Страница 70 из 246
Но и на эти две всегда сходилась аудитория из соседних палаток и девушки из корпуса.
Я попросил его научить меня. Он показал мне два аккорда, чтоб я тренировался выбивать ритм «восьмёрку».
На кончиках пальцев левой руки пробороздились глубокие вмятины от гитарных струн. Было больно, но очень уж хотелось научиться.
В КВН против команды сумчан мы проиграли, но не в приветствии, которое я ниоткуда не сдирал.
В нём мы вышли как заблудившиеся инопланетяне:
– Мы на Марс собирались,
Йе! Йе!
А попали мы к вам!
Йе! Йе! Йе! Йе!
~ ~ ~
~~~юность
После восьмого класса мы многих не досчитались – они ушли или уехали в разные техникумы и ПТУ.
Куба поступил в Одесское мореходное училище, Володя Шерудило в ГПТУ-4, которое в Конотопе почему-то называют «бурсой», а учащихся, соответственно, «бурсакáми».
Чепа в Конотопский железнодорожный техникум…
В параллельном классе потери оказались не меньше и всех нас объединили в один девятый класс.
В первый день занятий после линейки и звонка в наш сводный класс зашёл Валера Парасюк, по кличке «Квэк».
Он был блондин и уже десятиклассник, но бегал за какой-то девочкой из нашего объединённого класса и зашёл, типа, просто сказать ребятам «привет-привет».
За ним последовала учительница украинского языка Федосья Яковлевна, по кличке «Феська», с гладко причёсанными на прямой пробор волосами и венчиком тощей косы вокруг головы.
Она велела ему выйти за дверь, но он пошёл своим путём – влез на подоконник и выпрыгнул во двор, блеснув напоследок начищенными чёрной ваксой туфлями.
Учительница по химии, Татьяна Фёдоровна, всегда нам ставила в пример его туфли:
– Если у парня туфли блестят, значит он следит за собой. Берите пример с Парасюка!
Федосья Яковлевна, она же Феська, закрыла распахнутое окно за Валерой, он же Квэк, и сказала не обращать внимания – всё равно он уже переведён в четырнадцатую школу за то, что она ближе к его дому и у педколлектива теперь меньше забот будет.
Лучше всего люди познаются и притираются друг к другу в ходе совместной трудовой деятельности.
В первую же субботу учебного года старшеклассникам назначили явиться в школу с вёдрами – идём в село Подлипное помогать с уборкой урожая.
Денёк выдался на славу – тёплый, сентябрьский, с ярким солнцем в синем небе.
Нас привели на край поля, где зелёной стеной стояли посевы неубранной кукурузы.
Дело нехитрое – обрываешь початок со стебля, отдираешь с него длинные продольные листья, бросаешь в ведро, а когда оно наполнится, относишь на общую кучу.
Это называется шефская помощь колхозу.
Каждого шефа поставили перед рядком кукурузных стеблей – иди вдоль своего и собирай початки, пока не достигнешь другого конца поля.
И работа закипела – мы дружно двинулись вперёд под звяк жестяных вёдер, оживлённые возгласы школьников, наставительные окрики педагогов, вспышки и бахканье взрывпакетов в небесной сини.
Я заметил, что начинаю почему-то отставать от общего продвижения.
По пути с очередным ведром початков к общей куче, я обратил внимание, что не на всяком из рядков початки сняты полностью.
Так что же толком-то не объяснили, что собирать надо не всё подряд, а лишь самые-самые?!
Подкорректировав приоритеты, я вскоре догнал основную массу шефов-помощников, а затем настиг и авангардную группу ребят.
Со мной авангардистов стало четверо.
У идущих впереди есть ряд преимуществ.
Тебе не нужно возвращаться к общим кучам собранной кукурузы.
Как только ведро наполнится початками, ты высыпаешь их на землю и становишься основоположником новых куч, куда будут сносить свою лепту идущие позади.
Двое из ребят и вовсе избрали путь наименьшего сопротивления – сорвав початок кукурузы, отбрасывали его на несколько метров в сторону, даже без очистки от листьев.
Я не стал перенимать их передовой опыт – конец поля и так уже виднелся.
Мы вышли к нераспаханному полю, где заканчивались посадки кукурузы и ещё полчаса валялись в траве, пока к нам подошли остальные.
В сентябре Архипенки переехали на улицу Рябошапки, рядом с Рембазой, где дядя Толик получил квартиру в пятиэтажке.
Жить стало просторнее – родители перешли спать на кухню.
А во дворе хаты появился новый жилец – Григорий Пилюта. Он отбыл свои десять лет за убийство и вернулся в родительский дом.
Тёмные волосы скрывали его лоб до бровей, а глаза смотрели вниз или в сторону.
Сумрачно и молча проходил он от калитки до своего крыльца.
Застенные концерты Пилютихи с его появлением не прекратились. Хотя, однажды, проходя под окном их кухни, я слышал, как он грубым окриком пытался заткнуть поток её проклятий кухонной стене.
Вскоре меня среди ночи разбудил отец при свете настольной лампы. Мама стояла рядом с ним, а Сашка и Наташа выглядывали из-под своих одеял.
Отец сказал, что Пилюта ломится в нашу дверь с ножом и мне надо через окно комнаты спуститься в палисадник и тем же путём принести два топора из сарая-мастерской.
Одеваться было некогда – через тёмную кухню доносились удары в дверь веранды и пьяные вопли в адрес мамы:
– Открой! Я тебе кишки выпущу!
Я быстренько принёс что требовалось и мы с отцом встали возле двери, что ходуном ходила под ударами орущего Григория Пилюты.
Долго ли продержится щеколда навесного английского замка?
Мы с отцом стояли в одних трусах и майках с топорами в руках.
– Серёжа,– сказал отец взволнованным голосом, – как вломится, остряком не бей. Обухом его глуши. Обухом!
Мне было страшно, но я хотел, чтобы Пилюта поскорей бы уже ворвался.
Он не ворвался.
В темноте двора раздались причитания Пилютихи и уговаривающий мужской голос – Юра Плаксин из хаты на углу Гоголя, друг детства Гриши Пилюты. Он увёл его с собой.
Мы оставили топоры на веранде и легли спать дальше.
Наутро я увидел, что серая краска снаружи входной двери исцарапана, а кое-где поклёвана ножом.
Хорошо, что это не зимой случилось, когда уже вставлены вторые рамы. Как бы я выбирался в мастерскую?
Потом приходил Юра Плаксин, уговаривал родителей не сообщать участковому о происшествии.
Один топор ещё долго оставался на веранде, пока Григорий не переехал куда-то из материнской хаты, от греха подальше – сама же натравит, накрутит, а потом бежит к Плаксину, чтобы сынка снова не посадили.
Возможно у него имелись и другие причины к переселению, как знать – чужая жизнь потёмки.
Впоследствии я иногда встречал Григория в городе, но во дворе нашей хаты – ни разу.
Со смертью Пилютихи народонаселение хаты по Нежинской 19 скачкообразно возросло, потому что Григорий продал родительский дом приезжим из Сибири.