Страница 50 из 246
Мне почему-то жалко было тех алкоголиков.
Наверное, из-за того стенда на Объекте, к которому я никак не мог заставить себя подойти.
Вслед за Домом Быта, но чуть отступив от дороги, стоит Дом культуры завода Красный Металлист, на стендах, по краям крохотной площади перед Домом культуры, наклеивали страницы журналов «Перець» и «Крокодил», а ближе к дороге, но опять-таки по бокам, чтобы не закрывать квадратные колонны входа в Дом культуры – два киоска из жести и стекла.
В одном из них, среди прочей всячины, я увидел выставленные на продажу наборы спичечных этикеток и в следующий свой выезд в Город купил набор с картинками животных.
Когда я привёз их домой, чтобы пополнить привезённый с Объекта альбом с коллекцией, то понял – это не то.
На прежних, снятых с коробков, мелкой печатью стоял адрес спичечной фабрики и цена – 1 коп., а эти просто картинки этикеточного размера.
С тех пор мне расхотелось собирать их и я отдал альбом Чепе.
Чепа жил возле Нежинского Магазина со своей матерью и бабкой, и псом Пиратом рыжеватой масти.
Их хата была совсем маленькая – уместилась бы в одной нашей кухне, но зато отдельная. Рядом с хатой стоял глинобитный сарай, где кроме обычных хозяйственных инструментов и загородки для угля на зиму, помещался ещё и возок – продолговатый мелкий ящик на двух железных колёсах, из-под которого торчит длинная труба с перекладинкой на конце, за которую этот возок таскают.
От хаты и до калитки на улицу тянулся длинный огород, не то что наши две-три грядки. Осенью и весной я приходил помогать Чепе со вскопкой.
Работая, мы повторяли модную местную поговорку «никаких пасок! по пирожку и – огороды копать!», а отпущенный Пират ошалело носился по длинной тропинке-стежке от калитки до своей будки возле сарая.
Когда мы переехали в Конотоп, на меня легла обязанность по водоснабжению хаты.
Вода стояла в тёмном закоулке крохотной веранды в двух эмалированных вёдрах на табуретках возле керогаза.
Рядом с вёдрами висел ковшик – попить, или наполнить водой кастрюлю.
И, кроме того, водой наполнялся бачок рукомойника, что стоял на кухне.
Туда тоже влазило почти два ведра.
Внизу бачка торчал кран нажимного действия, как в туалетах пассажирских вагонов, а под ним раковина с тумбочкой, куда ставится ведро для стока мыльной воды.
Когда помойное ведро наполнится, его надо вынести и вылить в глубокую яму на огороде.
А воду я таскал от водоразборной колонки на углу Нежинской и улицы Гоголя – метров за сорок от калитки.
Повесив ведро на чугунный нос колонки, нужно приналечь на железную рукоять позади и толстая струя воды с плеском рванётся в ведро, и, если не уследишь, мигом его переполнит и вода пойдёт хлестать на землю.
Для нашей хаты хватало двух ходок – четыре ведра – в день, если, конечно, это не день стирки.
Когда стирала тётя Люда, то воду приносил дядя Толик.
В дожди дорога за водой немного удлинялась – приходилось огибать широкие лужи на улице, а зимой вокруг колонки намерзал небольшой, но очень скользкий каток из разлитой воды – тут уж надо поосторожней.
Хорошо хоть рядом есть уличный фонарь на деревянном столбе.
А ещё на мне был керосин для керогаза.
Керогаз похож на маленькую газовую плиту с двумя конфорками, только вместо газа в него надо заливать керосин в две чашечки сзади.
Керосин пропитывает азбестный фитиль, который надо поджечь спичкой, чтобы готовить обед, греть чай или воду для стирки на жёлтом пламени с чёрной каёмкой копоти.
За керосином нужно идти на Базар с двадцатилитровой канистрой.
Там, подальше от прилавков, стоит большущий кубический бак из ржавого железа, на котором мелом написано «керосин будет…» а дальше число и месяц, когда его привезут.
Меняя числа, старое стирают и пишут следующее, но их уже столько поменялось, что от несчётных исправлений получилось меловое пятно, в котором никакой даты не разобрать, да и писать перестали.
Зато осталась полная оптимизма надпись «керосин будет …!»
Внизу бака торчит толстая труба в виде крана, с вентилем запертым на висячий замок, а под краном вырыт приямок, куда в назначенный день спускается продавщица в синем сатиновом халате, ставит под кран многолитровую кастрюлю-выварку, до половины наполняет её желтовато пенистой струёй керосина из трубы-крана, садится рядом на табуреточку и литровым черпаком наполняет канистры и бýтыли покупателей через жестяную воронку. Когда черпак начинает стукаться о дно выварки, продавщица добавляет в неё из крана.
О дате продажи керосина ни писать, ни читать не надо – баба Катя каждое утро ходит на Базар и за два дня раньше приносит новость когда будет керосин.
И в объявленный день я после школы беру канистру и иду в многочасовую очередь возле ржавоватого бака.
Иногда керосин продают во дворе Нежинского Магазина, где обустроен точно такой же бак, но там он бывает реже, а очередь такая же.
После летних каникул меня выбрали председателем совета пионерского отряда нашего 7-го «Б» класса, потому что бывший председатель – рыженькая Емец – переехала с родителями в другой город.
На сборе пионерского отряда две предложенные кандидатуры дали себе самоотвод без объяснения причин и пионервожатый школы выдвинул мою, а когда я начал вяло отнекиваться, он разъяснил, что это не надолго – всё равно нас скоро примут в комсомол.
( …структура пионерских организаций Советского Союза является образцом продуманной и чёткой организации любой организации.
В каждой школе каждый класс соответствующего возраста – это пионерский отряд подéленный на пионерские звенья, звеньевые вкупе с председателем – это совет отряда.
Председатели отрядов входят в совет пионерской дружины школы. Затем идут районные, городские, областные, республиканские пионерские организации, из которых уже и складывается всесоюзная.
Такая вот кристально отструктурированная пирамида.
Потому-то героям комсомольского подполья Краснодона во время немецкой оккупации не пришлось изобретать велосипед – они применили знакомую структуру, но только переименовали «звенья» в «ячейки».
Если, конечно, верить автору романа «Молодая гвардия» А. Фадееву, который написал своё произведение со слов родственников Олега Кошевого, за что и сделал его руководителем подполья, а Виктора Третьякевича, который принимал Олега в подпольную организацию, сделал предателем по фамилии Стахевич.
Четырнадцать лет спустя после выхода романа в свет, Третьякевича реабилитировали посмертно, и посмертно же наградили орденом, потому что погиб он не в лагерях НКВД – его казнили оккупанты.
К началу шестидесятых ещё несколько второстепенных предателей, которым писатель не менял фамилии, отбыли по десять-пятнадцать лет в лагерях и тоже были реабилитированы.
Сам же писатель уже успел застрелиться в мае 1956 года, вскоре после своего участия во встрече Никиты Сергеевича Хрущёва, тогдашнего главы СССР, с уцелевшими молодогвардейцами.
На той встрече Фадеев при всех кричал на Хрущёва, обзывал нехорошими в ту эпоху словами, а через два дня покончил с собой.
Или его покончили с собой, хотя, разумеется, такое выражение – «его покончили с собой» – недопустимо, исходя из норм русского языка.
Отсюда – мораль: никакая, даже самая отлаженная структура не застрахует от провала, если пирамида твоя не из камня…)
В конце сентября председатель совета дружины нашей школы заболела и на отчётное собрание председателей советов дружин города пионервожатый нашей школы отправил меня.
Собрание проходило в конотопском Доме пионеров – в тихом сквере позади памятника павшим героям над улицей Ленина.