Убийственная лыжня

64

Штенгеле был заядлым любителем ходить в горы, поэтому он скоро оставил Холльайзена и Шваттке далеко позади. Он держался трассы канатной дороги, которая вела от Эйбзе к Цугшпитце. Опора, по которой проходили мощные проволочные канаты, возвышалась громоздко и своенравно в полуденное небо.

Штенгеле, как старый службист, как бывший член Альгойского саперного батальона, имел смутное понятие о том, что могло означать фотографирование такой опоры. Еще один подъем трассы, еще один поворот, и он увидел ее во всем великолепии, она монументально вырастала из земли, фундамент выглядел солидно, как бы сделанный навечно. На красных и белых стальных подпорках извивались тонкие разноцветные провода и кабели. Штенгеле с любопытством подошел поближе.

Когда Еннервайн находился еще на расстоянии метров двадцати от Рогге, взрыв разорвал в клочья идиллию. Все началось с гудящего низкого рокота, который разросся в металлический визг. Многочисленные усиливающиеся по темпу и громкости последующие взрывы заставили всех присутствующих непроизвольно уйти в укрытие. Большинство бросились плашмя на землю, другие присели на корточки, все зажали уши. Только два человека на озелененной площади альпийского пастбища более или менее ожидали взрыва и не испугались до смерти. Один из них был Еннервайн, финишировавший гаупткомиссар, который подбежал к озадаченному, смотрящему в небо президенту МОК. И еще была изящная маленькая женщина, которая стояла в сторонке у ограды для скота. Она тоже не стала прятаться в укрытие. Если бы она это сделала, то Еннервайн, возможно, и не обратил бы на нее внимания. Комиссар был убежден в том, что опасность подстерегала где-то там наверху, где-то во флотилии разноцветных воздушных кораблей. Теперь он понял, что опасность для Рогге исходила от этой женщины. Она не могла скрыть своего восточного происхождения. И она как раз клала маленькую, темную коробочку обратно в свой рюкзак. Это был не контейнер для бутербродов, не ноутбук, не транзисторный радиоприемник, не заполненный до края дневник с вершины — эта коробочка выглядела чертовски похожей на самодельный пульт управления взрывом. Пеленгаторная антенна, большая ручка настройки, перекидной выключатель, все это Еннервайн успел разглядеть до того, как аппарат исчез в рюкзаке. Наверняка эта женщина инициировала взрыв — покушавшиеся действительно взорвали опору горной дороги. А теперь азиатка бежала через альпийский луг в направлении Рогге. Тот присел на корточки, тюрингскую сосиску все еще держал в руке и как раз собирался лечь на землю. Все снова и снова слышались взрывы, многочисленные небольшие шумовые каскады, отвратительные щелчки, хриплый лай детонирующей взрывчатки. Группа Штенгеле опоздала, подумал Еннервайн, наверняка ей не удалось обезвредить зажигательное устройство. Рогге лежал сейчас на животе. Женщина находилась метрах в пятнадцати от него, Еннервайн изменил направление бега. Он побежал сейчас к женщине, которая его еще не видела. Что она собиралась делать? Он не обнаружил никаких признаков наличия у нее оружия. Десять метров. Женщина казалась уверенной, она даже не оглядывалась, очевидно, полагая, что все в окрестности двух миль лежат на земле и ждут, пока все пройдет. Пять метров. И только когда Еннервайн приготовился к заключительному рывку и кинулся на нее, она заметила. Но было уже поздно. Этого она не ожидала и не смогла увернуться. Шан часто видела лицо Еннервайна в газетах. Тот, которого она всегда обзывала провинциальным придурком, навалился на нее, на этот маленький изящный цветок лотоса, опрокинул ее, покрыл своим телом, подмял под себя. Но прежде чем он смог схватить ее руки, чтобы окончательно прижать к земле, она успела сунуть себе в рот маленький, размером с почтовую открытку, кусок бумаги.

Жительница равнинной местности Николь Шваттке и неторопливый Франц Холльайзен не были особенно хорошими туристами, и в какой-то момент они не смогли следовать за решительно шагающим впереди Людвигом Штенгеле. Но тут прогремел оглушительный взрыв, и они вначале поспешили укрыться. И только через пару секунд они подняли головы: никаких летающих вокруг предметов. Оба были целы и невредимы.

— Нам не надо было отпускать его, — закричала Николь. — Нам нужно было оставаться вместе.

— Опора! — прорычал Холльайзен. — Они взорвали опору!

Опору можно было различить между облаками тумана. Казалось, что она качалась.

— Она в любой момент может обвалиться! Она движется на нас!

Еннервайн лежал на изящной женщине. Она барахталась и кричала, но он схватил ее за руки и прижал своим телом к земле. Она пыталась ударить его ногой, и оба возились еще какое-то время, при этом они немного скатились вниз по небольшому склону, подальше от Жака Рогге, который, вероятно, ничего и не заметил из происшествия и жадно кусал тюрингскую сосиску — тоже своего рода преодоление страха. Еннервайн глянул вверх на ВИП-террасу. Она казалась безлюдной, но он знал, что все бросились на пол. Каждый из телохранителей наверняка прикрыл своим телом свой объект. И только один, кайзерского происхождения, не имевший охраны (разве кто-нибудь осмелился бы?) стоял прямо на террасе.

— Давай, пошли. Нам нужно позаботиться о Штенгеле! — кричала Николь Холльайзену, и оба побежали по лесной тропинке вверх, которая вела к фундаменту опоры. На обоих все еще были тяжелые защитные жилеты, и вот наконец они их сбросили с себя. Еще один поворот, еще один подъем, тогда они предположительно увидят картину разрушения, во всяком случае, они этого опасались. Взрывы все еще продолжались, но, странным образом, никакие осколки не летали в воздухе, не сыпались как дождь сорванные ветки, никаких кусков бетонного фундамента, никаких железных осколков, никаких расплавленных проводов. Ничего. Они свернули за угол. Штенгеле лежал на земле.

А где же Мария и Остлер, подумал Еннервайн. Женщина под ним барахталась и кричала, а у него с собой не было наручников. Если вскоре никто из команды не подойдет, то ситуация может быть понята двусмысленно. В конце концов готовые прийти на помощь граждане схватят его и освободят женщину. Женщине, кажется, тоже пришла в голову такая мысль. Она сейчас целенаправленно звала на помощь на нескольких языках. Еннервайн глянул вверх, в сторону ВИП-террасы. Никого не было видно. Ни Марии, ни Остлера, спешивших на помощь. Только сочно-зеленый, с мягкими возвышениями холм, окруженный столетними буками, над ним светло-голубое небо с мозаикой бумажных змеев. Еннервайн кое-как зафиксировал женщину на земле. Она больше не могла двигаться, а только кричать. Он повернул голову и посмотрел в сторону Рогге. Никакого Рогге, только сочно-зеленый, с мягкими возвышениями холм, окруженный столетними буками, над ним светло-голубое небо, покрытое мозаикой бумажных змеев. Он посмотрел женщине прямо в лицо. Сочно-зеленый, с мягкими возвышениями холм, окруженный столетними буками, над ним светло-голубое небо с мозаикой бумажных змеев. Проклятье! У него снова был приступ акинетопсии.

Николь и Холльайзен неслись вверх по холму, там наверху лежал Штенгеле на спине, недалеко от фундамента опоры.

— Я еле дышу, — сказал Штенгеле. — Но в остальном я чувствую себя хорошо. Смотрите, там наверху гондола.

Они посмотрели вверх, на высоте тридцати метров раскачивалась заполненная пассажирами гондола, она двигалась сверху, с вершины Цугшпитце в сторону опоры. Было видно несколько человек, которые были в панике и отчаянно махали руками. Из тягового механизма вверх поднимались густые, черные клубы дыма. У пассажиров, вероятно, создалось впечатление, что опора горит. Штенгеле поднялся.

— Я уже при самом первом взрыве подумал, если бы это была взрывчатка, то она была бы размещена слишком далеко наверху у опоры. Или это начинающие дилетанты — или для них важен был только эффект.