рыба протухла. Я не в силах отделаться от этого липкого запаха. Он неистребим до сих пор. Это запах всей нашей жизни.
Суббота 7 — Из Пеннабилли на горный выпас ведет щебенчатая дорога. Вынужденная остановка в пути — шоссе перепахано плугом. Перевернутые пласты обнажили древнеримский багряный кирпич и осколки черепицы. Поднял с земли черный наконечник стрелы. Спрятал в карман. Время от времени вынимаю и кручу его в руках. Любопытно, была ли удачной охота?
Воскресенье 8 — Во всякое время года бывают дни, когда хочется убежать. От тяжести утраты или приступа тоски. Иногда охота досадить кому-нибудь, хотя бы самому себе. В такие минуты мысленно запираюсь на ключ в безвестной квартире на окраине Москвы. Там, где менее всего хотелось бы жить. Микрорайон состоит из совершенно одинаковых домов. Назван по имени бывшей деревни — Косино. Молодые парни на лыжах выводят на прогулку собак. Магазины совсем пусты. Полки наполнены мертвенно-бледным фосфоресцирующим светом. Квартира, где я нахожусь на правах добровольного изгнанника, состоит из комнаты и ванной. Здесь обитала старая поэтесса из Тбилиси. Великодушная и нежно любящая женщина, обладавшая даром изящества и легкой грусти. На ней постоянно черное платье с огромным кружевным воротником. Стены в комнате увешаны потемневшими зеркалами с серебристыми пятнами. На кухне кушетка. Зеркала в комнате должны были увеличить ее объем. Создать лабиринты и иллюзию глубины. Теперь эта комната — мое убежище. Здесь я скрываюсь от подкатившего к горлу комка. Главное — не смотреть на себя в зеркало.
Тартальона-заика — звали девушку в сабо на босую ногу. Тонкая блузка облегала крепкие, точно камешки, груди. Заикание было столь сильным, что так и подмывало — подсказать нужное слово. В ответ Тартальона прыскала смехом, как от щекотки, будто слово лежало за пазухой, и мы вместе доставали его.
Среда 11 — Ближе к вечеру ветер неожиданно прекратился. Миндальные деревья перестали качаться. В ветвях поселился закат. Пошел на площадь слушать фонтан. Он шумит на фоне красно-кораллового собора. Натолкнулся на немца-архитектора. Роланд Гюнтер, часто бывает в Ангьяри. Неплохо было бы устроить летучий университет. Изучать места, связанные с поэтическим творчеством. У меня есть еще одна идея — соорудить фонтан из водосточных труб в заброшенном доме с рухнувшей крышей. Готово и название — Обитель воды.
Четверг 12 — Идет дождь. Едем в Кортону. На протяжении всего пути до Виамаджо видим, как охотники спускают собак в лес. При том, что вся изгородь вдоль шоссе обвешана призывами местной власти — Охота запрещена. Охотники настаивают на своем. «А где еще нам натаскивать собак? Собаки под контролем, мы следим за ними в бинокль». На обнесенной сеткой опушке увидел рассвирепевшего кабана. Мчится в сторону свежевспаханного поля. Миновав бор, шоссе поворачивает на Сан-Сеполькро. Сосны стряхивают на дорогу сухие иголки и последние капли дождя. В облаках образовались первые прогалины. За Ангьяри зелень табачных плантаций. Поодаль черные от солнца головы подсолнуха. Уныло свисают они с высохших стеблей. Кукуруза еще не достигла спелости. Ее початки гордо поглядывают по сторонам. Кортона встречает нас этрусскими крепостными стенами и миниатюрными площадями в окружении древних палаццо. Дворянские гербы на раскаленных от зноя стенах тают, как мороженное. Здесь зона светоносного излучения. Так бывает только во сне. На обратном пути остановка в Сан-Сеполькро. Засвидетельствовали свое уважение Воскресению Пьеро делла Франческа. Пейзаж напоминает окрестности Монтефельтро. Пытаемся отыскать вершину, вдохновившую великого художника. Вот она! — крикнули мы в один голос, радостно указывая на Монтеботолино.
Последний привет уходящего лета. С горных круч опускается полог тумана. Пришлось надеть ельветовую куртку.
Суббота 14 — У меня медленный взгляд, как у вола, тянущего плуг. Сяду, встану, хожу взад-вперед. В Пеннабилли пусто — ни души. Просматриваю газету. Гляжу на стены окружающих площадь домов. Городишко теперь сломанный музыкальный инструмент. Дачники забились в свои городские норы.
Воскресенье 15 — К семи вечера стало прохладно. Вернулся за фуфайкой. Долго разговаривал с адвокатом Берти из Сан-Марино. Адвокат бывает у какого-то странного человека, предрекающего опасности будущего. Гадает на оливковом масле. Всего несколько капель в кувшин с холодной водой. Вода начинает кипеть. Говорит, что на адвоката ополчился злой дух.
Четверг 19 — Тосковать можно и по нищете, вспоминая трудные, но веселые времена. Тогда все мы жили в ладах с самими собой. И сегодня люблю слушать, как трещит до красна раскаленная жаровня. В детстве таскал из нее обжигающие огнем каштаны. Люблю оставаться наедине с самим собой на горном пастбище в заброшенной кошаре. Я не искатель кладов. Для меня важен влажный запах земли, на которой отпечатался след куриной лапки. Приятно услышать скрип ржавого крана. Все мы живем детством. Тогда мы были бессмертны.
Суббота 21 — Иногда я жду того, чему нет названия. Возникает чувство неопределенности, атмосфера предчувствия. Самоуверенность улетучивается. Ждешь озарений. Начинаешь верить в приметы. На днях меня поразило одно явление. На вершину холма ведет извилистый и ухабистый путь. В конце пути мы увидели одноэтажный домик — два на три метра. Обитавшая здесь прежде старуха питалась дарами горного леса и лечилась растущими у порога травами. Она глядела на мир сквозь древние щели в стене. Зарабатывала на жизнь, отмывая грязные бутылки шершавым лопухом, который в этих краях так и называется — стеклянная трава. У нас в горах немало таких развалин, где старики доживают последние дни в полном забвении. Единственные близкие — небо над головой и земля, на которой они появились на свет. Часами смотрят они на мир из крохотных окон. От головной боли лечатся запахом листьев вербены. Отчего щемит сердце при виде этого убогого жилища? В памяти ожили родники жизни, прожитой другими людьми. Как будто я уже был когда-то в этой хижине и тоже взирал на окружающий мир сквозь щели древней бойницы.
Даже когда за окном плотная пелена дождя, все равно над вершинами ярко светит луна.
Пятница 27 — Временами усаживаюсь в плетеное кресло стоящее на террасе. Передо мной горный кряж с зеленым куполом дубовой рощи. Внизу Месса — горный ручей, свежевспаханные поля. Кое-где одинокие дубы. На расстоянии вытянутой руки — кованная решетка. Она соединяет два столба террасы. Похищенная в Мареккье речная галька лежит на поручне парапета. Тут же — до блеска отполированные рекой обломки средневекового кирпича. Итак, одна вселенная в двух шагах. Другая, в нескольких километрах — в долине. Между ними, у основания террасы — широколистная смоковница. Она еще не пришла в себя от летнего зноя. Все чаще задаю себе вопрос — прибыл ли я уже на конечную станцию? Суждено ли мне полюбить русскую деревню с деревянными избами в сибирской тайге, или водные зеркала древних китайских рисовых чеков? «Не рассчитывай на далекие путешествия. Лучше окинь взором пройденный путь» — твердит внутренний голос: «Отдохни». Выходит, пора возвращаться домой и вглядываться в горизонты былого? Увы, душевный мир — это дерево, которое растет только на обочине жизни. Сама жизнь наполнена волнениям и страхами. Редко кому удается обрести спокойствие, отсиживаясь за безопасными крепостными стенами замка, где давно уже царствует равнодушие.