Седьмой круг ада

Р. Яров

7 круг ада

Рисунки Г. Перебатова

— Пока, — сказал по-свойски шофер и полез в кабину. Взревели моторы, от гусениц поплыла назад каменная волна. Колесов поспешно отскочил в сторону. Вспыхнул прожектор, луч его гигантским парящим крылом прошел над вершинами дальних деревьев. Машина удалялась. Вот уже и гул моторов растворился в ночной тишине…

Колесов остался один. Вокруг была ночь. Очень темная, совсем не похожая на земную, даже безлунную и беззвездную. Один из великих физиков когда-то взвесил на Земле свет; здесь можно было взвешивать темноту.

Колесов стряхнул с себя легкое оцепенение, вызванное этой долгожданной — один на один — встречей с доверенной ему планетой. Где-то рядом прячется домик, в котором он должен отметить свой выход на маршрут. Со временем здесь будет сооружена станция планетофизиков и, возможно, вырастет даже целый городок, но пока… Пока этот домик — сторожевой пост, конечный пункт, куда дотягиваются руки новоселов этой планеты, названной за цвет почвы Сиреневой. Что же делать? Отправиться на поиски? Допустим, найдешь. Есть ли там, в домике, кто-нибудь, чтобы стоило стучать? А если и есть, то ведь надо постучать так, чтоб люди, хотя и проснулись, но даже секундной недоброжелательности не почувствовали… Колесов сделал несколько шагов, и камни перестали хрустеть под его ногами: он ощутил мягкую упругость травы. Каждая травинка как рессора, — говорил ему кто-то еще на Земле. Трава действительно пружинила под ногами.

Он достал фонарик, повесил его на сучок ближайшего деревца, усмехнулся: похож, наверно, на театрального кладоискателя. Но дело предстояло взаправдашнее: достать палатку, поужинать, ничего не потерять в темноте…

Уже лежа в палатке, Колесов попытался представить себе свой завтрашний и послезавтрашний ночлег. Дни были неясны, но ночевки — все в той же самовоздвигающейся и самоотапливающейся палатке — были вполне реально представимы. А потом? А потом он прилетит на Землю, войдет спустя некоторое время в аудиторию. Профессор Павлович станет спрашивать: к каким выводам пришли вы, молодой человек? И надо будет сказать ему: жить там можно, но планета суше и в то же время несколько холоднее Земли, кроме того, у нее нет спутника, и это сильно обеднит эмоциональную сторону жизни людей, которые там поселятся. Больше Колесов ничего подумать не успел — заснул.

Проснулся он от гулких ударов травы о стенки палатки, — казалось, в трюме корабля очутился. Вылез. Над деревьями стояло в дымке солнце — красное, резко очерченное.

От леса к палатке шла женщина. Она была одета в тот же одинаковый для всех попадающих на новые планеты костюм — куртку и брюки из синей ткани, не чувствительной к любым тепловым, химическим или механическим воздействиям.

— Ольга, — сдержанно представилась она.

— Евгений Колесов, студент. Прибыл сюда на практику.

— Зарегистрируйте прибытие. А когда кончите практику — уход…

— Практика моя с ухода и начнется, — Колесов оперся ладонью о ствол дерева. — Понимаете, есть на Земле такое высшее учебное заведение, где людей учат размышлять и сопоставлять…

— По-моему, этому учат везде, где хоть чему-нибудь учат.

— Да, в рамках своей специальности. Нас же учат общему анализу окружающего мира, выявлению каких-то общих закономерностей…

Ольга повернулась лицом к дороге и замерла, вслушиваясь. Колесов тоже прислушался, но ничего особенного не услышал.

— А вообще, — закончил он сухо, — срок нашего обучения — десять лет. Вот и судите сами, сколько мы должны знать. — Он вскинул рюкзак, поправил лямки.

Женщина была сдержанна, и это передалось ему. Если б хоть раз она улыбнулась, он с удовольствием с ней поговорил.

— Маршрут у вас, — сказала Ольга деловито, — один-единственный — до базы. Это всего сто километров. Вездеход преодолевает их за четыре часа, вам потребуется…

— Три дня.

— Я отмечу ваш выход, но связи с базой у нас нет.

— Откуда она может взяться, если основные закономерности планеты еще неизвестны? — он притопывал, пробуя обувь. — Для того и иду…

Подъем начинался почти от самой дороги. Тропинка из насыпанного белого камня указывала направление. Вскоре она кончилась, еще несколько метров примятой травы, но вот и трава распрямилась, встала во весь рост.

— Эй, — услышал Колесов. Женщина внизу махала руками. — Выбор направления…

Он улыбнулся ее опасениям и показал на небо. Он двинется по солнцу, а если придется идти ночью — по звездам. Ничему их не учили так тщательно, как определению курса: по пням, по солнцу, звездам, компасу и мхам на Земле, по протяженностям каменных гряд на Сторожевой, наклону травы на Муравьиной, хвостам животных на… Это был уникальный случай, а здесь все укладывалось в банальные рамки.

Поднимаясь, Колесов дышал размеренно и спокойно, неторопливо передвигал ноги, помня старую поговорку горцев: «Ты быстро идешь, значит, скоро отстанешь». Он вновь очутился в своем мире, и след от встречи с Ольгой постепенно затягивался. Солнце было прямо перед Колесовым, и он знал, что должен идти только на него. Оно двигалось здесь все время по вертикали, не сходя с нее, и опускалось почти в той же точке, в которой появлялось, — с небольшим, незаметным для глаза отклонением. Линия его движения перемещалась, конечно, каждый день, и полный цикл такого перемещения означал, что прошел год. Но сейчас ориентир на солнце означал путь к базе, и сбиться в сторону было просто невозможно.

Собственно, не спешил Колесов еще и потому, что должен был не только пройти, но запомнить увиденное, составить отчет, испытать себя на пригодность для этой работы. Ведь и неплохие студенты привозили порой на Землю отчеты, в которых не оказывалось и десятой части необходимого. Кроме того, путь, по которому шел Колесов, был открыт для практики впервые: серьезных исследований на Сиреневой еще не проводилось.

— Хватит отчетов для архивных полок, — сказал профессор Павлович, — потрудитесь-ка для пользы дела!

Ну, что ж… А через год, когда кто-нибудь вновь пройдет этой же дорогой и потом сядет сдавать зачет, перед преподавателем уже будет лежать, как эталон, отчет Евгения Колесова. Все несовпадающие места будут подчеркнуты. Новое, что замечено, старое, что прошло мимо, наблюдения, противоречащие ранее сделанным, — все это выловит, подчеркнет, отметит закладками электронная машина. К отчету же будут приколоты ленты показаний приборов…

Тропинка поднялась довольно высоко, и, наверное, он пересек какой-то климатический пояс, потому что трава стала ниже — до стопы. «Все, — решил Колесов, — все». Он вытащил из рюкзака блокнот и вставил его в нагрудный карман так, чтобы обе обложки попали прямо в зажимы контактов.

Осталось щелкнуть рычажком — и все, что он подумает, тут же окажется записанным в блокноте. Поэтому надо быть аккуратным и внимательным. Говорят, в старину становились такими, лишь когда принимались писать, — да и то не всегда. А в мыслях черт-те что творилось. Сколько это должно было доставлять неудобств!.. Однако еще раз, в последний, — хватит случайных мыслей. Иначе придется их стирать, а профессор Павлович не любит пропусков. «Интимная мыслишка в голову пришла, — говорит он, ткнув пальцем в белую строчку или абзац. — А не пропустили вы чего-нибудь в этот момент? Где ваш максимум внимания, где культура наблюдения!» Итак, в последний уже раз, — все! Он перевел рычажок.

…Дорога идет вверх — моя дорога, потому что никакой протоптанной тропинки нет. Да и кому было топтать ее? Деревья здесь невелики. Самое большое — не выше фонарного столба. Кора на них серого цвета, гладкая, даже блестит слегка. Из этого дерева будут, не обрабатывая, делать мебель… Удивительная пустота вокруг — какой-то заброшенный ботанический сад. Не то, чтобы волка, лисицы, не говоря уж про льва, — даже насекомых нет. Странно, как могла жизнь остановиться у порога животного мира? Наверное, поэтому так беден здесь растительный мир… На новых планетах любой факт требует анализа, и даже самый неглубокий анализ перерастает в гипотезу. А гипотеза — это уже почти открытие. И как хочется его сделать!.. На Земле и думать об этом бесполезно: все настолько изучено, что можно лишь вводить поправочные коэффициенты к поправочным коэффициентам. А здесь имеешь полное право любую гору назвать своим именем. Два года назад Валька Чесалин обнаружил разумных существ, которые в минуту опасности становились невидимыми. Все законы оптики летели к чертям!.. Он же и механизм определял. Тут-то он, конечно, ничего не сделал, но «эффект Чесалина» остался в терминологии. А Юра Львович?.. Увидев погоню одних четвероногих за другими, он не растерялся, засек ориентиры, нажал стрелку секундомера и определил, что скорость их составляет что-то около пятисот километров в час. И это на планете, где ускорение силы тяжести — 11,4 м/сек2! Статья его в журнале «Биология космических объектов» была признана сенсацией года номер один… Да, до чего же хочется сделать открытие! Не для славы — тому, кто за ней гонится, ее все равно никогда не хватает, — а чтоб подтверждено было и признано, что ты недаром занялся делом, к которому столь многие стремятся…