Страница 86 из 246
Потом она занялась лёгкой атлетикой. Бег на сто метров. Тренер говорил, что у неё хорошие данные.
Их возили в Симферополь на соревнования. Перед забегом тренер заставлял всех съесть по целому лимону. Без сахара. Говорил: «Прямо – в кровь!»
Так, между поцелуями, мы всё ближе узнавали друг друга.
После того концерта Чепа, Владя и я поехали на Сейм с ночёвкой.
Мы с Чепой вечерней электричкой привезли с собой большой виниловый мешок. Его отец достал в Рембазе. Там это упаковка от каких-то вертолётных частей.
Большой такой мешок – целая палатка на троих.
Ещё мы привезли гитару, а потом приехал Владя на своём мопеде «Рига-4» и привёз ужин.
Мешок-палатку мы поставили на заросшей ивняком песчаной косе, недалеко от железнодорожного моста.
Стемнело. Мы развели костёр. Поужинали.
Правда, Владя привёз слишком много зáкуси – больше разбросали, чем съели.
Ничего, утром опять сгоняет в город, подвезёт жратвы.
Владя начал играть на гитаре проигрыши из разных рокэнролов. Над водой гитара звучит улётно. Ништяк, чётко звучит.
Одному рыбаку, что заякорил свою плоскодонку посреди Сейма для ночного лова, понравилось, попросил ещё чего-нибудь сбацать.
Но когда мы завели «Шыз-гары!» другой ночной ловец издалека – аж от того берега – начал материться, что рыбу распугаем.
Чепа посоветовал не связываться, а то пойдёт позовёт ещё мужиков из домиков.
Костёр догорел и мы залезли под виниловую крышу.
На рассвете я проснулся от воды капавшей мне на лицо.
Винил совершенно водо– и воздухонепроницаемый материал. Наше тёплое дыхание оседало на охлаждённом августовской ночью виниле и превращалось в водяные капли – конденсат. О нём не учат в школе.
Так что утро мы встретили холодными и голодными.
Я еле-еле уговорил Владю, чтоб он доверил мне «Ригу-4», сгонять за едой в город вместо него.
Всё же моторы – это вещь. Ничего крутить не надо, кроме рукоятки газа.
Я въехал в город прокладывая в уме маршруты – сперва к себе на хату, потом на хату к Чепе, потом к Владе.
Собрать что будет съестного и – обратно на Сейм.
Рассчитали на бумаге,
Да забыли про овраги…
Войдя в левый вираж между Вокзалом и парком Лунатика, я услышал своё имя.
Через привокзальную площадь неслась Ольга в своей красной мини-юбке.
Прав был её тренер – данные что надо.
Я сбросил газ и дал мопеду остановиться.
Она подбежала почти не запыхавшись и начала делать мне вливание – уже три дня, как я пропал неизвестно где, не хочу с нею встречаться, так и не надо, она не напрашивается, вчера мать вызвала её телеграммой на телефонный разговор с Феодосией, говорит, хватит уже сколько погостила, может послезавтра она уже уедет от тётки, а мне всё равно, умотал себе на Сейм, друзья мне дороже, таких друзей за хуй да в музей, а она такая дура, нашла с кем связаться, а если она мне дорогá, я должен остаться с нею…
После холодного конденсатного душа столь пылкое бушевание и угроза замаячившей разлуки, и надежда – а вдруг даст напоследок? – сделали своё дело.
Я выпросил только пару часов – отвести мопед к Владе на хату и сходить переодеться перед нашей встречей в Парке…
Вот так становятся тряпками. Так предают друзей.
Конечно, они приехали с Сейма пятичасовой электричкой, после того, как прочесали всю заросшую ивняком косу в поисках объедков, которые так бездумно расшвыривали куда попало накануне вечером.
И я их понимаю – однажды и сам чуть не сдох на Сейму с голодухи.
Три дня они со мной не разговаривали – бойкот.
И я их понимаю – дольше не продержаться, когда делаешь одно дело, а общаться вынужден только через Чубу.
( … подло предавать друзей. Согласен.
Но из всех подлостей совершённых мною за свою жизнь об этой, почему-то, я сожалею менее всего.
Хотя, конечно, сожалею.
– Бабник, тряпка, предал своих корешей за кусок вонючей дырки, за бабу предал,– скажут 95% реальных пацанов.
Ну, ладно – переборщил – 93%.
И я их пойму.
И соглашусь с ними.
И я их пожалею – не повезло беднягам. Не попадалась им такая баба, ради которой стоило предать …)
Итак, Ольга.
Конечно, размер её груди намного уступал размерам Натали́ .
И они у неё не отличались упругостью, как предписывается грудям девственниц в литературных традициях.
Но когда я впервые, стоя у тёткиной калитки, расстегнул на себе рубаху, а на ней кофточку и стиснул её наготу, то поразился необъятности ощущения от прижавшейся женской плоти.
Лифчика на ней не было, она перед этим заходила в тёмный двор хаты.
А то, что грудь такая небольшая и соски не твёрдые объяснила нырянием со скалы за рапанами.
Глубина оказалась большой и потом в больнице пришлось прокалывать ей груди.
( … лапша на уши? Понятия не имею.
При моей лопоухости я верю всему, что мне говорят.
Серьёзно, пока слушаю – верю всем и вся. А из-за своего, не менее фундаментального, тугодумия логическое осмысление услышанного начинаю на вторые или третьи сутки.
Но в тот момент мне было вовсе не до логики – рапаны, так рапаны.
Это лишь теперь немного интересно – что оно за хрень? Да, и то не очень …)
Но что в ней безоговорочно пленяло, так это – ноги.
( … тогда во всём мире бурлила сексуальная революция, а законы революционного времени – беспощадны. И уж тем более законы революционной моды.
Это в нынешние демократические времена хочешь – макси одевай, хочешь – миди, а можешь и всю жизнь в трениках проходить, если, конечно, на них есть адидасовские полоски.
Сексуальная революция установила диктатуру мини.
Так что, коль ты считаешь себя женщиной – изволь обнажить колени.
Закон – есть закон.
Если ты не махнула на себя рукой, как на женщину, твоя юбка или платье должны кончаться, как минимум, на три сантиметра выше колен.
Закон суров, но справедлив, или записывайся в пенсионерки…)
У Ольги мини было на двадцать сантиметров выше колен. Поэтому, когда она садилась, то кисть руки её целомудренно спускалась между спортивно спелых ляжек, чтоб не выглядывали трусики.
И когда я сверкающим солнечным днём стоял у тоннеля Путепровода, а она в жёлтоволосой стрижке и красной мини-юбке сбегала с лёгкой атлетической припрыжкой вниз по лестнице от Парка, мне стало ясно, что я родился в очень даже правильную эпоху.
Порыв ветра взметнул на ней юбку и она, на бегу, оправила её классическим жестом Мэрилин Монро из другой эпохи.
( … в такие мгновения все рапаны мира и голодные братаны, жующие горбушки с сухим сеймовским песком, пусть катятся в тартарары!
…две ножки… грустный, охладелый,
я всё их помню…
Или, как сказал иной, более прагматичный избранник муз:
– Ольга, за твои ножки я б отдал всё, кроме получки и выходного дня!..)
Он был её сотрудником на Тряпках, куда она устроилась работать, потому что не уехала к маме в Феодосию, а осталась жить у тётки.
Тряпками в Конотопе называют Фабрику Вторсырья.
Она на самом краю города – первая остановка электрички по пути на Сейм.
Зачем так далеко?
Просто на Тряпках не слишком-то оглядываются на трудовое законодательство, а Ольге тогда едва исполнилось пятнадцать лет.
Первого сентября я пришёл в Конотопский техникум железнодорожного транспорта вместе с моими братом и сестрой, которые поступили туда же после восьмого класса.