Страница 7 из 8
— Вам хорошо говорить! Вы падете в борьбе, там смерть приходит совсем незаметно. Но меня замучат до смерти.
— Ты это заслужил, собачий сын! Мне с самого начала не нравилось то, что ты так подло издевался над Штертебекером. В особенности гадко было то, что ты говорил на счет матери, тьфу чорт! Я не хотел вмешаться в грязный разговор, но я должен был сразу заткнуть тебе рот.
— Дым становится все гуще, — стонал Брауман. — Дверь долго не выдержит, что будет тогда?
— Тебя они вероятно изрубят в котлетку, тогда мы избавимся от твоего собачьего воя.
Брауман вспомнил, что его ожидает, и упал на пол, без чувств. Командир презрительно оттолкнул его ногой и спустился по лестнице в нижний этаж. Там он убедился, что дверь действительно долго не выдержит натиска.
— Вот так, детки! Беритесь за топоры, — послышался голос Годеке Михаила за дверью, и вслед затем послышались частые сильные удары в обгоревшую дверь.
Командир отряда убедился, что они не могут остаться в верхнем этаже. Они должны встретить врага здесь у двери и стараться во что бы то ни стало прорваться.
Он быстро поднялся по лестнице и кликнул солдат вниз. Он старался делать это по возможности бесшумно, чтобы виталийцы не узнали, что враги приготовились к встрече.
Под ударами топоров дверь с грохотом лопнула. Виталийцы бросились в наполненное дымом помещение.
В темноте началась ужасная борьба. Оба противника имели свои преимущества. Гамбуржцы были почти вдвое больше виталийцев, но последние были избранные, неимоверно сильные люди и лучше вооружены.
Долгое время обе стороны стояли одинаково твердо. Нескольким солдатам удалось прорваться и исчезнуть в темноте. Они были спасены, ибо на берегу они могли достать лодку.
Остальные были все перебиты. Годеке Михаил не думал щадить своих врагов. Четыре виталийца лежали уже мертвыми на месте битвы и почти все были ранены.
Теперь проскользнула мимо какая-то темная фигура, стараясь исчезнуть в темноте. Но Годеке Михаил уже заметил ее.
— Стой, — крикнул он своим медвежьим голосом, схватив дрожащую фигуру за шиворот. — Не Брауман ли это? Нет, не убежишь мой милый! Мы должны еще потолковать между собой.
— Пощадите! Пощадите! — визжало жалкое существо, извиваясь, как змея.
— Пощадить тебя? Увидим. Сначала ты мне ответишь на мои вопросы. Где теперь Клаус Штертебекер, отправившийся вчера на твой проклятый остров, небо да простит ему эту глупость?
— Великий король виталийцев находится в Гамбурге.
— Ты его заманил в ловушку и с помощью солдат отправил в Гамбург, чтобы получить премию за его голову? Неправда ли, негодяй, это было так? Признайся!
— Клянусь Богом, это не верно, — сказал бесстыдник и клятвенно поднял руки к нему. — Король виталийцев совсем не был на острове, он уехал с графом Реймаром прямо в Гамбург.
— Врешь, мерзавец! Граф об этом ничего не знает. Но погоди, негодяй, я заставлю тебя признаться. Свяжите ему руки и ноги, — приказал он виталийцам.
Приказание сейчас же было исполнено.
Капитан вынул из костра, на котором горели еще обломки двери, кусок накаленного железа, на другом конце которого было еще немного дерева, так что можно было его держать в руках, и приставил его ко лбу сторожа.
Несчастный ревел от безумной боли, но Годеке не ощущал никакой жалости к предателю. С холодным тоном сказал он:
— Я тебе выжег на лбу каинову печать. Ты никого больше не обманешь. Признайся, что все было так, как я сказал. — С этими словами Годеке Михаил опять подставил накаленное железо к лицу клятвопреступника, поставившего Бога в свидетели своей ложной присяги.
— Да, да это правда! Я его выдал! Я признаюсь во всем, только уберите железо! Пощадите, сжальтесь, будьте человечны!
Он почти лишился рассудка от страха, боли и ужаса.
Годеке Михаил громко засмеялся.
— Негодяй! — крикнул он. — Что ты воешь о пощаде! Ты щадил благороднейшего человека, когда ты передал его в руки палачей? Благодари Бога, что я не имею времени возиться с тобой, а то я бы зажарил тебя на медленном огне.
Капитан всадил ему накаленное железо в грудь. Предатель упал на горящий костер, испуская нечеловеческие звуки.
— Оставьте его лежать, как он лежит, — безжалостно сказал Годеке. — Он заслужил еще худшую смерть. Теперь к лодке! Мы поедем со всем флотом виталийцев в Гамбург!
— Ур-ра! — крикнули виталийцы. — Мы спасем нашего любимого короля. Да здравствует Клаус Штертебекер и Годеке Михаил!
ГЛАВА VIII. Спасение Штертебекера
В Гамбурге Штертебекера абсолютно нельзя было найти, хотя весь город искал его, как друзья, так и враги.
Он имел все основания не показываться, ибо если бы его нашли, он бы погиб и даже самые лучшие друзья не могли бы помочь ему, не имея возможности бороться с сенатом.
Полицейские и солдаты безостановочно искали его, городские ворота охранялись внимательнее обычного. Каждый уголок в городе и в гавани был осмотрен. Тысячи обывателей добровольно принимали участие в этих поисках и все-таки не нашли никаких следов беглеца.
Наступил вечер, большинство обывателей шныряло по улицам, надеясь, что беглец воспользуется темнотой ночи, чтобы скрыться.
Куда же делся Штертебекер?
Он действительно нашел себе удивительное место. Никому не могло прийти на ум искать его там.
Вырвавшись из рук своих преследователей, он бросился к Екатерининскй церкви, двери которой стояли открытыми. Он поднялся по лестнице башни и добрался к колокольне. Он понял, что только необыкновенное убежище может спасти его от тысячной толпы ищущих его и — залез в большой колокол.
Да, он крепко привязал себя к языку колокола. Там он ждал много часов, ему время казалось бесконечным. Церковь, как все городские здания, была обыскана сверху до низу. Тысячи народу проходили мимо колокольни, и никто не догадался затянуть в колокол. Это было совсем нелегко висеть все время неподвижно на колокольном языке. К тому же Штертебекер двадцать четыре часа не ел и не пил.
Силы его понемногу ослабевали. Ночью он хотел оставить свое убежище, но один взгляд на улицы Гамбурга убедил его, что он еще не сумеет бежать.
Приходилось терпеть и дожидаться более удобного случая. Но ему нужно было подкрепить свои силы, истощенные всем пережитым.
Теперь он вспомнил о церковном стороже, занимавшем комнатку под самой крышей, недалеко от его убежища. Он теперь отправился к нему и застал его за своим скромным ужином.
Церковный сторож весь задрожал, увидев морского разбойника, которого боится весь город. Он был уверен, что пират сейчас же зарежет его, но Штертебекер успокоил его.
— Не бойтесь меня! Я вам не причиню никакого вреда, если вы меня не выдадите. Дайте мне глоток воды и позвольте мне принять участие в вашем ужине; я вижу — он скромен, но достаточен. Я знаю, что вы бедный человек, и ничего не возьму у вас даром.
Сторож сначала позволил ему присесть за стол со страха, но потом он становился все доверчивее и разрешил Штертебекеру переночевать у него и жить до того, пока он сумеет уйти из Гамбурга.
Но им пришлось проститься гораздо раньше, чем они сами думали. Уже на второе утро они были разбужены орудийными выстрелами.
— Черт возьми! — крикнул Штертебекер. — Я узнаю выстрелы орудий «Буревестника»!
Он соскочил с постели и бросился к окну. На Эльбе действительно стояли двенадцать виталийских кораблей, и «Буревестник» пока дал знать о себе только слепыми выстрелами. Но они были хорошим предостережением, что за слепыми последуют более действительные.
Клаус Штертебекер оставил бедному старику кошелек с золотом и посоветовал ему не говорить никому, что он скрывал у себя Штертебекера.
— Бог да благословит вас, — ответил старик, не столько из-за богатого вознаграждения, сколько из-за того, что он узнал в морском разбойнике благородного человека.
Когда Штертебекер появился на улице, все со страхом сторонились от него. Никто не смел прикоснуться к нему. Он свободно прошел к гавани, и сенат притворился ничего не знающим о появлении беглеца.