Черт нас рассудит

(* В данной реальности Ф.Э.Дзержинский умер в 1927 году. Руководителем ОГПУ стал А.Х.Артузов, дружбан Конькова.)

Так вот, о кризисе. Понятное дело, в Америке имелись и умные люди, которые понимали, куда катится этот веселый балаган. Но от них, как всегда бывает отмахивались. Дескать, вот зануды, всем портят настроение. Так, в одной газете Максим прочел в одном из интервью:

"В 1920 году, когда нас прокатили на выборах, я сказал друзьям, что, на мой взгляд, нация не изберет демократа до тех пор, пока республиканцы не ввергнут нас в серьезную депрессию с большой безработицей. Я думаю, что этот анализ верен и сейчас."

А потом поглядел на автора слов: Франклин Рузвельт*.

(* В РИ Рузвельт сказал это именно в 1928 году)

Вот уж привет. Правда, пока что Рузвельт был всего лишь кем-то вроде политтехнолога Демократической партии штата Нью-Йорк. Но, как он помнил из лекции Коньква, он должен в этом году выдвинуться на пост губернатора штата. Правда, пока что об этом ничего никто точно не знал. Хотя слухи ходили. Но, опять же -- он слышал от Сергея, что Рузвельт был тот ещё тихушник. О своих намерениях он молчал до последнего.

Но почему бы и не сходить побеседовать?

Договориться об интервью оказалось очень просто. Максима пригласили к Рузвельту в его особняк "Гайд-парк" уже на следующий день. Он прихватил собой Эмиля, тот канал под фотографа.

Особняк Максиму понравился. В отличие от обиталищ скоробогачей, в нём чувствовался аристократизм.

Хозяин же выглядел совсем не так, как Максим его представлял. Он-то видел, в основном, фотки и киносъемки с Ялтинской конференции. Там Рузвельт, особенно по сравнению со Сталиным и Черчиллем, выглядел эдаким болезненным старичком*.

(* Во время Ялтинской конференции Рузвельт и в самом деле был уже очень серьёзно болен.)

А вот тут за столом сидел здоровенный плечистый мужик, правда, с интеллигентским пенсне на морде. Но из него так и пёрла харизма. "Неработающая" часть тела была скрыта столом - если бы не знал, то и не подумал бы о собеседнике, что тот инвалид.

Принял их Рузвельт приветливо.

-- Рад вас видеть, господа. Прекрасная страна Франция. Но у вас, мистер Кондратьев, вроде бы славянская фамилия?

-- Да, я русский эмигрант. Вынужден после революции уехать во Францию.

-- Ох, уж эти революции! Сколько они бед приносят... Но я слушаю вас, господа.

-- Я вот как раз хотел поговорить о тяжелых временах. Вот вы недавно сказали...

-- Максим процитировал высказывание Рузвельта.

-- Да. Я готов повторить. Один из основателей нашего государства, Бенджамин Франклин, говорил, что к подлинному благосостоянию ведет только труд, а не спекуляция. Республиканцы заигрались...

Дальнейшее интервью ничего нового не дало. Рузвельт едко критиковал находившихся у власти республиканцев, но ничего конкретного не сказал. Впрочем, Максим у него ничего и не собирался выведывать. Просто хотелось поглядеть на этого человека. Именно потому он и пригласил Эмиля. Максим-то себя не переоценивал. Кто он был? Так... Там социолог, тут журналист... А вот Эмиль-то прошел такой ад... Они, штурмовики, людей просекают на раз. На тему - "кто ты, трус иль избранник Судьбы"? А с другой стороны, Эмиль был куда более опытным журналистом, который разных людей повидал. Просто вспомнилось: читал Максим какой-то материал, где утверждалось: Рузвельт был просто чьей-то там марионеткой.

-- Эмиль, что ты о нём думаешь?

-- Он очень серьезный и сильный мужик. Знаешь, из тех, кто будет воевать до конца.

-- А ты с ним пошел бы на штурм? Понятно, если бы у него ноги ходили?

Эмиль задумался. И выдал:

-- Нет, не пошел бы. Скользкий он какой-то. Как друг - ненадежен. А вот как враг - очень опасен... Хотя лично он, наверное, и курице голову никогда не сворачивал. Но такие ещё опаснее.

Бардак в дурдоме -- как он бывает

Из сладкой дрёмы Максима вывел телефонный звонок.

-- Да...

-- Дрыхнешь, мать твою! - услышал он раздраженный голос Смирнова. - Разумеется, разговор шёл на английском, так что дальше пошли разные заковыристые малопонятные выражения, то или ирландские, то ли просто местная феня. Среди которых часто повторялось слово "fuck".

-- Да в чём дело-то? - Максим подсобрался - и выдал что-то из того, что слышал на нью-йоркских улицах.

-- Ладно. - Вдруг совсем спокойно сказал Смирнов. - Я это к тебе вроде второго заводского гудка. На первый уже времени нет*. В общем, Эмиль тебя уже должен ждать внизу на такси. Быстро вниз.

(* До революции, а, впрочем, и после тоже, рабочие жили рядом с заводами и часто не имели часов. Так что заводской гудок играл роль будильника.. Первый гудок был за час за смены, второй - за пятнадцать минут. Появление в проходной после третьего расценивалось как опоздание на работу. Смирнов был из рабочих, так что у него такой юмор.)

Максим скосил глаза. Вот, блин, какая-то девка валяется рядом. И что там вчера было? Они с Эмилем нахрюкались в каком-то джазовом клубе. Каком, он не помнил, потому что приперлись туда уже нетрезвые. Да, до этого встретили в баре какого-то парня, который воевал во Франции, а там пошло дело. Парня где-то потеряли, а Эмиль вместо того, чтобы ехать домой (они на двоих снимали трехкомнатную квартиру) тоже свалил в неизвестность с какой-то рыжей девицей. И надо же - уже на ногах. Блин, а что с девкой-то делать?

-- Ты куда?

-- Дела. Так что любо ты в две минуты собираешься, либо я тебя запираю.

-- Вот у всех у вас, идиотов, срочные дела. Да, ладно, у тебя выпить есть?

-- На кухне.

-- Так я тебя подожду.

Максим наскоро привел себя в порядок, оделся и скатился по лестнице вниз, на 24-ю стрит. Возле подъезда и в самом деле стало такси, в котором сидел Эмиль. Выглядел он как новенький. Да уж. Фронтовик.

Журналист забрался в машину и она рванула в сторону центра.

-- Что за дела? - Спросил Максим.

-- Да, как всегда. Долго ждали, а вот главная новость упала, как кирпич на голову.

-- Что...

-- Именно. Впрочем, сейчас сам увидишь.

Машина выехала на Уолл-стрит и остановилась примерно возле монументального здания биржи. Припарковаться тут было негде - всё кругом было заставлено машинами. Так что они выскочили прямо посреди улицы.

Людей вокруг было тоже много, но журналистам было пока что не до них, они ринулись внутрь.

...Максим и в том, и в этом времени много раз слышал термин "биржевая паника". И вот только теперь он осознал, что это такое.

На бирже он много раз бывал, и представлял местную обстановку. А она была и в обычные дни своеобразная. Когда множество людей в одном месте занимаются тем, что делают деньги на такой зыбкой вещи, как изменение курса акций - то там всегда царит атмосфера коллективного психоза. Обычное дело. Но теперь... Это был какой-то дурдом. Люди метались с вытащенными глазами, что это орали. Вокруг досок, на которых пишут котировки, клубилась толпа, которая суть ли не давила работников, эти котировки пишущих*.

(* В описываемое время котировки акций писали мелом на досках).

-- Я такое видел, -- прокомментировал Эмиль. -- Когда в семнадцатом немцы подперли и наша пехота бросилась драпать. Но те-то драпали в одном направлении, а эти явно не знают куда бежать. Мать!

Эмиль выругался потому, что его чуть не снес некий солидный господин. Точнее, был он солидным. Сейчас по его пухлой роже струился пот, пиджак расстегнут, галстук болтался чуть ли не возле уха. Он промчался мимо, а за ним, как стадо бизонов, промчалось ещё полтора десятка людей, выглядевших немногим лучше. Тут Максим въехал. Это, видимо, один из "биржевых оракулов". Так называли тех, кто как считалось, умели просчитывать колебания курса. Своими знаниями они, конечно же, не делились. Точнее, иногда делились, изрекая нечто невнятное, как и древние оракулы. Максим полагал, что это либо просто мошенники, либо, что скорее, они работают на серьезных людей, которые мутят свои дела. Но за каждым таким "оракулом" всегда ходила толпа, которая ловила каждое их слово. Ну, вот и теперь... Только что говорить? Курс всех акций летел вниз, как кирпич.