Страница 91 из 103
— Пусть ваша милость прикажет отрубить мне голову, если я не смогу показать ничего более интересного.
— С какой стати? Разве ты совсем не дорожишь своей головой, что готов так легко с ней расстаться?
— Нет, ваша милость, просто я знаю, что могу предложить вам совсем иное развлечение.
— Если это окажется правдой, тебя ожидает самая высокая награда. Ну что ж, приступай. Неси свой мешок.
— У меня нет мешка.
— Это хороший знак. Значит, у тебя нет мешка со всякими таинственными побрякушками. Что же у тебя есть?
— Только это, — сказал волшебник, указывая на свои широко открытые глаза.
— Что, что? — переспросил царь, вглядываясь в его лицо.
Как только глаза Лаваны встретились с глазами волшебника, все вокруг переменилось. Царь больше не видел первого министра, всегда стоявшего справа от него; парадный зал с коврами и золотыми колоннами словно растворился в воздухе. Исчез даже трон, на котором он сидел. Царь оказался один в широком поле, на котором пасся иссиня-черный конь с развевающейся гривой и с длинным хвостом, волочившимся по земле. Глаза у коня сверкали, морда была покрыта пеной. Он прыгал, скакал и рыл землю копытом. Царю казалось, что конь дразнит его. И тут он услышал, что говорит самому себе: «Грош мне цена, если я не сумею поймать и укротить этого коня».
Царь осторожно приблизился к коню, но тот отпрянул, гордо вскинув голову, подождал, пока царь сделает новую попытку, и опять прыгнул в сторону. Царь увлекся этой игрой и не заметил, как далеко он ушел. Конь привел его за собой в какие-то незнакомые места. В конце концов царя обуял гнев, он сделал неожиданный прыжок, схватил коня за пышную гриву и вскочил ему на спину. Конь стремительно бросился вперед. У царя засвистело в ушах, а конь перешел с рыси на галоп и несся так, будто ему ничто не было помехой: ни земля, ни воздух, ни поля, ни деревья. Он разрезал грудью воздух и мчался сквозь густые заросли, между деревьями, перелетал через изгороди, скакал по долинам и лугам.
Ослепленный Лавана с трудом дышал и изо всех сил прижимался к лошади. Он сдавил пятками ее бока, обхватил руками лошадиную шею и распластался у нее на спине. Конь мчался не только по земле, он то и дело поднимался в воздух, и тогда ветви деревьев били Лавану по голове. Увидав сук, который грозил расцарапать ему лицо, он выбросил вперед руки и вдруг почувствовал, что висит высоко над землей и цепляется за пустоту.
«Что за странные вещи творятся со мной! — промелькнуло у него в голове. — Где я?» Он не видел под собой ничего, кроме зеленой бездны, и не представлял, где бы он очутился, разжав руки. Лавана дотянулся до двух перекрещивающихся веток дерева и сел. Сколько он так просидел, он не помнил. Взглянув вверх, он увидел у себя над головой семью обезьян. Отец лежал на спине, мать искала вшей у него в шерсти, а малыш резвился на ветках; родители то и дело хватали его за хвост и притягивали к себе, боясь, как бы он не упал. Вдруг все они замерли и устремили взгляд на пришельца. Лаване казалось, что в их глазах таится насмешка.
«Они в своем царстве, а я сижу тут, рядом с ними, по недоразумению, — подумал он. — Кто же я теперь? Раньше я был царем. Я обладал властью, у меня был дворец, люди почтительно кланялись, увидев меня, и исчезали, стоило мне нахмуриться, а теперь я оказался на дереве, как будто сам превратился в обезьяну. Наверное, здесь обезьяны важнее царей, и мне придется смириться со своим новым положением. Если я попробую взобраться на следующую ветку, обезьяны вскарабкаются еще выше и все равно будут смотреть на меня сверху вниз. Пожалуй, лучше выбраться отсюда, пока дело не приняло совсем скверный оборот. Я согласен скорее погибнуть там, внизу, чем остаться здесь».
Лавана посмотрел вниз. В диких зеленых зарослях, простиравшихся под ним, его подстерегали любые опасности: хищники, готовые проглотить его целиком, змеи или дикари, которые схватят его и будут терзать. Он разжал руки и полетел вниз. Ветви деревьев немного смягчили удар о землю. Царапины на его лице кровоточили, ноги болели, но он был счастлив, что не видит больше надменных обезьян и не несется на лошади, а стоит на твердой земле. Он не знал, в каком направлении надо идти. Но идти надо было. Лавана помедлил немного и пошел.
Он шел, шел и шел. Когда наставала ночь, он ложился на землю и засыпал. Лавана потерял счет дням; он не знал, откуда и куда он идет и много ли он прошел или мало. Он видел перед собой дорогу и двигался вперед, несмотря на боль в ногах; его одежда превратилась в лохмотья, тело покрылось ссадинами. Его мучили голод и жажда. Когда у Лаваны не хватило сил сделать следующий шаг, он в изнеможении опустился на землю, надеясь, что смерть не заставит себя долго ждать. Но не из каждого затруднения можно выйти таким образом. Лавана не помнил, сколько он пролежал. Придя в себя, он открыл глаза и увидел, что рядом с ним стоит молодая женщина и с любопытством его разглядывает. Ее тело было прикрыто рваным куском материи, в руке она держала корзинку.
— Кто ты? — спросил Лавана.
— Ой! — удивилась женщина.
— Я хочу есть и пить, — сказал Лавана. — Что у тебя в корзинке?
— Еда, которую я несу отцу, он рубит дрова в лесу.
— Что за еда?
— Самая обыкновенная еда, лакомств у нас нет.
— Я хочу есть! — воскликнул Лавана. — Спаси меня! Я умираю, дай мне хоть кусочек.
— Я несу еду отцу, — решительно заявила девушка.
— Неужели ты меня не пожалеешь?
— Нет, не пожалею, — ответила она. — Кто ты такой?
В эту минуту царь еще помнил, кто он такой.
— Я царь, — сказал он, — то есть я был царем… Все это неважно. Дай мне поесть, я вознагражу тебя, как только вернусь в свое царство.
— Ты, может быть, и царь, — сказала женщина, — но я не царица… Я принадлежу к самой низшей касте. Мой отец — чандала. Нам запрещено делиться с такими, как ты. Я совершу грех, если дам тебе пищу, оскверненную моим прикосновением. Я не хочу грешить, чтобы потом не попасть в ад. Ты кшатрий, а я принадлежу к низшей касте, я чандала.
— Забудь о том, что я произнес слово «царь». Это была просто шутка. На самом деле я тоже чандала. Разве я похож на царя?
— Мне все равно, на кого ты похож, — сказала она. — У меня в корзинке лежит кусок свинины, я сварила ее с диким рисом и с травами, которые нашла в джунглях.
Лавана слушал ее, и рот его наполнялся слюной, хотя говорила она не о таком уж аппетитном блюде.
— Расскажи, пожалуйста, еще что-нибудь об этом мясе, — попросил он.
Женщина рассказала, как поймали дикую свинью, мясо которой она приготовила, как несколько человек из их деревни загнали ее, закололи, принесли тушу домой и поделили между собой, и как она потом варила мясо, добавив горсть дикого риса, который нашла в поле, как смазывала мясо жиром, вялила его на солнце и хранила в горшке, зарытом в землю.
Царь в отчаянии прервал ее:
— Я умираю! Дай мне поесть.
— Нет, — сказала она. — Я поступаю так, как должны поступать люди моей касты. По нашим законам я не должна предлагать пищу тому, кто принадлежит к высшей касте, и я не нарушу этого закона. Я не хочу попасть в ад. Даже если ты умираешь от голода, я ничем не могу тебе помочь.
Царь стал перед ней на колени.
— Сжалься надо мной! Спаси меня! — молил он.
— Я могу спасти тебя, только если ты сделаешь то, что я скажу. Чтобы сравняться со мной, ты должен на мне жениться, тогда я смогу накормить тебя. Но сначала я должна поговорить с отцом.
Царь обдумал ее слова. Выход, который предложила девушка, показался ему простым, здравым и вполне разумным.
— Я согласен, — сказал он. — Я готов пойти к твоему отцу, но я не в силах сделать ни шагу. Я очень устал.
— Что же с того, что ты очень устал. Устанешь еще немного, только и всего. А если ты хочешь под этим предлогом отказаться от женитьбы, можешь умирать с голоду.
— О женщина, ты не поняла меня! Я только и мечтаю о том, чтобы жениться на тебе. Я обожаю тебя. Я пойду с тобой.