Страница 38 из 169
- Крути, майор, педали, пока не дали, крути, крути педали, майор. - Но.
Как говорил этот майор:
- Пайку захотели?! А Зона недалеко. - Как говорится:
- Сами дойдете, или дать провожатого? - знак вопроса, как это часто делается - можно не ставить, ибо, как говорил Аркадий Райкин:
- Два пишем три в уме.
И эти два и три не равны, ох, не равны, как не равны по форме и содержание Три Шестерки в Доме, и Две Оставшиеся в Нем. А точнее, как бы не было наоборот. Да и более того:
- Говорят, что на Земле вообще никого не останется.
Остаток в Две Шестерки может и спасется, но где это будет, неизвестно.
Приписано Медиуму:
Редактор должен или взорваться от смеха, или
Это Само должно быть страшно философско. - Сразу непонятно, зачем так говорили, ибо ни того, ни другого в Лит. Газ. не было и в помине.
Чему должен искренне, чтобы именно взорваться, главный редактор? Скорее всего, Это должно ему напомнить что-то столь ужасное, что ничего другого не остается, как смеяться. А именно, как сегодня утром он уходил на работу, и жена вместо обычного поцелуя в щечку - как маленького, такого маленького-маленького котеночка - дала под зад, и не коленкой, а как человеку, отправляющемуся на космический борт, со словами:
- Да чтоб ты мел там всю оставшуюся как у бывшего Петра Фоменко жизнь метлу, и мёл иво пыльные тропинки.
И остается только понять, зачем ему было такое счастие:
- Мести тропинки иных планет, вместо того, чтобы Как Все:
- Выращивать здесь дикие яблоки, ибо какая разница, дикие они или наоборот:
- Уже настолько состарились, что их так и так никто не берет априори.
И вот это как раз то, что может заставить Иво, Хомо, задуматься, а значит и есть искомая:
- Философия.
Теперь смех. Где смех? - И хотя сказано, что смех не обязателен, если уже есть философия, но хотелось бы знать просто на всякий случай:
- Что всё-таки имелось в виду? - И это ясно, если развить главред-ю мысль в перспективу бесконечности, как Постулат о параллельных прямых, которые обязательно когда-нибудь пересекутся, если об этом долго думать, просто иначе возникнет противоречие:
- Зачем тогда мы вообще думаем, - если бы это было бессмысленно.
И получается ответ на вопрос:
- Почему ему и больно и смешно?
- Ибо даже если завтра она и помоями обольет перед уходом в приличный офис - всё радостно, ибо тогда получается:
- Я - Сократ. - Плюс ко всему открытие на президентскую премию:
- Сократ смеялся! - А не только всегда думал:
- Смеяться или плакать, когда жена обливала его помоями из окна второго этажа, когда он уже проходил мимо первого, ибо с одной стороны:
- Да, смешно, но а значит, априори ясно, что в следующий раз и:
- Задуматься придется, - а это уже, извините, не что иное, как:
- Любомудрие.
И, как говорится:
- Примите его карикатуру на первую полосу. - И более того:
- Сразу все четыре.
И если некоторым рядовым работникам непонятно, или хотя бы:
- Не совсем ясно, что тут смешного или любомудрого? - то ведь априори было сказано:
- Вас возьмут, если главный редактор вспомнит при просмотре ваших работ что-нибудь хорошее из свой бурной жизни.
А ваши письменные столы здесь для того и стоят, чтобы вы писали, писали и еще раз:
- Писали, - но никогда не вспоминали, как вам падало на голову яблоко, ибо уже при рождении, в метрике вам записали:
- НеНьютон.
Так и ответил на вопрос Моти:
- Кто там?
- Не Ньютон, не беспокойтесь, на голову вам ничего не упадет, - Сирано де Бержерак.
- Дома нет никого, - ответила Мотя.
- Откройте дверь, я сам проверю.
- Я боюсь, говорю вам на всякий случай и на русском языке:
- Тети нет дома.
- Все равно я должен проверить паспорта, прописаны ли они все здесь, или просто так кукуют, как кукушки в чужом гнезде.
- Не знаю, есть ли у них именно у всех паспорта, но для меня совершенно очевидно: их нет все равно дома.
- Так значит, они все-таки здесь живут?
- Не то чтобы, но с другой стороны:
- Какое, собственно, ваше дело?
- Если вы будете так упрямы, и не откроете дверь, я буду ее ломать.
- Ломайте. И знаете почему? По вас давно уже электрический стул плачет. Ибо.
- Ибо?
- Дверь под высоким напряжением. Мужа нет, а значит, он никогда не оставляет меня одну дома, прежде чем не запеленговать дверь - дистанционно из Америки, где раздает электричество Эдисону с Максом Планком напополам - на десять тысяч вольт.
- Зачем так много, от них тогда уже не будет никакой пользы, а так только: пепел и алмаз.
- Вы принесли мне в подарок алмаз?
- Я никогда не хожу без него к незнакомым леди.
- А к знакомым?
- Знакомые сами мне приносят алмазы и другие изумруды с рубинами, лишь бы сказать с радостным наслаждением:
- Явился - не запылился. - Сирано.
- Сирано де Бержерак? Надо было сразу сказать, ибо по вас звонили, чтобы:
- Не пускать ни под каким предлогом, и даже ни в коем случае не говорить, что муж раздает электричество в Америке.
- Но вы уже сказали, Мотя.
- Да, прости, я забыла, что нельзя даже подходить к двери, если вы придете.
И Сир вошел. Мотя сразу сказала:
- Можно я буду называть вас Сир-Бер?
- Лучше Сибер.
- Чем?
- Короче.
- Ага запомнила: если короче, то это не хуже, чем более длинно.
- Наоборот.
- Ага, наоборот, это тоже понятно, но сложнее. И кстати, учтите на всякий случай: я спать не хочу. Вы не гипнотизер? А то я боюсь гипнотизеров. Чай, кофе, квас?
- Ноу, сенкью, лучше пиво, холодное есть с воблой?
- С-с воблой? Так вы ненадолго? А то бы я приготовила лосося в газете, как делает Грейс в своем кабаре.
- У вас там доля?
- Да, мы хотим мирно разделить Ван Гога, на собственно, Ван Гога, и на Пабло Пикассо в частности в нашем крыле, или, по крайней мере, сработаться под одной маркой Поля Сезанна.
- А они?
- Они считают, что это должен быть, как минимум Тулуз Лотрек.
- Ага. Значит Тетя отказалась от своих ставок на Мишку Шишку.
- Какого еще Шишку? Мы сразу сказали этому Натансону от живописи:
- Никаких задних мыслей о бурлаках мы слушать не будем.
- Простите, что прерываю вашу интеллектуальную репетицию к, так сказать, большим гастролям, но если вы пришли делать проверку паспортов, то их есть у меня, делайте, - сказал, как пролаял лысый мужик с разными глазами.
- Вы кто? - спросил Сибер, участливо принимая от него паспорт величиной, как это было принято раньше у писателей в объеме кирпича А4. Так что чуть не упал, ибо в другой руке держал - большим и указательным пальцами - ребро вкусно-пахнущей воблы, а тремя оставшимися: бутыль пива, и - чему удивился даже видавший виды Герберт Аврилакский, как обычно называют у нас людей по имени того, что они принесли в жертву, или просто грохнули, а в данном случаем:
- Изучил его древние шифры эпохи Мистерий Сераписа - не пачкал этими селедочными лапами листов паспорта, а быстро пролистывал их, как казалось, по Гоголю:
- Одним только - нет, как уже сообщалось, не отдельно путешествующим носом - а просто горбато-вытянутым, как Джомолунгма, пришитым к нему самому намертво - носиком.
Приходится вот так: уменьшительно-ласкательно, ибо:
- Он иво любил.
- Что, как? - Серапис сел, и попросив Мотю, и ему также:
- Принести тоже, что и этому Паспор-Ту, - обратился:
- Хочу попробовать, как это может получиться, читать древние рукописи и одновременно пить пиво с воблой. Пробовал, да, но с воблой - нет, ума не хватило, ха-ха, думал очень сложно, но как говорится, всё не так страшно, как иво малюют.