Страница 78 из 246
Иметь домик большое удобство – купаться ходишь на Залив; через ивняк напрямую метров двести; а потом, вернувшись, готовишь обед на примусе, что гудит пламенем на столе врытом в песок возле домика.
Многие выезжают в свой домик вечерней электричкой в пятницу, а возвращаются последней в воскресенье.
А без домика на Сейм ездишь лишь по субботам и воскресеньям; утром – туда, а в пять, или семичасóвой – обратно.
Когда Куба приехал летом после первого курса мореходки и какой-то там ещё практики, мы, конечно же, решили рвануть на Сейм.
Только надо дождаться выходных, ведь я работаю; да и к тому же по будням на Залив не приезжают ОРСовские машины-будки продавать мороженое.
– Чепа говорил, ты с Григоренчихой крутишь?
– Передай Чепе, что её зовут Натали́.
– Так ты и её позови.
Натали́ запросто согласилась и мы поехали вчетвером: Куба, Чепа, я и она.
Когда сошли с электрички и решали – куда: на Залив, или на озеро возле опушки соснового леса? – Натали́ предложила переплыть на ту сторону Сейма; там не такой дурдом, как на Заливе.
На другом берегу тоже есть домики и приехавшие в пятницу встречают своих с утренней субботней электрички, чтоб перевезти их туда. Если попросить – так и нас переправят.
И вышло именно так.
Отличный выдался денёк.
Мы нашли песчаную поляну среди ивняка; совсем рядом с рекой, метров за сто от домиков. На мелком мягком песке мы расстелили единственное покрывало, потому что только Натали́ догадалась привезти.
Когда она переоделась в купальник, то затмила весь Film a divadlo, потому что при такой пышной груди и округлых бёдрах у неё оказалась на удивление тонкая талия.
Купаться мы ходили в заводь с привязанными плоскодонками; там отлогое песчаное дно. Чепа, Куба и я бесились как в старые добрые времена на Кандёбе.
А после обеда из бутербродов и лимонада мы легли загорать.
На покрывале места было только для двоих: для Натали́ – это ж её покрывало, и для меня – ведь это я с ней встречаюсь.
Она лежала на спине, в чёрных очках от солнца, а я на животе, потому что стеснялся, что у меня плавки торчат от эрекции.
Наши плечи чуть-чуть соприкасались.
Мои кореша лежали вытянувшись на горячем песке – тоже на животах – примостив свои недальновидные головы у нас в ногах на углы расстеленного покрывала.
И – знойная тишь…
Разумеется, на следующий выходной мы поехали на это место только вдвоём.
И снова мы лежим на покрывале посреди жаркой тишины. Длинные листья ивовых кустов вокруг овальной поляны молчат, не шелохнутся.
Нас только двое на этом открытом лишь небу песке.
Мои веки зажмурены, но солнце всё равно вливается сквозь их кровяно-красный туман и оборачивается чёрной болью.
– Голова болит,– чуть слышно выговариваю я.
Красный туман темнеет и мне становится невыразимо хорошо – она положила свою ладонь на мои веки.
Не открывая глаз, я нахожу рукой её запястье и неслышно тяну книзу, чтобы её ладонь соскользнула мне на губы.
Я благодарно целую нежную мягкую ладонь, что унесла мою боль, и растворяюсь в неизъяснимой неге; лучше этого на свете ничего нет.
Но когда она, привстав на локте, склонила своё лицо над моим и слила свои губы с моими, я узнал, что есть кое-что и получше, но просто этому нет названия.
Поцелуй?
Когда ты расплавлено таешь в купели встречных губ, тонешь в их необъятности и, вместе с тем, пари́шь…
Всё это и ещё целый океан совсем неописуемых чувств…
Всё это выразимо в трёх слогах: по-це-луй?
Ну, что ж, немало мы их сложили в тот летний день.
А когда мы шли уже к заводи для переправы на берег электрички, я остановил её в тесном ивняке и ещё раз поцеловал. Прощально. Дальше уж нельзя будет.
Она ответила на поцелуй усталыми губами, а потом, не глядя мне в лицо, как-то грустно сказала:
– Глупенький. Тебе это ещё надоест.
Я не поверил ей…
( … один немецкий умник, по фамилии Бисмарк, однажды съумничал:
– На личном опыте учатся только дураки, я же предпочитаю учиться на опыте других.
«Я не поверил ей…»
А ведь даже сестра моя, Наташа, будучи младше меня на два года, не раз доказывала, что ей известно больше моего.
Да, далеко мне до Бисмарка с моим неверием опыту других.
Немного утешает то, что я всё ж не дурак – раз не умею учиться даже и на собственном опыте.
Интересно, к какой категории мне нужно отнести себя?
Ладно, не будем отвлекаться; сейчас этот вопрос не в тему …)
Огурцы вконец обрыдили.
Уже нехотя, просто от нечего делать, возьмёшь один из ящика, откусишь пару раз да и запустишь в ближайшую чащу бурьяна на территории Овощной базы.
Вобщем, я тоже сошёл с дистанции и отправился в контору ОРСа за расчётом.
Мне заплатили пятьдесят рублей за месяц и полторы недели. В жизни не держал в руках подобной суммы. Интересно, хватит ли на мопед? У кого бы спросить?
Разговор с мамой снял эти вопросы:
– Серёжа, скоро в школу. Тебе нужна одежда. Обувь нужна и тебе и младшим. Сам знаешь как нам приходится выкручиваться.
– Да, есть у меня одежда! Я ж говорил тебе зачем иду на Базу.
– Те брюки, что я уже два раза перекрашивала? Это твоя одежда? В твоём возрасте стыдно в таком ходить.
…Прощай, мустанг моей мечты! Не мчать нам с тобой по проспекту Мира, обгоняя всякие «риги» и «десны»…
Брюки мне не покупали. Я пошёл в швейное ателье рядом с Автовокзалом. Портниха с длинным острым носом обмеряла меня и пошила брюки из тёмно-серого лавсана.
Широкий, на две пуговицы, пояс. От колена клёш.
Пятнадцать рублей.
Брюки скоро пригодились.
Владя принёс новость, что в парке на Миру будет конкурс на исполнение молодёжной песни. Запись участников в горкоме комсомола. Артур тоже участвует.
Артур – это армянин, который служит в стройбате рядом с Рембазой. Он – кумир Влади.
На гитаре он – бог, причём играет правой. И при этом он не перетягивает струны, а берёт обычную гитару, переворачивает в обратную сторону; басы внизу, а тонкие вверху; и – играет!
Кроме того, Артур ещё и поёт. Можно не сомневаться – первое место за ним.
Но всё равно мы решили участвовать. Вдвоём.
Как комсоргу школы, знакомому с расположением кабинетов в горкоме, честь делать заявку и уточнять время проведения конкурса была предоставлена мне.
Оказалось, что времени в обрез – конкурс через два дня на танцплощадке Центрального парка.
Мы приступили к репетициям.
Киномеханик Клуба, Константин Борисович, включил в пустующем в дневное время зале свет и два микрофона на сцене.
Один из них мы засунули внутрь Владиной гитары и из мощных динамиков в колонках киноаппаратуры по бокам сцены взревел настолько кайфовый звук, что Константин Борисович не выдержал и ушёл.
На его место прибежал радостно взвинченный Глуща, который проходил по Профессийной и услыхал рёв и вой этой катавасии.
Мы решили сделать два номера; сначала инструменталка – партия бас-гитары из песни «Шоколадóвый Крем» польской группы «Червони гитары», а потом песня из кинофильма «Неуловимые мстители».
На репетициях всё шло довольно гладко – рокэнрольно гудел бас из гитары с микрофоном, потом она превращалась в акустическую и Владя пел, что много в поле тропинок, только правда одна.
Плюс к тому, я сбоку подтрынькивал на своей.