Страница 26 из 33
Но если в конце XVI столетия на острове Томаковке и существовала Сечь, то уже в первой половине XVII века она была перенесена отсюда в другое место, остров же представлял собой в это время пустынное место, на котором часто находили себе приют разные лица, искавшие на низу Днепра широкого простора и скрывавшиеся от жестоких гонителей своей родины. Так, на остров Томаковку, в 1647 году, 1 декабря, бежал из тюрьмы села Бужина Богдан Хмельницкий со своим сыном Тимофеем, от преследования польских властей; здесь же произошло свидание Богдана Хмельницкого с Иваном Хмелецким, послом коронного гетмана Польши, Николая Потоцкого; посол убеждал Хмельницкого не поднимать войны против поляков, оставить все свои мятежные замыслы и возвратиться на родину: «Уверяю вас честным словом, что и волос не спадет с вашей головы»[222]. Спустя год после этого один из польских начальников, от 2 апреля 1648 года, доносил в столицу Польши, что Хмельницкий сидит на острове Буцке, иначе называемом Днепровским островом, в двух милях от левого берега реки, на котором стояли поляки, и что его едва можно достать из доброй пушки[223]. Впрочем, что касается пребывания Богдана Хмельницкого собственно на острове Томаковке, то он нашел здесь не такой радушный прием, как бы того следовало ожидать. Дело в том, что раньше бегства Богдана Хмельницкого с Украины на Запорожье произошел бунт нереестровых казаков, с атаманом Федором Линчаем во главе, против реестровых с полковником Иваном Барабашом и другими старшинами; первые стояли за чисто народные права, вторые – за интерес польских панов и личные выгоды. Но мятеж был усмирен; в числе старшин, принимавших участие в потушений мятежа, был и сотник Богдан Хмельницкий, как человек, связанный долгом своей службы. Партия недовольных потерпела неудачу; сам Линчай, со своими близкими приверженцами, бежал на Запорожье и расположился здесь на острове Томаковке. Сюда-то, гонимый злой судьбой, прибыл и Богдан Хмельницкий. Но на острове Томаковке его приняли подозрительно; оттого будущий гетман оставил Томаковку и спустился вниз на Микитин Рог, на котором в то время была Запорожская Сечь, перенесенная с острова Томаковки[224]. Потом, пробыв несколько времени в Сечи и нашедши здесь полное доверие и сочувствие со стороны запорожских казаков, Богдан Хмельницкий, по совету кошевого и всех куренных атаманов, выехал с товариществом из Сечи на тот же остров Томаковку, «будто бы для лучшей своей и конской выгоды», а в действительности – чтобы с острова отправиться в Крым и известить о себе крымского хана[225]. В 1687 году, во время первого похода князя Василия Васильевича Голицына на Крым, ниже острова Томаковки, на левом берегу Днепра, стоял с казацким обозом сын гетмана Ивана Самойловича, Григорий Самойлович; здесь он получил печальную весть о свержении его отца с гетманского уряда и отправке его в ссылку. В 1697 году, во время азовского похода Петра I, на острове Томаковке стояли с обозом, казаками и стрельцами наказный гетман, лубенский полковник Леонтий Свечка и стрелецкий полковник Иван Елчанинов, ожидая здесь возвращения гетмана Ивана Мазепы, шедшего снизу от турецкой крепости Тавани вверх по Днепру. На обратном пути, от крепости Тавани и города Кизыкерменя, Мазепа дошел до острова Томаковки, высадился здесь на сушу, отсюда отправил большие и малые суда в Сечь, а сам, написав письмо с острова Томаковки обо всем в Москву, пошел табором вверх до Кодака и далее[226].
Остров Томаковка, метко названный по-татарски «тумак», то есть шапка, в общем, по своему очертанию, имеет большое сходство с шапкой. В старину, по рассказам старожилов, он был покрыт огромным лесом; по окраинам его росли высокие груши, а на самой средине «гойдався высокий-превысокий дуб». Эти рассказы совершенно совпадают с выше приведенным свидетельством Боплана. Положение острова Томаковки в стратегическом отношении весьма удобно: он стоит среди низменной плавни и со всех сторон охватывается реками и речками. С юга и юго-запада к нему подходит Речище, которое взялось из правой ветки Днепра, Бугая, под Гологрушевкой, и течет от востока к западу на протяжении десяти верст, концом своего течения касается острова Томаковки и потом впадает ниже острова в Чернышовский лиман. С востока над островом извивается река Ревун, которая отделяется от Речища у юго-восточного угла острова, идет по-над восточным берегом, слева принимает в себя речку Ревунча, до четырех сажен ширины; затем, дойдя до середины острова, сам Ревун разделяется на две ветви: главная ветвь, с тем же названием Ревуна, идет далее на север по-над самым островом; другая направляется вправо плавнями и принимает здесь название Быстрина, или Ревунца; отойдя немного к востоку от острова, этот Быстрин, или Ревунец, принимает в себя степную речку Томаковку, которая, взявшись далеко севернее острова, пробегает степью шестьдесят верст через земли крестьян и различных владельцев и под конец соединяется с Быстрином против северной окраины острова, под выселком от села Чернышовки, Матней, у самого двора крестьянина Ивана Николаевича Пшеничного. С севера по-над островом Томаковкой идут тот же Быстрин, принимающий в себя речку Томаковку и опять соединяющийся с веткой Ревуном, и тот же Ревун, выходящий из Речища. С запада к Томаковке примыкает большой лиман Чернышовский, принимающий в себя с одной стороны ветку Ревун, а с другой – ветку Речище. Ко всему этому, между означенными речками и островом, к Томаковке примыкают еще три больших озера: Соломчино на юге, Калиноватое на юго-востоке и Спичино на севере.
Речки и ветки, охватывающие остров Томаковку, особенно Речище, и довольно глубоки, и достаточно широки даже в настоящее время: по Речищу могут свободно ходить небольшие суда, а в полую воду и суда больших размеров. По наблюдениям старожилов, в прежнее время все речки были уже, чем теперь, но зато несравненно глубже и быстрее, нежели в настоящее время: теперь они «позанесены илом да позамулены». Самый остров с южной стороны, там, где к нему подходит Речище, представляется в настоящее время пустынным и голым: берега его отвесны, обрывисты, обнажены и состоят из красной глины, ежегодно на большое пространство обрушивающейся в реку после полой воды; здесь наибольшая высота острова – семь сажен. С восточной стороны берег острова постепенно понижается, мало-помалу переходит в отлогий, покрытый степной травой и окаймленный целой аллеей диких груш; почти на самой середине восточного берега в остров вдается небольшой загиб, наподобие искусственно вырезанного серпа луны; здесь почва острова черноземна, весьма удобна для посева хлеба; от середины острова восточный берег становится совершенно обнаженным и только в самом конце, к северо-востоку, постепенно покрывается грушевыми деревьями, зато здесь же обнаруживаются известковые камни. С северной стороны весь берег острова отлог, покрыт степной и болотистой травой, по местам окаймлен грушами. С западной стороны берег острова также отлог, покрыт травой, грушами, вербами, кое-где обнаруживает пни тополей, вишен и терновника, а в нижнем конце своем представляет собой богатые залежи известняка с морскими ракушками очень большого калибра. К двум берегам острова Томаковки, восточному и южному, примыкают обширные плавни, частью казенные, частью крестьянские, идущие до самого Днепра на семь верст, покрытые густой травой «кукотиной», поросшие толстыми вербами, осокорями, шелковицей, густой лозой и в весеннее время сплошь заливаемые водой.
Вся окружность острова Томаковки равняется шести верстам, а вся площадь ее – тремстам пятидесяти десятинам; поверхность острова, кроме описанных окраин, лишена всякой растительности, как древесной, так и травяной, что происходит от вкоренившегося обычая крестьян села Чернышовки вывозить для пастьбы на остров Томаковку свой скот: лошадей, коров, свиней – и оставлять их здесь без всякого призора на все лето, предоставляя им самим бродить до самой осени по острову и истреблять всякую на нем растительность до основания. Оттого здесь зачастую можно встретить такую тощую свинью, которая представляет собой нечто подобное двум доскам, сложенным вместе; местные старики о такой свинье говорят, что она разучилась есть: «Бросьте ей кусок хлеба, она съест, но непременно сдохнет, потому что не привыкла есть; по временам она лишь чавкает, чтоб не забыть только, как едят».
222
Костомаров. Богдан Хмельницкий. СПб., 1884, I; Летопись Самовидца. Киев, 1848.
223
Памятники Киевской комиссии. Т. I, отдел III.
224
Буцинский. О Богдане Хмельницком, Харьков, 1882.
225
Самуил Величко. Летопись. Киев, 1848, I.
226
Самуил Величко. Летопись. Киев, 1855, III.