Страница 7 из 8
Плуто была все это время привязана в палатке, так как ее хороший нюх мог увести ее далеко, на опасность. Теперь ее спустили, показали ей следы Генриха, и все последовали за ней с оружием наготове.
Подойдя к месту, где, по предположению Клауса, сумасшедший поднял мальчика, собака остановилась, потеряв следы.
Положение было в высшей степени опасное. Было ясно, что если матросы не нагонят сумасшедшего прежде, чем он куда-нибудь забрался, Генрих погибнет. А следы его становились все менее и менее ясными.
Единственная надежда была на Плуто. Штертебекер показал ей на следы сумасшедшего и крикнул несколько раз:
— Плуто, ищи Генриха, спаси Генриха! Скорее!
Собака поняла и громко запаяла. С опущенным к снегу носом она бросилась бежать уверенным галопом. Безумный, душу раздирающий смех доносился издали. Все бежали всеми силами, но Штертебекер опередил их, следуя по следам собаки. Дикий безумный хохот все еще носился по пустыне, а Штертебекер все-таки не мог нагнать смеющегося.
На сверкающей снежной равнине скоро показались черные точки, оказавшиеся верхушками скал, поднимающихся из снега. Приблизившись к ним, Штертебекер увидел целый лабиринт пещер и расщелин, около которого прекратились следы преследуемых. Мрачные каменные дыры угрожающе глядели на прибежавшего безумца, как глаза великана-чудовища.
Не колеблясь ни минуты, Штертебекер полез в темную дыру, около которой исчезли следы. Пещера была настолько низка, что ему пришлось ползать на четвереньках. Здесь было так темно, что ничего нельзя было разобрать, к тому же изнутри ничего не слышно было. Штертебекер остановился. Неужели он потерял следы? Это было бы ужасно. Проход был такой узкий и низкий, что он не мог повернуться.
Он прислушался. Ничего не слышно. Он ощупал кругом и убедился, что дорога здесь разветвляется на три пещеры. Какую избрать?
Он еще раз прислушался. Ветер свистел по проходам, образуя дикую музыку. Однако, что это? Стон, вздох? Может быть предсмертный хрип?
Штертебекер затаил дыхание. «Если Генрих?..»
Он не осмелился докончить свою мысль.
Ужас охватил его. Он полез дальше, он на настоящей дороге, — он приближается к стонущему, — теперь он уже должно быть близко. Однако, нет, звуки в узкой пещере обманули его. Он пролез еще сто шагов, натолкнулся на тело и ощупал его.
— Генрих! — проговорил он. — Ты! Мой золотой мальчик, мой друг! Говори! Ты жив еще? Ради Бога, дай какой-нибудь знак! Отвечай… Генрих!
Он не получил ответа, — но это вне сомнения любимый Генрих, он чувствует это. Сердце его не бьется, но тело еще теплое. Значит, не все еще надежды потеряны. Ужасная боль сжала сердце короля виталийцев, и на глазах показались слезы.
Клаус уже теперь не думал больше о преследований. Генрих должен быть спасен, это самое важное.
Вернуться было не легко. Встать или обернуться невозможно было. Штертебекер запустил зубы в платье мальчика и начал ползать, таща тело за собой.
Через минуту пещера огласилась громким шумом, доносящимся из бокового прохода. Дикий хохот безумного, от которого волосы становятся дыбом, послышался так громко, как Штертебекер еще никогда не слыхал. Одновременно он услышал яростный лай и вой Плуто.
Вой собаки все более усиливался, она задыхалась от злобы и ярости, и Штертебекер никогда не мог бы представить себе, что это Плуто так бесится, а не дикий шакал. Видно было, что она опьянела от ужаса, что безумный смех довел ее до высочайшего раздражения. А противник ее дико хохотал, скрежетал зубами по-звериному и рычал, как медведь.
Шум понемногу стихал. Голос безумного, пришедший в последнюю минуту в хриплый рев, затих; только вой собаки слышался еще долгое время.
— Плуто, сюда! Принеси его сюда! Тащи его сюда! — кричал Клаус в темноту.
Ответный лай собаки известил, что она поняла.
Теперь Штертебекер продолжал ползать назад, но продолжалось еще довольно долго, пока он наконец вышел на свободу. Почти вслед за ним вышел Плуто, таща за собой израненное, окровавленное тело.
Вигбольд и матросы прибежали к пещере, но не вошли туда, зная, что в таком узком проходе, один может больше успеть, чем целая армия, а Штертебекер мог помериться с любым противником.
Они поэтому остались у входа и разложили огонь; Вигбольд, на всякий случай, приготовил свои мази и лекарства.
Последние скоро понадобились. Оказалось, что раны Генриха не смертельны. Он был весь искусан, сумасшедший пытался убить его зубами. Последний был весь изранен собакой. Он не был еще мертв, но жизнь его висела на нитке. То, что он потерял сознание, спасло его от Плуто, которая сочла его мертвым и оставила его наконец в покое.
Теперь наступила очередь Вигбольда. Самым необходимым делом было теперь возможно скорее оказать медицинскую помощь и уберечь их от опасности замерзания. Потерявшие сознание не могли теперь выработать необходимую теплоту, чтобы противостоять ужасному полярному холоду.
Магистр усердно принялся за дело, молча осматривая пациентов, а Штертебекер, мрачный как ночь, глядел на его работу и думал о вечной загадке человеческой натуры.
Когда Вигбольд перевязал раны обоим потерявшим сознание, были приведены две сани, на которых уложили раненых, укутав их одеялами и шубами, и все двинулись к кораблю.
Клаус Штертебекер был убежден, что он в безумном действительно нашел Рейнмара фон Ритцебютеля. В этом не могло быть никаких сомнений, ибо в эту ледяную пустыню не мог попасть никто другой.
Через несколько часов «Буревестник» двинулся обратно с натянутыми парусами.
Вигбольд заботливо ухаживал за больными, и через десять дней он сообщил Клаусу, что Генрих вне опасности.
— Слава Богу, — облегченно сказал Клаус. — А Рейнмар?
Вигбольд молчал и лицо его опечалилось.
— Ну, — сказал Клаус. — Лицо твое не особенно радостное.
— Я должен признаться тебе, Штертебекер. Обещай мне, что чтобы ни случилось, ты всегда будешь уверен, что я имел в виду добро и ничего легкомысленного не сделал, а действовал по хорошо обдуманному плану.
— Это само собой понятно. Но не мучь меня, скажи в чем дело.
— Мы стоим пред сомнительным исходом. Я сделал один слишком смелый опыт.
— На больном? — взволнованно спросил Клаус.
— Да! Дело идет о жизни и смерти. Или он умрет от моего лечения, или…
— Или?
— Или он выздоровеет — телесно и душевно.
— Ты хочешь вылечить его безумие?
— Я хочу пытаться.
— Когда это решится?
— Кризис наступит через девять дней.
Весь экипаж находился в подавленном настроении, когда они узнали исход этой полной приключений экспедиций и предстоящее решение опыта Вигбольда.
На девятый день наступил кризис. Тридцать шесть часов подряд Вигбольд сидел у ложа больного, который все еще не пришел в себя. Склоненный, приложив ухо к груди больного и держа в своих руках оба его пульса, он уже простоял пять часов не двигаясь, ожидая решительный исход.
Теперь прошла дрожь по тощему телу больного; легкий пот выступил на кожу, члены начали тихо двигаться, глаза медленно раскрылись. Магистр следил за всем с лихорадочным вниманием, затем он крикнул и упал на пол.
То, что он видел, ужасно потрясло его. Он долго лежал на полу каюты, бормоча горячую молитву. Вдруг он вскочил, подбежал к каюте Штертебекера, рванул дверь и крикнул громким голосом:
— Клаус! Это удалось! Он спасен!
Затем он упал и потерял сознание от усталости и волнения.
Опасности, которым Штертебекер подвергнул себя, своих людей и корабль, были не напрасны. Когда «Буревестник» подошел к порту Гельголандии, приветствуемый пушечными выстрелами, Рейнмар фон Ритцебуль уже почти оправился и сидел на палубе, в удобном кресле, пользуясь солнцем и морским воздухом.
Он благодарно улыбнулся, слабый еще от всего пережитого, но на пути к окончательному выздоровлению, смотря на своего спасителя, короля виталийцев. Клаус тоже улыбался, нежно пожав руку больного. Генрих Нисен побежал по палубе, по каютам, бросая шапку вверх и крича в диком восторге: