Революция

- Ладно, - вздохнул Павел, - это ваша страна. Я положусь на американскую систему.

Он не мог отвести глаз от ее движущихся губ.

- Ты давно меня любишь? - спросила Анна.

- Что?

Она засмеялась.

- Не будь таким глупым. Было бы странно, ведь верно, если бы двое любили друг друга и никто из них этого не понял.

- Двое, - тупо повторил он, не веря самому себе.

Леонид Шверник и Павел Козлов склонились над картой СССР. Последний указывал приблизительное местоположение радиостанций.

- Мы не будем их использовать до последнего момента, сказал он, - пока дело не будет сделано. Тогда они начнут одновременно работать. У КГБ и МВД не будет времени разделаться с ними.

- Дела идут быстро, - произнес Павел. - Быстрее, чем я ожидал. Мы добиваемся успеха, Леонид.

- Только потому, что созрела ситуация, - сказал Шверник. - Так всегда совершаются революции.

- Что вы хотите этим сказать? - с отсутствующим видом спросил Павел, изучая карту.

- Революцию делают не отдельные личности, а время, подходящие условия. Вы знаете, что за шесть месяцев до большевистской революции Ленин писал, что не доживет до того, что коммунисты возьмут власть в России? Дела шли так, как развивались условия. Большевики, которых было мало, практически были заброшены в кресла власти.

- И все же, - сухо ответил Павел, - было бы очень полезно иметь таких людей, как Ленин и Троцкий, под рукой.

Шверник пожал плечами.

- Время создает людей. Ваша собственная Американская революция вам, наверное, лучше известна. Посмотрите, каких людей создало время. Джефферсон, Пэйн, Мэдисон, Гамильтон, Франклин, Адамс. И опять-таки, если бы вы сказали этим людям за год до Декларации Независимости, что революция - единственное решение проблемы, с которой они столкнулись, они, возможно, сочли бы вас сумасшедшим.

Это было новое направление мыслей Павла.

- Так в чем же источник революции?

- В ее необходимости. Дело не в том, что несколько десятков тысяч людей подполья увидели необходимость свергнуть советскую бюрократию. Это миллионы, составляющие Россию, в хождении по жизни, во всех слоях общества снизу доверху. Что должен думать ученый, когда ничего не понимающий в его специальности бюрократ приходит в лабораторию и распоряжается в ней? Что испытывает инженер на автомобильном заводе, если тупой политикан сочтет, что раз в капиталистических странах у автомобиля четыре колеса, то Россия должна превзойти их, выпустив машину с пятью колесами? Что думает учитель, когда ему указывают, чему и как учить, что писать? Как чувствует рабочий, когда видит чиновника, живущего в роскоши, в то время как его заработок в сравнении с ним кажется нищенским? Что думает молодежь в своей вечной жажде большей свободы, чем было дано их родителям? Что думает художник? Поэт? Философ?

Шверник покачал головой.

- Когда нация готова к революции, появляются и люди, которые ее совершают. Часто так называемые лидеры бегут из последних сил, чтобы остаться впереди.

- Когда все закончится, - говорил Павел, - мы отправимся в Штаты. Я знаю в Сьеррах городок по названию Грасс-Вэлли. Охота, рыбалка, горы, чистый воздух. Очень легко добраться до городов вроде Сан-Франциско, если захочется побегать по магазинам, сходить в ресторан или на концерт.

Она вновь поцеловала его.

- Знаешь, - продолжал Павел, - я занимаюсь такой работой - раньше, конечно, не такого уровня - с девятнадцати лет. Девятнадцати, вот ведь! И вот впервые я понял, что устал от нее. По горло сыт. Аня, мне почти тридцать пять, и впервые я хочу того, чего ждет от жизни каждый мужчина. Женщину, дом, детей. Ты никогда не видела Америку. Ты полюбишь ее. И американцы тебе понравятся, особенно те, что живут в городках типа Грасс-Вэлли.

Она легко засмеялась.

- Но я же русская.

- Так что?

- Наш дом и наша жизнь должны быть здесь, в России. В новой России, которая скоро появится.

- Жить здесь, когда есть Калифорния? - посмеялся он над нею. - Аня, Аня, ты не знаешь жизни. Почему...

- Но, Павел, я же русская. И если Соединенные Штаты более приятное место для жизни, чем будущая Россия, когда больше не будет полицейского государства, тогда это будет моя обязанность - помочь России.

Внезапно до него дошло, что она имеет в виду.

- Но я все время думал, что после всего этого мы поженимся. И я смогу показать тебе свою страну.

- Не знаю почему, но я думала, мы оба хотим строить нашу жизнь здесь.

Они долго молчали во взаимном страдании.

Наконец Павел произнес:

- Еще рано строить подобные планы. Мы любим друг друга, это должно быть достаточно. Когда все произойдет, у нас будет возможность изучить образ жизни друг друга. Ты сможешь съездить со мной в Штаты.

- А я возьму тебя в Армению. Я знаю городок в самых красивых горах в мире. Мы проведем там неделю. Месяц! Может, когда-нибудь мы построим там летнюю дачу.

Она счастливо засмеялась.

- Знаешь, там все живут до ста лет.

- Да, мы туда как-нибудь съездим, - спокойно согласился Павел.

Он должен был этим вечером увидеться с Леонидом, но в последний момент ему прислали Анну, чтобы передать, что состоится важная встреча. Собрание делегатов подполья со всей страны. Они примут решение, когда выступать, но присутствие Павла не нужно.

У него не было чувства, что от него скрывают что-то, что имеет к нему отношение. Уже давно было решено, что чем меньше будет известно о деятельности Павла рядовому члену движения, тем лучше. Как это говорилось в старом русском анекдоте? Когда четверо сидят и обсуждают, как делать революцию, трое полицейские шпики, а четвертый - дурак.

Фактически же, они хорошо управлялись с делами. Он действовал больше года, и не было никаких признаков, что КГБ было осведомлено о его деятельности. Леонид и его люди знали свое дело. Уж им-то приходилось знать. Коммунисты устраняли тех, кто сорок лет выступал против них. Подполье научилось изощряться, чтобы выжить.

Нет, это не было ощущением оторванности. Павел Козлов разлегся да кровати в своем огромном номере в отеле "Астерия", закинул руки за голову и уставился в потолок. Он суммировал события последних месяцев, с того момента, как вошел в кабинет шефа в Вашингтоне, и до последнего вечера на даче с Леонидом и Анной.