Страница 3 из 12
в шестой месяц после начала междоусобия (§ 62). Прибыв в Константинополь, посланные выслушаны были царицей и ее сторонниками, но цели не достигли. Царица, правда, склонялась к миру, но патриарх и его приверженцы, опасаясь заслуженной ответственности за свои происки и козни против Кантакузина, отклонили ее от этого и, лицемерно похвалив афонских иноков за усердие, разместили их по разным местам, надавав несбыточных обещаний о мире. Между тем они тайно старались возбудить против афонцев народ, называя их сторонниками Кантакузина и недоброжелателями царских детей. Наконец игумена Макария они посылают митрополитом в Фессалоники, заставив его обвинять Кантакузина в междоусобии, прота Исаака заключают в монастырь Петра, а прп. Савву, «превосходившего других добродетелями и известнейшего из царских друзей»[24], помещают в обители, носившей название Хора (τἡ Χώρᾳ), другим же велят возвратиться в свои монастыри. Таким образом, в Константинополе оказалось больше желавших брани, чем мира (§ 66), и к политической смуте скоро присоединилась и смута религиозная.
Еще в 1328 году прибыл в Солунь из Калабрии очень образованный монах униат Варлаам[25]. Отрекшись от латинских заблуждений, он сначала выказал ревность по православию и пользовался расположением императора Андроника Младшего, но потом стал порицать византийских, в частности афонских, подвижников, обвиняя их в ереси, и возбудил этим сильные волнения среди греков. Возникли так называемые споры варлаамитов и паламитов. Во главе последних стоял прп. Григорий Палама, впоследствии архиепископ Солунский. Паламиты защищали правое учение о том, что в несозданной сущности Бога не созданы и вечны и Его энергии или действия (благость, всемогущество, слава, благодать, осиявающая достойных Божественным светом). Противники отрицали это, утверждая также, что Божественный свет (Фаворский в частности) был сотворен, и таким образом разделяя Божество на сотворенное и несотворенное. На Константинопольском Соборе в 1341 году лжеучение Варлаама было осуждено, и он вынужден был испросить прощения за свои хулы на православных, а потом бежал в Калабрию и, присоединившись к католикам, получил от папы епископскую кафедру в г. Гиераке. После отбытия Варлаама нападки на православных аскетов продолжал учившийся у него светским наукам и сначала анафематствовавший его учение монах Григорий по прозванию Акиндин. Ловко воспользовавшись недовольством патриарха и сановников против стоявшего за Кантакузина защитника православия Григория Паламы, он склонил на свою сторону патриарха Иоанна Калеку и завлек было в свои сети и царицу Анну. Патриарх приблизил Акиндина к себе, день и ночь советовался с ним и собирался возвести в сан священника и епископа. На соборе в 1345 году он отменил прежнее свое осуждение Варлаама и осудил защитников православного учения. Однако торжество Акиндина было непродолжительно. Царица поняла ложь и коварство врагов православия и созвала Собор в феврале 1347 года, на котором Акиндин был осужден, а патриарх за сочувствие к нему был лишен патриаршества.
Во время этих смут большую услугу оказал византийцам при. Савва как своими молитвами, так и своими советами, а также обличениями и увещаниями оставить церковную и гражданскую распрю (§ 67). В его житии приводится, во-первых, факт увещания и предостережения солунского мятежника Андрея Палеолога (§ 64), а также видение об отлучении и анафематствовании Акиндина. Политическая смута, наконец, на время закончилась вступлением Иоанна Кантакузина в Константинополь в 1347 году и признанием его императором. Все свои усилия он направил на вразумление заблуждавшихся, но, несмотря на это, варлаамиты еще долго волновали Церковь и вынуждали церковную власть созывать Соборы в 1351 и 1368 годах. Что касается дальнейшей судьбы Иоанна Кантакузина, то рок как бы нарочно вел его к осуществлению давнишнего его желания – принять монашество (§ 69). В 1352 году он опять вынужден был вступить в борьбу с устраненным им сыном Андроника Младшего Иоанном V Палеологом, и когда последний в 1355 году одолел его, он отрекся от престола и согласно своему желанию (§ 69) принял монашество в Манганском константинопольском монастыре[26]. Остаток жизни своей он прожил по большей части на Афоне в Ватопедской обители, где написал и свою «Историю», обнимающую годы с 1320 по 1350-й и являющуюся главнейшим и достовернейшим источником[27] для изучения волновавших Византию в IV столетии религиозных споров[28].
Исихастский аскетизм или исихия (безмолвие)
Споры варлаамитов и паламитов, волновавшие Византию в XIV столетии, выдвинули вопрос об одном из видов восточного православного подвижничества, так называемом исихастском аскетизме или исихии. В то время как варлаамиты старались выставить исихию как опасную[29] ересь, сильнейшее заблуждение и самообман, паламиты доказали, что она есть древнее предание[30] Православной Церкви, один из удобнейших способов богообщения. Первоначальной ареной борьбы из-за исихии был Афон, служивший главнейшим центром восточного созерцательного аскетизма в средневековую эпоху. Ревностнейшим подвижником-исихастом был и прп. Савва, житие которого не может быть вполне понято без знакомства с исихазмом.
Исихия (ἡσυχία – безмолвие) или исихастский аскетизм – род подвижничества, издревле пользовавшегося особенным уважением и широко практиковавшегося на Востоке. В отличие от аскетизма общественного[31] (ασκησις κοινωνική), состоящего в творении добрых дел в обществе и совершении так называемых общественных добродетелей (например, милостыни), исихия есть жизнь вдали от мира, «в упокоении»[32] от всего земного, в совершенном отрешении от мирских забот и всецелом погружении в Боге. Для того чтобы исихаст мог беспрепятственно пребывать в Боге, ему необходимо не только совершенно уединиться от мира и всего, что так или иначе напоминает его, ему нужно сосредоточиться в себе, отвлечься от всякого представления или понятия, от всякой мысли, даже до сознания самой деятельности мышления. И только тогда, когда ум его обнажится от всяких представлений, а сердце от чувственных желаний, он делается способным вступить в таинственное, прямое и непосредственное общение с Богом – не при помощи слов или мыслей, но, так сказать, нагим соприкосновением своего духа. Сначала это есть молитва, притом самая высшая и чистая, так как здесь не примешивается никакая посторонняя мысль или беспокойство о чем-нибудь[33]. Далее молитва прекращается и начинается созерцание[34]непостижимого[35] – того, что за пределами мира смертных, а вместе с тем изумление[36]и восхищение[37]. Тогда «ум умолкает[38] в неведении всего здешнего», забывая себя и все окружающее, и «иною силою путеводится сам не зная куда»[39]. Чувства тогда становятся излишними, закрываются уста, и душа «по непостижимому единству соделывается подобной Божеству и озаряется в своих движениях лучом высшего света»[40]. Выше этого состояния нет уже другого[41].
24
’Ιωάννη Καντακουζηνός. Т. 2. Σ. 212–213 (примеч. П. Керамевса).
25
Παπαμιχαἡλ Г. Ό Άγιος Γρηγόριος ό Παλαμάς Πετρούπολις; ᾿Αλεξάνδρεια. 1911. Σ. 14, 17.
26
Манганский монастырь – монашеская обитель в центральной части Константинополя, на берегу Мраморного моря, северо-восточнее древнего акрополя Византия, основанная императором Константином IX Мономахом (1042–1055) до 1045 г. Около 1155 г. в монастырском приюте жил и творил один из самых замечательных византийских поэтов, чье настоящее имя неизвестно, оставшийся в истории с именем Манганский Продром. В 1204 г. во время захвата Константинополя крестоносцами монастырь был разграблен и пришел в запустение. После освобождения в 1261 г. города византийцами на восстановление обители из казны были выделены средства. В XIII–XV вв. монастырю в какой-то степени удалось оправиться от последствий латинского погрома, и он вновь стал местом упокоения представителей высших слоев империи. Известно, что к концу XIV в. монастырю удалось собрать немногие христианские святыни Константинополя, уцелевшие после разграбления города латинянами. Последний период существования монастыря связан с подвижнической деятельностью непримиримого борца с унией святителя Марка, митрополита Ефесского (см.: Византийский словарь: В 2 т. / [сост., общ. ред. К. А. Филатова]. СПб., 2011. Т. 2. С. 18–19). – Ред.
27
Παπαμιχαἡλ Г. Ό Άγιος Γρηγόριος ό Παλαμάς. Σ. λУ, μ.
28
В Ватопедской обители он и похоронен. См.: Г. Σμυρνάκης, Τό Ἅγιον Ὄρος, Ἀθήνα 1903. Σ. 433.
29
Παπαμιχαἡλ Г. Ό Άγιος Γρηγόριος Παλαμάς (1296–1360). Πετρούπολις; Αλεξάνδρειά. 1911. Σ. 27, 111 и τ. д.
30
Παπαμιχαἡλ Г. Σ. 41.
31
Ibid. Σ. 21.
32
Порфирий (Успенский), еп. История Афона. Ч. III. Отд. перв. С. 133.
33
Творения иже во святых отца нашего аввы Исаака Сирианина. Слово 16. Сергиев Посад, 1911. С. 62.
34
Там же. С. 61.
35
Там же.
36
Там же.
37
Там же. С. 67.
38
Там же.
39
Там же. С. 64.
40
Творения аввы Исаака Сирианина. Слово 16. С. 63.
41
Созерцания этого не нужно смешивать с обыкновенным созерцанием природы (τῶν ὄντων), которое является только подготовительною ступенью к первому или непосредственному (άμεσος θεωρία). См. наст, изд.: Житие Саввы Нового. § 70.