Восемнадцатилетний капитан

— Звенит как пустой горшок, — сказал юнкер с гневным смехом. — В голове этого осла навряд ли было больше мозгов, чем в горшке.

На лестнице началась ужасная суматоха. Упавший сбросил с ног ближайших товарищей и все покатились вниз, опрокидывая стоящих позади. Все полетели клубком и своими обнаженными кинжалами и шашками ранили самих себя.

Первые поднявшиеся на ноги были охвачены ужасом и хотели бежать, но Клаус уже спустился по лестнице и, прыгнув как тигр через валявшихся на полу, преградил им дорогу.

— Стойте! — загремел его повелительный голос. — Никто из вас мерзавцев не уйдет отсюда раньше, чем отдаст свое оружие. Тогда вы заберете с собой ваших раненых товарищей, как и командира вашей банды. Но еще одно. Я бы хотел знать, кто это вам поручил сделать это мерзкое нападение. Пошевелите языками. Или, чорт возьми, я отнесусь к вам как к предпринявшим это по собственной воле!

Клаус схватил старшего полицейского за глотку и приставил ему кинжал к груди.

— Сударь, — забормотал полицейский. — Мы сами точно не знаем. Нам принесли приказ и сказали, что магистр имеет дело с нечистой силой; к тому же нам обещали особое вознаграждение за это.

— Я уже знаю достаточно! — загремел Клаус. — Мерзавец, вдохновивший вас на убийство, никто иной, как Детлев фон Шенк! Теперь вы можете идти, но не смейте еще раз подойти к этому дому!

Послушно, без единого слова возражения, дрожа и смущаясь пред храбрым гордым юношей, чей гневный взгляд пронизывал их, как кинжалом, они все положили свое оружие, подобрали раненых и смиренно выбрались из дома.

— Ты спас мне жизнь, Клаус, как мне отблагодарить тебя?

— Меня не нужно благодарить, дорогой мастер. Я вам обязан столько благодарности, что навряд ли сумею когда-нибудь расплатиться с вами. Но теперь я должен попрощаться; прощай, дорогой мастер.

— Прощай мой сын. Однако скажи мне, куда ты теперь идешь?

— К моей матери. Я хочу попрощаться с ней, прежде чем я уеду из Гамбурга.

Магистр сделал предостерегающее движение руки и на лбу его собрались мрачные складки.

— Послушайся меня, Клаус, — сказал он. — Сыщики и полицейские, вне сомнения, дожидаются тебя у твоей матери. Не ходи в ловушку, мой сын.

— О, я их не боюсь, я сумею защитить себя. Когда мы опять увидимся?

— Звезды своевременно сведут нас вместе, и тогда мы никогда уже не разлучимся — до самой смерти!

ГЛАВА IV. Пошел в ловушку

Когда Клаус вышел на улицу, прошмыгнула мимо него темная фигура и исчезла в тени домов.

Штертебекер ее не заметил или по крайней мере не обратил внимания, ибо душа его витала теперь далеко отсюда.

Самые смелые сны его детства, надежды отрочества должны теперь осуществиться. Его дядя Железный был храбрый моряк, и слава его гремела по всему земному шару. Он постоянно завидовал дяде, когда последний стоял на капитанском мостике, в буре и непогоде и его приказания в рупор гремели далеко кругом.

И теперь он, Клаус, сделается еще более знаменитым моряком, властелином морей, как сказал Вигбольд. Грудь его расширялась от надежд, как это только может быть у цветущего юноши, почувствующего свою силу. Он быстро шагал по темным улицам, не подозревая, что темная личность следует за ним, не отставая ни на шаг.

Госпожа фон Винсфельд жила в предместье за городом. Она была поражена, увидев своего любимого сына приходящим в такой поздний час.

— Прости меня, дорогая мать, что я нарушаю твой ночной покой. Но это необходимо было, я пришел попрощаться.

Клаус сказал это со спокойной простотой, но на мать эти слова произвели ужасное впечатление. Она испустила громкий крик ужаса.

— Клаус, мой сын! Ты хочешь оставить меня? И так неожиданно? Скажи, что случилось, что ты так скоро решился уехать?

— Это необходимо, дорогая мать, — сказал Клаус, поцеловав ее седую голову. — Я должен пуститься по свету.

— Нет, нет, мое дитя; ты еще молод, ты еще мальчик, а свет так мрачен. Ты его еще не знаешь.

— Я уже не мальчик, — гордо ответил Клаус, вытянувшись во весь рост. — Я мужчина!

Госпожа фон Винсфельд хотела что-нибудь возразить, но увидев, как гордо стоял он в сознании своей мужественной силы, цветущий и крепкий как сталь, так она должна была в душе признать, что он имеет уже право полагаться на свои силы.

— Да, мама, я это уже узнал. Свет мрачен и гораздо хуже, чем я предполагал. Последние дни познакомили меня с людской мерзостью. Но я покажу им, что мерзость всегда карается. Я еще научу их всех — высокого совета и его приспешников.

— Ради Бога, Клаус! Что ты говоришь? Ты говоришь как революционер! Ты же не посмеешь восстать против установленной власти?

Клаус должен был рассказать ей все, что случилось с ним. Он сообщил ей и о своем визите у старого учителя, но ни словом не упомянул о том, что он заглянул в будущее, чтобы не обеспокоить ее. Госпожа фон Винсфельд немного утешилась, когда она узнала, что магистр будет сопровождать Клауса в его скитаниях.

Еще один друг должен был сопровождать ее сына. Она имела собаку, по имени Плуто, не раз уже выказавшую свою преданность семейству Винсфельд. Это был красивый, крепкий немецкий дог.

Это животное госпожа Винсфельд передала сыну в спутники. Она говорила к собаке как к человеку, наказывая ей беречь сына. А Плуто слушала с такой миной, как будто она действительно все понимала. Она сначала смотрела на старуху своими умными глазами, затем вскочила к юнкеру на плечо и лизнула ему в лицо.

— Да, Плуто, пойдешь со мной, — сказал Клаус к собаке, положив ей руку на голову. — Ты будешь мне товарищем в одиночестве и тебе, может быть, когда нибудь представится случай защитить твоего господина.

Госпожа фон Винсфельд чувствовала себя немного успокоенной, положившись на обоих верных спутников ее сына. Она не знала, что уже теперь повисла новая опасность над его головой.

Детлев фон Шенк был вне себя от ярости и конфуза, причиненного ему Штертебекером, назвавшим его при всех сенаторах ростовщиком. Бегство его из ратуши, наполненной полицейскими, и прыжок из окна казались ему невозможными без помощи нечистой силы и колдовства. Он сейчас же вспомнил, что подозрительный магистр Зигбольд состоял учителем Винсфельда и решил отомстить последнему. Он расставил по всему городу своих людей, чтобы призвать их на помощь, когда и где ему нужно будет и послал отряд к дому магистра.

Его коварный замысел потерпел фиаско. Как раз в ту минуту, когда он приблизился к дому магистра, он заметил вышедшего оттуда Клауса. Он сейчас пошел следом за ним, чтобы узнать, куда его враг направляется, и поставить ему потом ловушку. Юнкер ничего не подозревал и спокойно шагал к предместью.

На отвратительном лице коварного сенатора появилась сатанинская улыбка.

— Погоди! — шипел он, сжимая кулаки. — Теперь я знаю, где ты прячешься, старая ведьма укрывает тебя. Однако дни твои уже сочтены, глупый мальчишка, твои и старой ведьмы. Ведьма? Это удачное слово. Благодарю сатане за то, что он меня надоумил. Нет ничего проще, как указать на старую женщину как на ведьму. Кто это осмелится потом обвинить сенатора фон Шенка, самого богатого человека в Гамбурге, во лжи и ложной присяге? А потом пытки уже заставят ее признать хоть самого дьявола.

С демонической улыбкой на устах темная фигура шпиона исчезла в ночной темноте, когда Клаус вошел в дом матери.

Через десять минут все окрестные дома и дворы были наполнены сотнями полицейских и солдат, долженствовавших неожиданно напасть на Клауса.

Клаус был так расстроен последним прощанием с матерью, что ни о чем не думал, в особенности о какой-нибудь ловушке, могущей быть расставленной на улице.

Как только он вышел на улицу с Плуто, собака почуяла засаду и громко залаяла. Но уже было поздно. Полицейские уже бросились со всех сторон к юнкеру. Боясь его атлетической силы, они взяли, по приказанию фон Шенка, большой мешок, который они должны были набросить ему на голову.