Медиум

– Уяснил, – растерялся Игорь Иванович.

– Ну и ладушки. Тогда давай вспоминать. Вы вернулись после завтрака вместе или по отдельности?

– Вместе. Под ручку, так сказать.

– И сразу сели доигрывать партию?

Колесников подтвердил и это, став потихоньку изнывать под строгим взглядом собеседника. Надо было спровадить сюда Аллу, подумал он. Не все ей дома сидеть («Дома! – усмехнулся он про себя. – Вот сморозил!»).

И вдруг он живо представил её себе – не сегодняшнюю, а ту студенточку-первокурсницу, большеглазую, высокую, стройную, в ореоле ослепительных каштановых волос; с удивительно белой (алебастровой) кожей – романтическая красавица середины прошлого века. И «институтский бал» (читай: дискотека), куда только она одна пришла в длинном платье нежного бирюзового цвета – «Мисс сентябрь»: рыжие волосы словно вспыхивали огнем на небесно-голубом фоне, . удивительно красиво! Остальные девочки, будто близнецы из какого-нибудь специнтерната, явились в майках с буржуйскими надписями и искусственно состаренных джинсах. Была такая мода. Конечно, она не умерла и по сей день, но тогда это был самый бум, самый гребень волны. Почти неприлично было появляться в обществе в чем-то ином. Увидев Аллу, девочки издали дружное шипение и принялись усиленно улыбаться в глаза своим кавалерам (у кого были). Однако поздно. Королева бала уже взошла на престол, и подданные распластались ниц у её ног. Гоги Начкебия, красавец мегрел с четвертого курса, чемпион института по баскетболу и пиву, растолкал локтями обалдевших юнцов и пригласил королеву на танец. Игорек так и простоял столбом у стены, пока лилась музыка, наблюдая, как они кружатся вдвоем – Гоги в строгом черном костюме и Алла в одеянии доброй феи, поблескивавшем в разноцветных всполохах прожекторов. Даже ВИА на сцене заиграл довольно приличный вальс, а то все «Абба», «Каскадеры», «Стара печаль моя, стара…».

– Я терпеть не могу шахматы, – сказал Игорь Иванович.

– Долго вы играли?

– Около получаса. Я стремился побыстрее проиграть и отвязаться.

Около девяти Козаков вышел из номера, просчитал Туровский. Когда вернулся – неизвестно. Может быть, через десять минут, а может, через час. Тут от друга детства толку мало. А много ли времени нужно для того, чтобы совершить убийство? Достаточно нескольких секунд; постучал, подождал, когда откроют, выстрелял… А Борис Анченко в холле? А Светлана, которая слышала скрип двери? («Наверно, я плохой музыкант. Занимаюсь мало». – «А тебе нравится?» – «Нравится. Хотите, я что-нибудь сыграю?») Ты замечательный музыкант, Светланка. И скрип запомнила: короткий, низкий, на одной ноте.

Туровский на секунду прикрыл глаза и сосредоточился. Так. Гулкий пустой коридор. Девочка подходит к телевизору в холле, слышит, как за спиной открывается дверь. Звук очень тихий, но ведь и кругом тоже тихо. А если этот звук донесся с первого этажа?

«Зря я её отпустил. Единственная ниточка, единственный реальный свидетель».

Он сам довез её до пристани, как и обещал. Она спокойно и с достоинством села на переднее сиденье «Москвича», пристегнула ремень безопасности. Пока ехали, не ерзала, не болтала без умолку, только рассеянно поглядывала на дорогу и думала о чем-то, поджав губы.

Сбоку над дорогой высилась громадная серая скала, испещренная трещинами, будто лицо старика – глубокими морщинами. Девушка лет восемнадцати, тонкая, как балерина, в каске и бело-оранжевой ветровке, скользила по отвесной стене с небрежной грацией, и казалось, что это оптический обман и скала, как на съемках кино, вовсе не вертикальная…

– Левее иди! – крикнул с земли худощавый мужчина, удерживающий веревку! – Там проще.

– Я не хочу проще! Я нависаиие ещё не проходила.

– И не пройдешь, там даже я срываюсь.

– А я не сорвусь!

– А вот посмотрим.

Сергеи Павлович ещё раньше заметил, что скалолазы были все как один худые и с первого взгляда совсем не сильные. Но только с первого взгляда: руки без капли жира казались туго сплетенными канатами мышц, а пальцы по крепости не уступали стальным гвоздям.

Когда Туровский остановил машину, до «ракеты» оставалось ещё минут десять. Девочка выходить не торопилась. Ее большие серые глаза скользили по фигуркам людей, что скопились у пустого причала, по темной воде, лениво постукивающей о гладкие бревна, и неожиданно она сказала:

– Вы ведь его найдете, Сергей Павлович? Правда?

– Кого?

– Того, кто убил.

Он растерянно помолчал.

– Должен найти, Света. Обязательно должен. Тем более что у меня есть такой помощник.

– Да ну. – Она смутилась. – Я ведь ничего толком так и не вспомнила.

– Ты мне очень помогла, – серьезно сказал Туровский. – И дело даже не в том, что именно ты вспомнила, а что забыла. Ты дала мне надежду, понимаешь? Ниточку. А это в сто раз важнее.

Она посмотрела ему в глаза, будто стараясь запомнить.

– Мы больше не увидимся?

И Сергей Павлович вдруг понял, что они увидятся обязательно. Он всю жизнь прожил холостяком, в маленькой однокомнатной «хрущевке», где постоянно что-то отваливалось, подтекало, портилось, и он, занятый сутками на работе, давно махнул на это рукой. Дети (гипотетические хотя бы) занимали в его мыслях и того меньше места. Но сейчас, когда девочка, не отрываясь, смотрела на него, душу вдруг кольнуло неясное беспокойство. Может, жил-то не так? Может, что-то главное и не заметил, упустил?

– Увидимся обязательно. Вполне возможно, что твои показания надо будет уточнить. Поэтому дай-ка мне свой адрес.

(Девушка в бело-оранжевой ветровке все-таки не прошла по сложному маршруту, там, где хотела. Растопырив руки-ноги, она что-то пискнула, оторвалась от скалы и плавно съехала по веревке вниз.

– Ничего не получается, – чуть не плача сказала она и сняла с головы каску. Огненно-рыжие (не поворачивается язык сказать «каштановые») волосы вспыхнули ореолом, засветились, будто лучи миниатюрного солнца.

Ее спутник рассмеялся и ласково потрепал девушку по плечу.

– Выйдет. Теперь уж точно.

– Я же «слиняла».

– Самое трудное ты сделала. Там осталось всего-то два шажка.)

– Это совсем рядом, – с радостью сказала Света. – От речного вокзала три остановки, на «пятнашке». Советская, 10, квартира 5. Легко запомнить, правда?

Он черкнул в блокноте. Надо же, Советская. Не переименовали в какую-нибудь имени Гришки Распутина. Вряд ли, конечно, из идейных соображений, просто руки не дошли.

– Маму зовут Надежда Васильевна, а папу – Альфред Карлович. Они будут вам рады.

– Ругать не будут? Скажут, мол, приличная семья, а к дочке милиционер приходил.

– Вы же не милиционер. Вы следователь, это совсем другое. И формы у вас нет.

– Ну почему же. Если хочешь, приду в форме.

Она склонила голову набок, что-то прикинула и ответила:

– Нет. Вам костюм идет больше.

Зря отпустил.

Туровский признался себе, что дело тут не в ценном и единственном свидетеле (свидетеле чего? Заскрипевшая дверь могла открыться просто от сквозняка). Убийца был в санатории. Возможно, наблюдал из окна, как Сергей. Павлович беседует с девочкой. Более чем вероятно, что сочтет её опасной для себя.

«Да брось! Неужели ты допускаешь, что он её вы следит?»

Тамару, однако, выследил.

Но ведь он наверняка наемник. Пришел, сделал дело, ушел восвояси.

Он не ушел. Санаторий никто не покидал.

Туровский помотал головой, словно лошадь, отгоняющая слепней. А внутренний голос назойливо шептал: «Ты одну ошибку уже допустил, два трупа лежат в номере наверху. Самоуверенности не поубавилось?»

Глава 6

ЯЧЕЙКА ОБЩЕСТВА

Она его не забыла.

Игорь Иванович поднял глаза от заваленного книгами письменного стола и посмотрел в окно. «Забавно, – подумал он, – но меня сей факт до сих пор ещё где-то беспокоит. Ну, не беспокоит, это сильно сказано… Но и равнодушным не оставляет. Все мужчины – собственники».